Небо внутри нас подчиняется закону сообщающихся сосудов.
— Что мы делаем с тобой? — хриплый голос Зоро резанул по ушам, прервав затянувшуюся череду мокрых жадных поцелуев. — Сбрасываем. За борт. Парашюты, — Луффи не мог оторваться от желанного тела, он уже не то что целовал любой попавшийся участок обнажённой кожи, а просто вдыхал и всасывал Зоро в себя, сходя с ума от его близости и доступности. Руки, пронзаемые током, беспорядочно скользили по груди, спине и животу, путались в рубашке, отрывали пуговицы. Захлёбываясь слюной и похотью, он прижимался к чужому паху, твердеющему с каждой секундой, стараясь не тереться, чтобы не кончить слишком рано. У Зоро отказали последние тормоза — осталось лишь одно, сжирающее дотла, желание. Его пальцы сжимали чужие ягодицы до синяков, жгущих, словно клеймо, какое ставят племенным быкам. Сухие шершавые губы впивались колючками, оставляя красные зудящие следы, твёрдое напряжённое тело покрылось липким потом, сердце заходилось с такой силой, что едва не отталкивало партнёра. Луффи, вынырнув из сладкого тумана, недоверчиво заглянул в глаза Зоро — там, в расширенных зрачках, плескалось чёрное непроглядное небо. Тогда он лизнул чужие пересохшие губы, смакуя солёный привкус, и потянулся к ширинке подёргивающейся рукой. Не отрывая взгляда, он сжимал сквозь одежду член Зоро, пока не услышал нетерпеливый рык, вогнанный в его собственную глотку. Упругий язык Зоро толкался во рту Луффи, не давая нормально вдохнуть, руки крепко вцепились в растрёпанные волосы, не позволяя отодвинуться ни на миллиметр, выпущенные из плена брюк члены скользили между тонких пальцев и тёрлись друг об друга. Луффи кончил немного раньше, промычав что-то нечленораздельное, он и так уже находился на грани реальности из-за сбывшихся фантазий и недостатка кислорода. Зоро разорвал ненасытный поцелуй лишь после оргазма, и обессилено прислонился к стене, не отпуская, впрочем, Луффи из своих объятий. Он вжимал тело друга в своё с такой силой, будто боялся, что тот исчезнет, растворится, окажется всего лишь неисполнимым сном. Луффи лишь жмурился от сладостной боли и блаженно улыбался, вдыхая вместе с кислородом чувства Зоро. Губы непроизвольно разомкнулись, выпуская наружу самоё потаённое, похороненное давно и глубоко, то, что обрывало все пути назад: — Я тебя люб… Зоро вновь напрягся и, не дав договорить, резко развернулся, вдавив Луффи в стену с той же силой, что раньше обнимал. — Заткнись, Луффи! — его кулак с грохотом врезался возле самого уха замершего друга. — Заткнись! Словно в дурном сне парашют Луффи не раскрылся, и теперь он стремительно проваливался в бездну отчаяния. Безумный взгляд Зоро сквозил остриём, дыхание с хрипом вырывалось через открытый рот, а кулак, обдирая костяшки, снова и снова врезался в стену. «Люблю. Хоть убей», — от клокочущих сжигающих слов у Луффи разрывало грудь, но сомкнутый виной и стыдом рот встал непреодолимой преградой, а руки бессильно обвисли, не в силах остановить вполне понятную ярость. Луффи ощущал себе грязным, безобразным преддверным ковриком, самонадеянно возомнившим себя прикроватным, но смятым и попранным тяжёлыми сапогами. Теперь, самоуверенно замахнувшись на самое святое, он не достоин ни любви, ни дружбы.Ничего удивительного, что снова проиграл. Проиграл затянутому кроваво-алым маревом безжалостному небу, пузырящемуся лавой под их ногами. Зоро давно ушёл, а Луффи всё так же всматривался невидящими глазами во тьму своего сердца. Больно. То — что он испытывал ранее — не было болью. Настоящую боль может причинить лишь любимый человек. Неважно словом, делом или взглядом. Намеренно или случайно. Нестерпимая безумная боль растекалась по телу, сковывая мышцы и высасывая душу. «Презираешь?! Лучше убей», — Луффи в отчаянии взглянул вверх — неба там больше не было. Бескрайняя бесстрастная пустота тянула свои щупальца, оттуда сверху, обещая забрать всю его боль себя. Стоит лишь протянуть руку навстречу… И небо подвинется.***
