***
В тот момент, когда восходящее солнце залило светом поля с кукурузой, у одинокого белого поместья появился всадник. Солдаты, охранявшие ворота от недругов, сначала спохватились и взялись за ружья, но потом присмотрелись к незнакомцу, и напряжённость на их лицах сменилась облегчением. Всадник проскакал мимо них, не сказав им ни слова. Когда-то это поместье принадлежало одному из знатных людей Америки. Днём хозяин пил чай, сидя на веранде и любуясь своими угодьями, в полях без сна и отдыха трудились рабочие, а по вечерам в окнах загорались огни и дом заполнялся музыкой и женским смехом. Теперь же в этом доме обитали повстанцы: первые этажи были отведены для медпункта, а верхние стали неким подобием казарм. Спёртый воздух содрогался от стонов раненных, а многие вещи, которые когда-то стоили целое состояние, теперь использовались в качестве баррикад или спального места. Оставив свою лошадь подле конюшен, всадник направился к крыльцу. Там, сидя на ступенях, его уже дожидался Франциск Бонфуа. — Меня оповестили о твоём приезде, — объяснил он, поднимаясь. — Как твои дела, Альфред? Выглядишь ты, мягко говоря, несчастно. Альфред открыл было рот, чтобы ответить, но, к своему сожалению, не нашёл подходящих слов для оправдания. Если бы не гнев, который всё ещё кипел в его сердце, он бы устыдился того, что не послушался Франциска и самовольно отправился на земли врага, фактически оставив свою армию без командира. Кстати говоря, об этом… — Я в порядке. Как мои люди? — спросил он и осмотрел крыльцо, которое так же как и комнаты первого этажа, было заполнено лежанками. Среди раненых раздавались то стоны, то всхлипы, то очень слабые просьбы принести воды, а медики хлопотали над ними, не успевая даже смахнуть со лба пот. — Англия больше не делал попыток напасть? Удивительно, но Бонфуа ответил не сразу. Сначала он вдруг заулыбался, потом отвёл взгляд и как-то рассеянно запустил пальцы в волосы. Затем он вроде бы сумел взять себя в руки и жестом позвал Альфреда зайти в дом. Пока они пробирались через толпу солдат и самодельные баррикады, Франциск наконец соизволил выдать рапорт: — Нет, нападения временно прекратились, так что у нас появилась возможность покинуть поле боя и перегруппироваться в этом месте. Бывший хозяин — просто душка — оказался на нашей стороне и с большой охотой предложил свои услуги. Если бы не он, то пришлось бы ночевать в лесу. Можно сказать, что нам улыбнулась удача. — Странно, — задумался Альфред, явно не разделявший радость француза. — Я думал, Артур не угомонится и будет нападать до последнего. — Ну, во-первых, мы хорошо его потрепали в прошлом бою, — покачав головой, объяснил Франциск. Добравшись до лестницы, они поднялись на второй этаж. Людской шум начал постепенно затихать, за ним же исчезли и запахи крови, болезни и лечебных снадобий. — А во-вторых, я… скажем так… попытался отвлечь его, пока ты выполнял свою миссию. — Правда? — недоверчиво воскликнул Америка. — И как же ты его отвлекал, если не секрет? Франциск вдруг выпрямился как струна. Если бы Альфред только додумался опередить его и посмотреть ему в лицо, он бы увидел растерянный взор и яркий румянец, молниеносно вспыхнувший на худых щеках. Но такая мысль не пришла в голову юной страны. — Как-как, — Франциск постарался придать своему голосу безразличие. — У меня есть свои методы, о которых я предпочитаю не распространяться. — Да ты полон загадок, я погляжу, — впервые за всё время пребывания в поместье Альфред улыбнулся. — В любом случае, я очень благодарен тебе за помощь. Ты спас меня и моих людей. — Ха… да это пустяки. Мне это даже… понравилось. Нелепо хихикнув, Франция тут же возобновил ходьбу, словно