Неба над твоей головой никогда не достичь.
Больше всего в этом мире Зоро любил небо. Бескрайнее, бесплотное, безнадёжно далёкое небо. Он мог часами лежать на спине и всматриваться в вальяжно плывущие над головой облака или мерцающие звёзды, различал малейшие изменения тона или настроения, радовался любым капризам неба, одинаково истово принимая и милость, и ненастье. В детстве Зоро часто вскидывал руку вверх, пытаясь дотянуться до желанного объекта. Сейчас, конечно, перестал. Небо не объять. Его можно лишь принять. Луффи небом никогда не интересовался. Зачем? — рядом всегда находилось что-нибудь намного интереснее. Совсем рядом, стоит лишь протянуть руку и взять. Луффи слишком быстро увлекался и так же быстро остывал, едва получив желаемое. Но зато если к чему и стремился, то добивался с неутомимым пылом и безудержным натиском. Но чтобы вот так тянуться к чему-то недосягаемому и наслаждаться каждыми крохами? — нет, подобная мысль Луффи и в голову не приходила. Тем более странно было видеть подобное от обычно равнодушного Зоро. Он позвал друга уже три раза, а тот всё так же безмолвно лежал на спине и не отводил взгляда от темнеющего, предгрозового неба. Даже когда крупные, упругие капли забарабанили по крыше, Зоро не поменял своей позы, лишь ловил открытым ртом дождинки. Луффи так и застыл рядом, не в силах оторвать друга от его странного занятия, а себя от завораживающего зрелища, ставшего затем самым сокровенным сном. Раскинутые руки, казалось, обнимали саму высь, тело, облепленное намокшей рубашкой, подрагивало под ласками ветра, язык слизывал капли с тонких кривящихся в ухмылке губ — Зоро жмурился, как от невероятного наслаждения, будто сливался с небосводом, поглощал, впитывал низкое, хмурое небо. Это был первый раз, когда Луффи позавидовал небу. А ещё Луффи впервые поступил благоразумно. Он вдруг смутился, совсем как когда застукал брата с подружкой, и оставил Зоро наедине с бушующей стихией. Сбегая по ступеням вниз, Луффи несколько раз поскользнулся и в конце концов врезался в стену на первом этаже. Задыхающийся, с горящими щеками и глазами, с шишкой на лбу, оглохший от стука собственного сердца, он сидел в пустом тёмном классе и дрочил на забытую Зоро футболку. Оргазм под раскаты грома и сверкание зарниц запомнился надолго. Об этом случае неугомонный Луффи никогда не упоминал, даже старался забыть совсем, вычеркнуть из памяти. Выходило паршиво. Время от времени Луффи ловил в Зоро мельчайшие намёки на страстное желание обладания, и в такие моменты сердце его замирало, а то и вовсе останавливалось, в паху начинало нестерпимо жечь, губы чесались от необходимости коснуться чужого тела. Он боролся как мог, всеми доступными средствами: вгрызался в сочные фрукты, впивался в тёплое мясо, втыкался в очередную дырку или просто ударялся головой об стену. Не помогало. Нестерпимая тяга познать Зоро не отпускала. Луффи одновременно был безмерно рад и невероятно зол оттого, что Зоро ничего не замечал. Зоро желал только небо. Только с ним он был настоящим. В тот же год на выпускном Луффи впервые поцеловался с парнем. Ему стало интересно, каково это, а вернее, хоть он себе и не признавался, надеялся, что не понравится, ввергнет в отвращение если не к поцелуям, так хоть к собственному полу. Это был учитель математики, молодой с горячей кровью и современными подходами к воспитанию. На Зоро совсем непохож. Учитель и раньше, как бы случайно, обнимал Луффи, поглаживал по щеке или руке, смотрел голодными глазами на его губы так же, как Зоро в своё небо. Луффи позволил увести себя в тёмный кабинет и там, в звенящей мокрой тишине, отдался чужим губам, впустил скользкий, упругий язык пересчитывать зубы и ласкать дёсны. Разницы никакой, так решил Луффи для себя и, успокоившись, что он просто бисексуал, полез всё же на крышу. Зоро под светом звёзд был настолько нереально бесплотным, что Луффи едва удержался от невольного прикосновения к чужому телу. — Вот ты где, Зоро! Я принёс выпить! — изобразив самую беззаботную и залихватскую улыбку, Луффи потряс добытой бутылкой виски. — Где взял? У преподов стащил? — Зоро, как обычно, смотрел вверх. — Не-а! Заработал! — Луффи отпил из горла и протянул бутылку другу, чувствуя, как в груди жжёт от волнения. — Чем это ты заработал? — лицо Зоро заволокло тучами, в воздухе запахло озоном. — Задницей, что ли? — Да нет. Ртом! Зоро подавился жгучей жидкостью и долго всматривался пронизывающими глазами в лицо задыхающегося от внезапного смеха Луффи. Это был единственный раз, когда Луффи обыграл небо. Неизбежность расставания подталкивала Луффи к безрассудным действиям, о которых он мог пожалеть, но не мог не попробовать. Вскружённый алкоголем, опьянённый лёгкой победой, он склонился над лежащим в обычной позе другом. Сглатывая