Усопп едва дождался рассвета, чтобы, наконец, насладиться новым истребителем. Он облазил его весь: заглянул в каждую щель, перетёр все кнопки и рычаги, даже шасси едва не целовал — Усопп своими извращениями искренне наслаждался. Увидев медленно бредущего, бледного до синевы Луффи, он очень удивился — как можно не радоваться в такой знаменательный момент, как начало новой серии экспериментальных полётов? — Эй, Луффи! Смотри, какой крутой истребитель! Не терпится полетать, а? — вялый взмах руки друга механика не впечатлил. — Да что такое с вами! То Зоро, как тигр, прищемивший хвост скачет, то ты, как привидение ползёшь… — Зоро? — навострив уши, Луффи резко оживился и через минуту уже сидел около Усоппа. — А что с Зоро? — Да с раннего утра бегал тут злющий, как тогда после выпускного, искал генерал-лейтенанта, — Усопп медленно вытирал заляпанные машинным маслом руки и предвкушал интересный разговор, если не о самолётах, так хоть проясняющий странное поведение друзей. — Нашёл? — Луффи замер вместе со своим сердцем в ожидании жизненно важного ответа. — Нет. Крокодайл ещё вечером уехал. И хорошо, а то остались бы мы без истребителя. Или без Зоро, — Усопп поёжился, вспомнив явно нечто неприятное. — А, ты же не знаешь?! Ты ж в университет первый уехал. — Не знаю? Чего? Усопп, расскажи! — маленький росточек бледной надежды высунулся из-под серого пепла отчаяния, заставляя Луффи подскочить на месте и схватить для успокоения пару непонятных деталей. — Ну, ладно. Зоро тогда математику — тому, что тебя лапал — всю морду разбил и руку сломал, — механик с ужасом увидел погнутые детали в ладонях Луффи и спешно засобирал остальные в ящик. — Хорошо, что тот не стал в полицию заявлять, а то не видать бы Зоро лётного училища как… Да как неба! Луффи, даже недослушав, рванул изо всех сил к административному зданию, самому высокому на аэродроме, позади него на ветру затрепыхались пока ещё ирреальные крылья. «Не сдамся. Не отступлю!» — немилости неба Луффи больше не боялся. Небо не враг, да даже не соперник. Небо — это и есть Зоро. Просто нужно принять его таким, настоящим. Он взбежал по лестнице в рекордный срок, боясь почему-то опоздать. Но Зоро лежал на обычном месте, устремлённый, как натянутая струна, в высь. Там, в бескрайнем небе, вся его жизнь, весь его смысл. Безудержная свобода и беспредельное наслаждение. Безграничная власть и безоглядное доверие. Бездонный омут восприятий. Пожалуй, Луффи впервые усомнился, что сможет дать Зоро что-нибудь хоть отдалённо похожее, но уж точно неравное, по накалу и яркости ощущений. Луффи сел рядом, стараясь дышать тихо, боясь сказать неосторожное слово или сделать что-нибудь совсем глупое. Но вскоре не выдержал — неизвестность убивала сильнее боли: — Зоро. Не надо мне ничего. Ты просто летай… Рука друга внезапно притянула к себе, повалив сверху на разгорячённое от солнца тело. Лицо уткнулось в закаменелую грудь, больно расцарапав щеку о нашивку. Луффи завозился, не зная, куда деть трясущиеся руки, а сердце Зоро стукнулось прямо в ухо, вынудив его собственное немедленно отозваться. — Дурак. Просто лежи, — хриплый голос заставил покраснеть и замереть. Беспощадно любящее небо внутри Зоро перекатывалось нежно-лазоревыми волнами, захлёстывая через края и проливаясь прямо на Луффи, заполняя и его теплом и смыслом, стирая царапины в душе, заглушая боль в сердце.***
Больше всего в этом мире Зоро любил небо. Безрассудное, безупречное, бесконечное небо. Небом Зоро жил. Небом Зоро дышал. Небо Зоро хотел. Мужчины Зоро никогда не интересовали, да и женщины не особо. Есть — хорошо, нет — меньше проблем. Большего удовольствия, чем в полёте, он ни отчего другого раньше всё равно не получал. Острое безудержное желание обладать Луффи не пугало — удивляло. Ничем предосудительным или странным своё влечение он не считал. Зоро, посмотрев несколько минут, как Усопп едва не облизывает крылья и шасси самолёта, просто перенёс Луффи в ту же категорию, что и небо, и практически