попытался сбежать от собственного смущения. — Так… это… — продолжил он чуть погодя, — что там с Канадой? Раз он не приехал вместе с тобой, то, получается, тебе не удалось его разыскать? — Не совсем так, — мрачно ответил Альфред. Улыбка быстро исчезла с его лица, стоило воспоминаниям наводнить ослабший долгой дорогой разум. — Найти-то я его нашёл. Но вот убедить… — C'est génial, — Франциск посмотрел на юношу через плечо. — Мальчишка предпочёл тёмную сторону медали вместо светлой. Кто бы мог подумать, да? А я думал, что между вами… Он не успел озвучить свою мысль до конца. Альфред быстро оказался прямо перед ним, и его рука крепко ухватилась за белоснежный шарфик, который прикрывал шею француза. — Это уже не ваше дело, мсье, — прорычал он. — Не лезьте на эту территорию. — Compris, mon ami, — безропотно повиновался мужчина. Стоило признаться, но неожиданная реакция Альфреда серьёзно напугала его. В такие моменты ему казалось, что между ним и мальчиком никогда и не было никакого союза, лишь вынужденное сотрудничество со стиснутыми до боли зубами. Вскоре Альфред убрал руку от шарфика и отпрянул от Бонфуа. — Извини, — забормотал он очень тихо. — Я вовсе не собирался… — Ничего страшного, — Франциск невинно пожал плечами. — Мне отчасти понятны твои чувства. Его слова прозвучали, как успокоительное. Огонь в глазах Альфреда потух окончательно, и теперь парень смотрел на Бонфуа, как провинившийся щенок, а Франциск отвечал на его взгляд милосердной улыбкой. — Ладно, давай забудем уже этот нелепый разговор. Я вижу, что дорога утомила тебя, — Бонфуа указал пальцем на светлую щетину, выросшую на лице мальчишки, и на его всклокоченные грязные волосы. — Я приготовил для тебя комнату. Ты можешь пока что отдохнуть там. — Что? — Альфред встрепенулся от услышанного. — Какое «отдохнуть»? Сейчас не время для отдыха! Нам нужна новая тактика! — Верно, нужна, — согласился Франциск, опустив обе руки на плечи Джонса. — Но я сомневаюсь, что в таком состоянии ты сумеешь придумать что-то дельное. Нет уж, мсье, ты нужен своим людям отдохнувшим и полным сил. В комнате есть кровать и туалетный столик. Умойся, побрейся и поспи уже наконец. Видел бы ты свои синяки под глазами. — Но Артур… — Если Артур нагрянет сюда, я обязательно тебя об этом оповещу. А теперь… — Франциск открыл перед Альфредом дверь. Как он и сказал, комната была подготовлена к встрече долгожданного гостя. У окна стояла просторная кровать, которая когда-то принадлежала хозяину дома; возле огромного круглого зеркала, украшенного вензелями, стоял круглый столик, а на нем был таз с полотенцем и белым кувшином. Расписные стены комнаты заполняли портреты незнакомых людей (вероятно, бывших владельцев поместья или дальних родственников), а в углу комнаты стоял высокий шкаф с запыленными стеклянными дверцами, полностью забитый книжными фолиантами. Альфреду стало даже тепло от мысли, что Франциск подготовил для него отдельную комнату. Это ведь значило, что несмотря на все риски он продолжал верить в юношу. Несмотря на усталость, которая ощущалась во всём теле, сна почему-то всё равно не были ни в одном глазу. Альфред крутился на кровати, отчаянно ища удобную позу, но заснуть у него никак не получалось. Возможно, в этом были виноваты не зашторенные окна, из которых лился солнечный свет? Америка слез с кровати и задёрнул шторы на всех окнах. В комнате сразу стало темно, словно утреннее небо неожиданно заполонили сумерки. Он лёг обратно на кровать и обнял свои согнутые колени. Теперь, казалось бы, можно было углубиться в сон, да вот только всё равно спать не хотелось. Альфред продолжал лежать на боку, разглядывать складки на постельном белье