Это всего лишь... шарф.

В тишине — словно в моря глубине, В сонном городе ночном Мы идём по дороге вдаль.*

      Они шли по полупустой дороге. Сейчас была ночь, потому что они возвращались после долгого дела, раскрытие которого отняло даже у Шерлока почти все его силы и сейчас, расстроенный тем, что все такси как будто специально куда-то исчезли, он шагал с такой неохотой, словно тащил на спине Джона, который, на самом деле, просто шёл рядом.       — Ты в порядке? — хриплый голос заставил брюнета вздрогнуть, но он быстро пришёл в себя.       — Да. Если не считать того, что я смертельно устал.       Детектив замолчал и принялся разглядывать друга, продолжая идти. Его собеседник выглядел ровно так же, как и всегда, но что-то в его взгляде напомнило Холмсу о той тайне, что он давно хранил в себе. Он ненавидел себя за это, но не переставал лелеять странную и казавшуюся ему невозможной мечту. Он мечтал о том, что когда-нибудь сможет рассказать другу о совсем не дружеских чувствах, которые испытывал уже некоторое время. И, подумайте только, к кому! К мужчине. Впрочем, правильнее было бы сказать: «к самому прекрасному человеку, которого он когда-либо знал». Проблема была в том, что он считал, что Джон никогда не сможет этого понять или принять, поэтому продолжал молчать. Молчать и ждать того дня, когда их жизнь всё же изменится. И изменится в лучшую сторону. Он правда надеялся, что когда-нибудь сможет получить своё «долго и счастливо», как бы странны ни были подобные мысли для такого социопата, как он.       «Проклятье гениев состоит в том, что, как бы они не старались, в конечном итоге всё равно останутся в полном одиночестве...» — кто это сказал? Шерлок не помнил. Но постоянно напоминал себе об этой простой, но ужасно печальной истине. Напоминал, но не переставал надеяться. Наверное, это и было его самой большой ошибкой. Обычно он плевал на человеческие чувства и смеялся над теми, в чьих сердцах грелась хотя бы капля надежды на лучшее, но не теперь. Не с ним.       Брюнет вновь покосился на друга и заметил, что тот едва заметно дрожит. Остановившись, он посмотрел на тут же переставшего идти человека и спросил.       — Холодно?       Бывший военврач пожал плечами и спокойно ответил, словно это был совершенно обыденный вопрос от такого, как его знакомый высокоактивный социопат.       — Совсем немного, но всё нормально. Я привык.       Шерлоку захотелось накрыть (а ещё лучше — укутать вместе с собой) его своим пальто, но он посчитал это слишком личным... слишком интимным, чтобы быть нормально воспринятым как Джоном, так и чертовыми окружающими, мнение которых, несомненно, для последнего было чрезвычайно важно. Лишь на секунду задумавшись, детектив стянул с себя любимый синий шарф и тщательно повязал его вокруг замёрзшей шеи блогера, случайно задев холодными пальцами открытый кусочек нежно-медовой кожи. Лицо того выражало неловкость и благодарность вкупе, однако, почти сразу стало заметно, что ему значительно теплее.       — Но... но как же ты? — обеспокоенный, почти наивный голос Джона застал его друга, фактически, врасплох.       Брюнет пожал плечами, поднимая высокий воротник своего пальто. Ему было холодно, но отвратительная погода тут была совсем не при чём. Его просквозило изнутри, он слово простыл, но всё же был рад заболеть этой сладкой и такой новой для него болезнью. Любовь иначе и не назовёшь. Ты радуешься, что заболел, только поначалу, лишь потом понимая, какую боль она способна принести вкупе с радостью открытия для себя другого человека с новой стороны.       — Всё нормально. Я привык, — решил повторить он фразу своего биографа.       Порой его даже забавляло на какие мысли был способен его совсем не слабоумный (в отличие от Андерсона, как говорил сам Шерлок) сосед, но, при этом, порой он не замечал таких очевидных для гения вещей, что было почти обидно. Привычно, но, всё же, немного обидно.