вернулся к исходному равновесию в душе. Если бы не благодарность. Благодарность его, Зоро, за возможность летать, вырванную заживо зубами Луффи из собственного сердца, душила в вине и топила в стыде. Зоро тоже давно умел брать всё, до чего дотягивается рука без зазрения совести. Но только не Луффи. Луффи он хотел просто так. Как небо над головой. Небо клеймило позором. Ошейник с тавро Крокодайла на тонкой шее друга, видимый теперь и Зоро, давил обоих в тисках бесчестья. Каждый считал себя недостойным любви другого и видел лишь ненавидимую корысть в собственных мыслях и поступках. Зоро бессильно сжимал кулаки от невозможности немедленно поквитаться с противником, сжигая чувства в костре гнева и ревности, поливая обильно едкой желчью размозжённые прутьями страха неминуемого расставания с небом ссадины от невозможности быть с Луффи. Он снова тянул руки в небо, как в детстве, надеясь найти там правильное решение. Небо осуждающе молчало. Луффи больше серьёзных разговоров не заводил. Казалось, что он всё такой же, как и раньше. Шебутной, неугомонный, сверкающий так ярко, что Зоро всё чаще закрывал глаза, чтобы не обжечься, чтобы его лучи ненароком не испепелили те ограничивающие путы, что Зоро сам наложил на себя. Луффи улыбался ещё шире, довольствуясь теми немногими крохами, что изредка падали из несокрушимой клетки вокруг Зоро. Лишь в полной темноте и одиночестве он иногда срывался, круша неповинную мебель и воя в голос от раздирающей боли где-то глубоко в груди, расцарапывая ногтями зудящий гвоздь в сердце. Навязчивые мысли о собственной грязи и скверне всё сильнее проникали в разодранную душу. Даже милостивое небо не могло залатать все прорехи. Зато, когда шатающийся от выпитого алкоголя Зоро появлялся среди ночи на пороге его квартиры, Луффи без лишних слов набрасывался, срывая одежду и впиваясь истосковавшимися губами в каждый сантиметр любимого гордеца. Тот всегда отбивался, превращая прелюдию в жёсткую потасовку, не забывая, впрочем, бессовестно лапать и кусать попавшиеся части тела. Они кончали от одних прикосновений, так и не ставших родными рук, целовались до боли в губах, вдыхая один и тот же воздух на двоих до потемнения в глазах. Синяки, засосы и царапины ещё не один день согревали души странным теплом, впечатывая в тела вечную память о прикасавшихся руках и губах. Луффи всегда приходилось просить большего самому. Зоро входил резко, не тратя бесценного, утекающего между пальцами времени на подготовку, вбиваясь резкими ритмичными толчками, вышибающими из партнёра все мысли и обиды, погружая в блаженство, сильно превосходящее испытываемое раньше с другими. Сразу после секса Зоро сбегал, оставляя Луффи с разодранным на ошмётки сердцем, заполненным щемящей тошнотворно-сладкой тоской. Лишь физическая боль позволяла отбиться от наступающей со всех сторон непроглядной пустоты. Для всех остальных их ампутированные отношения и вовсе остались тайной. Зоро никогда не разрешал целовать или обнимать себя в повседневной жизни. Там на крыше, под куполом всевидящего неба, он длительное время и вовсе не позволял себя касаться, словно опасаясь кары. Но Луффи не отступал — выжидал. Сидел рядом тихо — тихо, как даже и не умел раньше. Наградой становилось молчаливое грубое заключение в объятия и невыносимо-сладкие минуты ощущения жара тела и биения сердца. Луффи зарывался лицом в широкую грудь, вдыхая родной запах, и ощущал, как небо пронзает их обоих насквозь, а потом перекатывается внутри, смешиваясь с кровью в сосудах и воздухом в лёгких. В эти редкие моменты он остро чувствовал тернистую любовь Зоро и прощал ему всю напускную холодность и показное равнодушие. Они всё так же летали вместе. Уносясь в небеса, Зоро преображался: лицо разглаживалось, пропадало гнетущее на земле напряжение, словно расправлялись крылья, и Зоро становился всемогущим. Там в небе они действительно были вместе, а не рядом, как на постылой земле. Иногда Луффи с ужасом думал, что он будет делать, если, а вернее, когда, очередной самолёт разобьётся. Теперь ему казалось, что после Зоро от чужих прикосновений его тело просто рассыплется в прах, а может растворится в каплях дождя. Небо за измену обещало расправу.***