и слушать стучащее в груди сердце. И вот из тьмы начало что-то проворно выбираться, что-то мерзкое и устрашающее. Воспоминания о Мэттью. Теперь они не приносили никакой радости, от них веяло тоской и почему-то начинало саднить горло. Их последний разговор был настолько ужасен, что, даже находясь в одиночестве, Альфред хотел спрятать от навалившегося на его голову стыда. Почему это произошло? Зачем они наговорили друг другу столько неприятного? Было ли хоть что-то из сказанного правдой, или всё это являлось лишь выплеском эмоций? Непонятно. Но одно он знал совершенно точно и твёрдо — если бы Мэттью сейчас оказался в этой комнате, Джонс был бы этому искренне рад. Хотя он до сих пор не мог ответить себе на главный вопрос — а любил ли он его по-настоящему? Правильного ответа как будто не существовало. Когда Альфред пытался отрицать свои чувства, ему становилось больно и неуютно, но и от положительного признания удовольствия было мало, особенно при мысли, что сам канадец, скорее всего, не испытывал к нему вообще никаких чувств. Если бы Мэттью любил его, то выбрал бы его сторону, а не сторону врага… Продолжая крутиться на кровати, Альфред запустил руку под подушку и случайно нащупал там кусок ткани. Да, это была та самая грязная рваная тряпка, которую Мэттью кинул в него перед тем, как погнать прочь. Альфред хорошенько помыл тряпочку в холодной речке по пути к осаждённому солдатами особняку, стёр куски грязи и чёрной сажи камнем, а затем высушил на солнце. В общем, сделал всё, чтобы тряпочка наконец-то приняла надлежащий вид. С годами её цвет, конечно, потерял былую сочность, а по бокам торчали копны разноцветных нитей, и всё же, глядя на неё, Альфред испытал сильную ностальгию по детству. По временам, когда он ещё был мал, наивен и не слишком умён, но сердце его переполняли отвага и бесстрашие, а голова шла кругом от мечтаний. В прошлом мир казался ему куда более простым и примитивным, в котором жили такие же простые люди, обладающие лишь двумя чертами на выбор — хорошими или злыми. Злодеями были драконы, сжигавшие своим пламенным дыханием города, пожиравшие людей ради забавы и охранявшие несметные богатства. А хорошие люди — герои — это доблестные солдаты, рыцари, готовые расстаться с жизнью ради благой цели, сильные, быстрые и находчивые, прямо такие, каким был его отец… его опекун. Продолжая вещать сказки о драконах, он запрыгивал на кровать к Альфреду и, держа в руках деревянную саблю, взмахивал ею и разрезал воздух. «Рыцарь совершил свой решающий выпад и вспорол зловещей твари брюхо! Погляди, малыш, дракон побеждён!» — говорил Артур Кёркленд. От него исходило особое чистое сияние. В глазах ребёнка он был героем. Рыцарем в блестящих доспехах. — Нет, Артур, ты глубоко ошибся, — сказал Альфред, решительно сжав в кулак кусочек ткани. В горле снова болезненно запершило, а в глазах ощутилась едкая влага. В памяти среди серых мазков и плотного тумана выплыла старая висельница с покачивающимися телами. С их чёрных ступней стекают дождевые капли, сломанные шеи напоминают кривую букву «с», а синие лица искажает предсмертный страх. — Дракон ещё не побеждён. Он принял решение восстановить свою детскую эмблему. А что ещё оставалось делать? Спать не получалось, а постоянно думать о Канаде и Англии он тоже был не в силах. Для работы ему необходимы были ткани соответствующего цвета, ножницы, да иголка с ниткой. Ножницы он нашёл сразу — они лежали в наборе с инструментами для бритья. Ткани тоже нашлись довольно быстро: для красного цвета подошла ткань с балдахина, для белого — постельное бельё. С синим цветом только вот случилось заминка, но потом Альфред обнаружил на спинке стула