некстати прорвавшуюся слюну, потянулся к желанному рту. Неуклюже. Неуверенно. Напрасно. Зоро Луффи даже не заметил, в его глазах сверкали безжалостные далёкие звёзды, а губы обжигали ледяным равнодушием. Зоро хотел познать небо. Бездонный жестокий небосвод смеялся над Луффи. Последняя ночь не стала началом чего-то большего, даже, наоборот, поставила жирную точку. Теперь дороги расходились в дальние края и разные сферы. Зоро рвался к своей мечте — достать до неба он собирался, став лётчиком. Луффи специально выбрал учёбу подальше, его ждал факультет международных отношений. Он всем сердцем, разрывающим грудную клетку своим биением, желал больше никогда не видеть, как Зоро тянет руки в неприступную высь. Собственные пальцы Луффи бессильно утыкались в невидимую стену. Зоро стал его небом. Невыносимо близким. Недосягаемо далёким.***
Больше всего в этом мире Зоро любил небо. Безжалостное, бессовестное, бесподобное небо. Небо выбирало других. Зоро был пилотом. Всегда вторым. Уступая первенство в небе, Зоро терял голову от ревности. Он был резок с соратниками, нелюдим на земле и жутко невезуч в воздухе. Каждый третий полёт неминуемо сопровождался поломкой или нештатной ситуацией. После пятого катапультирования и второй гибели командира экипажа его перевели на экспериментальную базу. Но даже здесь, где аварийные ситуации считались нормой, не осталось ни одного пилота, согласного летать с ним в одной кабине. Уже полгода он не касался неба. Снова как в детстве часами лежал на спине, всматриваясь в звенящую насмешкой высь. Небо стало наркотиком. От невозможности летать Зоро ломало. В первые дни он просто напивался по вечерам до отключения сознания, возвращаясь на аэродром лишь к обеду следующего дня. К концу второго месяца перестал различать время суток, вливая в себя алкоголь непрестанно. Едва продрав глаза, он сразу же стремился всеми способами уйти из реальности, раствориться в безумных снах. Там у него были крылья. В краткие периоды трезвого бодрствования Зоро, разбивая костяшки пальцев об стены, задыхаясь от недостатка кислорода, сходя с ума от манящей близостью выси, забирался на крышу и выл от собственного бессилия. Иногда он решался на вызов и шагал в разверзнувшуюся перед ним пустоту, принимая её за свою голубую мечту. В первый раз после двухнедельного запоя он просто рухнул от обезвоживания на самом краю и, даже цепляясь ногтями, не смог перевалить тяжёлое тело через бортик. А потом его стали караулить и бесцеремонно оттаскивать. Те, кого он раньше считал надоедливыми навязчивыми гусеницами, способными лишь ползать, вдруг уцепились за него всеми конечностями и привязали намертво к постылой земле. Усопп, друг ещё со школьных лет, ставший талантливым механиком; Френки, начальник экспериментального аэродрома, помешанный на усовершенствовании любых механизмов; Нами, рыжая ведьма, будучи всего лишь диспетчером на деле управлявшая всей этой конторой, и Робин, врач, следящая за здоровьем лётного состава и с недавних пор присматривавшая за Зоро лично. Тогда Зоро с удовольствием бы их всех убил, да хоть за те жёсткие методы лечения, что были к нему применены. За три дня в пустом белом изоляторе он успел пройти все круги ада, но, увидев вновь нежное, ласковое небо над головой, не смог больше от него оторваться. Кажется, он тогда целую неделю пролежал на крыше, втягивая в лёгкие белоснежно-сладкие облака, наслаждаясь касаниями ветра, оттаивая на солнце, любуясь переливающимся всеми оттенками синего небосводом. Небо не отпускало Зоро. Зоро больше не сопротивлялся.***
— Эй! Зоро! Тебя Нами зовёт! — Усопп, перепачканный машинным маслом и ещё чем-то остро пахнущим, загородил собой солнце, разрезав идеальное небо на неровные части. Зоро недовольно поморщился — мало того что выпить не дают, так ещё и с идиотскими заданиями вечно пристают. — Она решилась отпустить меня в полёт одного? — Нет. — Тогда пусть не ждёт. Я занят. — Да ладно! Там привезли новый истребитель! Неужели тебе неинтересно? — Нет смысла смотреть на то, к чему меня и на пушечный выстрел не подпустят. — Так, там ещё новый пилот приехал! Пойдём? — Иди ты, Усопп, сам и подальше… — сердце сжалось от острой боли, и Зоро, стиснув до хруста челюсти, предпочёл закрыть глаза, ослепшие от невыносимой сини неба, стремительно падающего прямо на него. Усопп, недовольно ворча и специально шаркая ногами, ушёл, но, видно, позабыв выложить какой-то особо тяжёлый аргумент, быстро вернулся. Почувствовав тёплое дыхание на лице, Зоро в раздражении открыл глаза. Вместо неба — широкая до невозможности улыбка, смеющиеся нахальные глаза, растрёпанные чёрные волосы и неизменное ощущение восторга. — Луффи? — Привет, Зоро! У тебя еда есть? Небо милостиво дало Зоро новый шанс. Луффи свой шанс вырвал зубами.