Это было прекрасное, не предвещающее не то что грозы, а даже облачности, утро. Луффи был счастлив. Ведь смотреть в одном направлении, а не друг на друга — это тоже в каком-то роде любовь, даже скорее близость, как минимум душ. А если учитывать, что голова Луффи лежала на плече Зоро, а тот проводил небрежно рукой по груди и животу, то и тел определённо тоже. С каждым днём они, медленно продвигаясь сквозь колючие бурьяны сомнений, увеличивали безмятежное время, проводимое вместе. По чуть-чуть, несколько лишних минут, пара тактов сердца или вдохов в едином ритме — слишком медленно, как казалось Луффи, слишком быстро, как думалось Зоро. — Беги, Лу! — губы едва шевелились, Зоро достиг своего предела. — А? — Луффи, как обычно понадеялся, что это всего лишь ветер и сильнее прижался к горячему боку. — Беги, говорю, Луффи! — Зоро гаркнул во весь голос, и командир, вскочив будто ошпаренный, помчался к выходу. Зоро закусил нижнюю губу до крови и стал дышать как можно глубже и реже. Медленно, но желание стало отпускать, напрягшийся член опал и перестал вырываться из брюк. А Луффи спускался по лестнице вприпрыжку, улыбаясь во всю свою широкую душу, сердце подпрыгивало вместе с ним, будто радужный мячик, с каждым ударом разгоняя по сосудам бурлящую кровь. Ещё немного и Зоро тоже примет его, Луффи, ведь неба в нём уже больше половины. Он внезапно остановился — на площадке стояла Робин. Задрав вверх голову, она тоже вглядывалась в нестерпимую синь. Щёки её блестели на солнце, пальцы беспокойно теребили край блузки. — Робин! Извини! — Луффи и сам не знал почему, но он должен был сказать ей эти слова. Ему не было важно, видела она их вместе или нет, просто так было нужно. Так было правильно. — Если два человека смотрят в одно небо — это не значит, что их взгляды там пересекаются, — девушка даже улыбнулась, хотя блестевшие слёзы в уголках глаз выдавали её истинные эмоции. — Не ты должен извиняться. Только не ты. — Я… — ладошка Робин, слишком сухая и прохладная для такого жаркого дня, накрыла рот Луффи. — Просто передай ему, что пришли данные его обследования, — она ушла, не прощаясь, пожалуй, излишне поспешно, но кто такой Луффи, чтобы осуждать других людей за непонятные ему поступки. Зоро добрался до медицинского отдела лишь к вечеру. Чего он боялся больше: разговора с Робин или результатов обследования? Он не знал, но мерзкое чувство приближения чего-то неприятного скользкими лапами топталось по груди, в голове стучало штормовое предупреждение, а сердце сковывали цепи страха. Страха потери. — Привет, — он подошёл к казавшейся спокойной девушке и неуклюже клюнул в щёку сухим приветственным поцелуем. — Привет, — Робин улыбалась невыносимо тепло, её нежный взгляд резал Зоро без скальпеля и по живому. Причинить боль ей — всё равно, что бить самого себя. — Пришли твои результаты. — Робин! — Зоро рухнул на колени — тяжесть камней за пазухой увеличилась стократно, и он даже физически уже не мог стоять, только и осталось сил не отводить взгляд. — Никогда! Прошу тебя, никогда! Не прощай меня! Робин закрыла глаза, губы мелко задрожали, пальцы затеребили край халата — она делала так всегда, когда была расстроена или взволнована. — Я больше не люблю тебя! — Зоро кричал. Робин, заткнув уши руками, вжалась в кресло и лишь мотала головой. Она не хотела слышать. Больше никогда. Она хотела замолчать. Навсегда. От слов, что пока были внутри было намного больнее, чем от признания Зоро. — Не молчи, Робин! Ударь! Кричи! Разбей что-нибудь! Только не молчи! — Зоро не мог повернуть назад, его парашют полетел за борт. Теперь они с Луффи и, правда, в одной кабине. — Ты больше не сможешь летать! — Робин задыхалась от пульсирующей жаркой боли, заполнившей всё тело, но крик сам вырвался из стянутого жалостью горла. — Никогда! — Никогда… — ничего страшнее Зоро никогда не слышал. Сердце замолчало, кровь отхлынула от кожи, и цепкий холод окутал тело. Ухмыляющееся небо резко отдалилось, превратившись в недосягаемую точку на самом краю горизонта. Глаза Зоро больше не видели. Уши — не слышали. Мир вокруг замер, а внутри просто лопнул, будто мыльный пузырь, оставив после себя лишь липкий серый плевок, являвший его истинную суть. Он не чувствовал, как Робин в истерике трясла его и обнимала, как её слёзы капали на лицо и руки, как обещала она никогда не прощать, как просила лишь жить. Зоро просто жить не умел. Да и не хотел, наверно. — Завтра, значит, в последний раз, — чужие деревянные губы говорили голосом Зоро, хотя сам он, кажется, был очень далёк от нынешнего места пребывания своего тела. Робин разрыдалась ещё сильнее и, обвив руками шею, буквально повисла на мужчине. Зоро машинально обнял девушку и прижал к обледеневшей неподвижной груди. Луффи сполз по вымороженной стене коридора и, завалившись набок, сжался в комок. Он не собирался подслушивать, но такие крики невозможно пропустить мимо ушей. — Никогда… Никогда… — губы его беззвучно шевелились, перед остекленевшими глазами застыла чернота, изо рта с каждым словом выливалось толчками сине-зелёное небо. Пустота нависла хищной тенью, пытаясь протиснуть хоть одно щупальце в сладкую лужицу боли. «Пусти», — шёпот за спиной сводил с ума, но Луффи не верил. Это не небо — оно ведь внутри.***
Где он был всю ночь, Зоро и сам не знал. То ли тут, то ли там, а, может, и вовсе здесь. Он бессмысленно и бестолково шатался по округе, не отрывая взгляда от любимого. От неба. Зоро много думал в последние месяцы о том, каким он станет без полётов, как выживет отлучённый от неба. Ведь любая попытка поквитаться с генерал-лейтенантом, будь то драка или даже разговор, неминуемо должна была бесславно закончить его карьеру пилота. Пожертвовать небом ради возможности любить Луффи, так же безоглядно и искренне, казалось правильным, благородным и так чертовски тешило самолюбие, что Зоро и сам поверил в это. А сейчас, стоя под безмерным, аспидным, лишённым золотых глаз небом, раскинувшимся всего в нескольких вдохах от него, Зоро понимал — прежним не стать. Теперь он навсегда останется ущербным, уродливым, медленно-гниющим клочком небосвода, разорвавшим подпитывающие связи, упавшим на самое дно и застрявшим в колючих ветках терновника. Стало страшно, как никогда раньше. Примет ли Луффи его такого, лишённого смысла, оборвавшего крылья, неспособного больше любить? Ведь ничего хорошего в нём, кроме неба, никогда и не было.***
Луффи весь извёлся от ожидания. Он наворачивал неровные эллипсы вокруг истребителя несколько часов подряд, пока Нами не догадалась предложить ему перекусить. Усопп, облегчённо вздохнув, принялся натирать обшивку, заляпанную отпечатками всё того же Луффи. Сегодняшнее ночное испытание было очень важным — впервые предстоял длительный перелёт с имитацией атаки. Френки проверил все системы лично, а Усопп перепроверил трижды. Ничего, кроме сокрушительного успеха никто не ждал. Слишком давно не случалось аварий, слишком часто Луффи везло. Зоро появился точно вовремя, Усопп уже устал отгонять Луффи метлой от надраенного до блеска самолёта. — Зоро! Ты где пропадал? — улыбка Луффи казалась жёлтым посадочным огнём в тумане сомнений. — Луффи, я … — Зоро запнулся, сердце тревожно сжалось от предстоящей боли. — Я первый! Я же командир! — Луффи придвинулся совсем близко и уткнулся немигающим взглядом в глаза друга. — Я люблю тебя, Зоро! С крыльями, без хвоста, чистого, грязного, потного — всё равно! Я всегда, слышишь, всегда буду с тобой! Зоро задохнулся от такого напора — к концу своей речи Луффи уже повис на его шее, не обращая внимания на хрипящего от удивления Усоппа. Сердце, остановившееся вчера, будто починенные мастером часы, вновь затикало, приноравливаясь к чужому, хотя, нет, уже родному ритму. — Не отвечай! — Луффи прошептал в самые губы, заметив, как Зоро набрал воздуха в лёгкие для сокрушительного ответа. — Потом, когда мы приземлимся! — Если приземлимся, — голос хрипел, слюна мешалась во рту, взгляд приковало к улыбке на чужих губах, руки самовольно забрались под куртку командира, только мозг всё ещё сопротивлялся, не желая оторваться от земли. — Когда, Зоро! Когда мы приземлимся, я больше никогда от тебя не отстану, — Луффи под изумлённое мычание окончательно офигевшего механика прикоснулся к любимым губам. Невесомо. Небрежно по-хозяйски. Неизгладимо. Первая половина полёта прошла по расписанию. Все фигуры выполнены без запинки: развороты и бочки, спирали и штопор — всё пронеслось словно в тумане. Они полетели к цели на побережье океана, приземлиться должны были на запасном аэродроме. Тёмное небо подмигивало сочными звёздами то вдалеке, то совсем рядом. Ощущение восторга накатывало, погружая обоих с головой. Ничего не предвещало беды. Когда датчик уровня топлива замигал, они даже не испугались. Луффи обычным весёлым голосом доложил на базу об утечке топлива и сразу же получил приказ прервать полёт и вернуться на запасной аэродром. — Но, Френки, горючее вытекает слишком быстро. Недотянем. Зоро взглянул на приборную доску. И, правда, точку невозврата уже прошли. Тело натянулось, словно струна, до самого предела, руки увереннее сжали штурвал, губы раскрылись в усмешке. Луффи тот, вообще, смеялся в голос, вгоняя оставшихся на базе в леденящее отчаяние. — Луффи! — голос Нами непривычно мягкий и нежный резанул по обнажённым нервам обоих пилотов, — впереди поле, попробуйте сесть. Я всё утрясу с владельцем, просто выплатим ему вашу зарплату! «Чёртова ведьма! Да она даже на похороны и то билеты продаст!» — подумалось в сердцах Зоро, и он ощутил острое желание приземлиться и задать ей хорошую взбучку. — Но, Нами, мы не сядем! — и как только Луффи может сообщать такие страшные вещи таким непринуждённым тоном? — Шасси заклинило. Наверно, Усопп забыл их смазать! В динамике раздались глухие удары и обиженный писк механика, явно отрицающего свою причастность ко всем этим поломкам. Зоро чувствовал, как губы расплываются до ушей. Пожалуй, он даже был счастлив. Сейчас в этот момент смертельной опасности всё стало просто и понятно, к тому же он был не один. В этой несущейся прямо в ад кабине они были вдвоём. Они были вместе. — Луффи! Ты слышишь меня? — голос Френки гремел словно весенний гром, расчищая себе место среди помех, — двигайтесь по заданному курсу. Отведите истребитель на пятьдесят километров от побережья и катапультируйтесь. Вас подберёт корабль береговой охраны. Мы с Усоппом уже двигаемся в вашу сторону. — Всё понял! Выполняем! Зоро бери управление, — глаза Луффи сверкали, затемняя звёзды, небо проходило свободно сквозь него, словно и не было преграды. Зоро стало жарко, руки потряхивало, но лишь от адреналина. Хотя нет, кабину тоже затрясло. Приборы стали сходить с ума, стрелка давления поползла вверх. Дышать становилось всё труднее, даже через кислородные маски. Луффи щёлкал какими-то кнопками и периодически пытался докричаться до базы. Связь, видимо, тоже вырубилась, так как кроме угрожающего шипения они больше ничего не слышали. Вдали забрезжила тонкая неровная розовая ниточка — предвестник скорого рассвета. Под крыльями заплескался безбрежный, неуютный океан. Осталось совсем немного продержаться, отвести смертоносную птицу подальше от людских поселений. Зоро покосился на неугомонного друга. Тот улыбался уверенно и даже нагло, для их-то положения. Поднятый кверху палец правой руки свидетельствовал о том, что у него всё под контролем. Пора катапультироваться — это последний шанс. Зоро дёрнул переключатель. Наверно, у автопилота был собственный парашют, потому что работать он явно не собирался. Сердце сжалось, и холодная дрожь разбежалась по телу. Зоро удовлетворенно выдохнул. Неба, заглянувшего оскаленной пастью в лицо, он не боялся. — Луффи! — сквозь пальцы по штурвалу разбегались цветные мурашки и срывались прямо вниз в бушующие волны океана. — Что! — взгляд удивлённый, но всё такой же бесстрашный. Зоро с трудом подавил своё желание — целоваться в кислородных масках невозможно, а без них они точно оба умрут. — Луффи! — он стянул перчатку с руки, Луффи тут же бездумно повторил. — Я дотянулся… — голые горячие ладони прикоснулись друг к другу, высекая жгучие искры, побежавшие к загнанным сердцам. — Я дотянулся до неба! — до самого конца Зоро так и не отводил взгляда от расширенных зрачков любимых глаз. Оттуда ему подмигивало счастливое небо. Диспетчерская тонула в гробовой тишине, даже яркие лампы дневного света не могли разогнать осевшие в душах страх и тревогу. Нами сквозь льющиеся потоком слёзы колдовала над пультом, крича в микрофон ненужные уже позывные. Робин просто замерла напротив пульта с мигающей красной точкой. Для неё весь остальной мир погас. Сквозь помехи, наконец, продрались знакомые голоса. — Зоро! Не смей! Это приказ… — Ты моё небо, Луффи… Шипение вновь заполонило весь эфир, тени в углах комнаты сгустились до уродливых отростков, потянувшихся к живому теплу, дрожащему от неизвестности и бессилия. — Да, что они там с ума сошли, что ли! — Нами в раздражении стучала по клавиатуре, она никак не могла понять, почему пилоты до сих пор не катапультировались, сердце дрожало на самом острие паники, и лишь природная злость помогала ей не сдаться. Истошный крик Робин привлёк внимание всех сотрудников — точка на мониторе исчезла. Нами свалилась в свой стул без сил, Робин осела прямо на пол. Всё кончено. Небо забрало пилотов себе, не оставив им, ничтожным земным червякам, ни малейшей надежды. Лишь острую гнетущую пустоту внутри сердец, лишь горькие слёзы сожаления, лишь невыносимые воспоминания. — Нами! Нами! Он взорвался! Нами! Ты плачешь? — голос Френки, неожиданно тонкий и срывающийся, гремел в динамике, но никто из девушек уже не мог ответить ему. — Я что-то вижу! Там в небе! — взвизгнул сдавленно Усопп, и словно звёзды вспыхнули в тёмной от напряжения диспетчерской. Пустота ворча подвинулась, уступая место призрачной пока вере. — Что там? Парашют? — горло Нами сдавило ледяной хваткой, и слова приходилось выдавливать с силой. — Суперплохая видимость! Сейчас подплывём ближе, — кажется, на катере царило радостное оживление. Робин, не выдержав нового испытания, бросилась к микрофону сама. — Там же два парашюта? Два? За убийственной тишиной вновь нависло отчаяние, медленно, но неотвратимо вгоняющее в безумие. — Прости, Робин…***
Усопп нехотя поднимался на крышу. Если бы не просьба Нами, он ни за какие коврижки не сунулся бы туда. Прошло слишком мало времени, чтобы воспоминания перестали быть такими болезненно-острыми. Он лежал на обычном месте: безумный взгляд, устремлённый в невыносимую высь, обманчиво расслабленная поза и форменная куртка с чужого плеча. Вокруг раскиданы обёртки и коробки от перекусов и обеда. Бутылка с саке лишь открыта. Усопп проглотил слёзы и нарочито небрежно начал разговор: — Не понимаю и почему ты до сих пор летаешь. Неужели тебе не больно? — Усопп, ты дурак? Конечно, больно. Я ведь живой! Механик опасливо отодвинулся. Нестерпимая синь, выплёскивавшаяся из тёмных глаз Луффи, кусалась и жглась не меньше соляной кислоты. — Но там Зоро! Безликое низкое небо нависло прямо над Луффи. Он протянул руку и коснулся кончиками пальцев зеркальной выси, чувствуя, как та ручейками струится сквозь него. Больше всего в этом мире Зоро любил небо. Безжалостное, безутешное, безудержное небо. В Луффи этого самого неба плескалось под самое горлышко — никакой пустоте не протиснуться. Теперь с ним летали по строго расписанному графику, а провинившиеся, по мнению Нами, два раза подряд. Приехавший в последний раз уговаривать Луффи перевестись, генерал-лейтенант Крокодайл отметил железную дисциплину на аэродроме и отсутствие аварий. Луффи и небо в ответ лишь пожимали плечами. Ничего другое в этом мире больше их не интересовало.