серо-голубую форму (очевидно, также оставленную Францией), и решил, что она вполне подойдёт для его проекта. За нитками и иглой пришлось спуститься на первый этаж и обратиться к одному из лекарей. Когда со сборкой материалов было покончено, Альфред выложил их на кровати, немного полюбовался ими, а уже потом преступил к творчеству. С шитьём он провозился несколько часов и закончил лишь тогда, когда шторы на окнах окрасились в красные закатные цвета и шум за запертой дверью постепенно начал стихать, ибо солдаты готовились ко сну. Альфред устало посмотрел на своё изделие и про себя хмыкнул: да уж, швея из него выходила паршивая, но если чуть прищурить правый глаз, наклонить голову в сторону и постараться не обращать внимание на торчащие по краям нитки, то в целом эмблема получилась не хуже любой европейской. Уже не терпелось показать её своим людям и в особенности покрасоваться перед армией врага. Он был уверен в том, что расцветка этого флага заставит Артура поперхнуться от злости чаем. Продолжая улыбаться и мысленно нахваливать себя за проделанный труд, Америка забрался на кровать и едва коснулся ухом подушки, как тут же провалился в беспамятство. Сон его был страшен и тревожен. В нём он снова оказался на горе среди голубого льда, снежных сугробов и нескончаемо завывавшего ветра. Над головой пестрело Сияние, но теперь оно казалось таким большим, что дотягивался своей огненной вуалью аж до краёв небосвода. Завывание ветра усиливалось, временами напоминая горький людской плач. С трудом озираясь по сторонам, он двинулся сквозь сугроб, который напоминал застывшую утреннюю кашу. Ветряные потоки сдирали в кровь кожу на его лице, будто когти дикого зверя. Но он не сдавался, ему нужно было разыскать Мэттью во что бы то ни стало. И вот, блуждая по склону целую вечность, он обратил внимание на тёмную фигуру, стоявшую прямо у края скалы. Ветер проворно трепал одежду незнакомого человека, напоминавшую длинный чёрный плащ. Решив, что это Мэттью, Альфред заулыбался дрожащей от холода и боли улыбкой и со всех ног ринулся навстречу фигуре. Лишь вблизи он заметил красную ткань, белые перчатки, туго натянутые на длинные пальцы, короткие золотистые волосы, взъерошенные беспощадной вьюгой, и зелёные глаза, похожие на два могильных огонька. То, что это была ловушка, он понял далеко не сразу. Осознанию никак не удавалось пробиться сквозь толщу неверия. Нет, этого человека не должно быть здесь. Это был абсурд! Мираж! Мираж не мираж, но цепкая рука ухватила его за рукав. — Где Мэттью? — закричал Альфред. — Что ты сделал с Мэттью? — Что сделал? — переспросили зелёные глаза. Зрачки сузились, превратившись в тонкие кошачьи щелки. — О, полагаю, что ничего такого ужасного. Я всего лишь — рука толкнула юношу навстречу обрыву, — немного его упустил. Не понимая смысла сказанного, Альфред с опаской посмотрел в чернеющую пропасть, что разрасталась у него под ногами, словно чернильное пятно на бумаге. Он не хотел в это верить, он молился, чтобы там были лишь камни, да кусочки грязного льда. И по началу так оно и было. Его взгляд с бешеной скоростью пытался зацепиться за что-то знакомое, но пропасть отвечала ему унылой пустотой. Сердце забилось сильнее от облегчения. Он уже готов был вырваться из лап зеленоглазого монстра, как тот, будто учуяв чужую радость, наклонил его голову сильнее. Мол, смотри лучше. Внимательнее! Во второй раз Альфред увидел среди мелких камней знакомый силуэт — меховую курточку с подрагивающим от ветра чуть вздёрнутым капюшоном, руки и ноги, раскиданные в стороны так неестественно, как у марионетки, длинные волнистые локоны, прилипшие к посеревшей коже, и струйку крови, растёкшуюся на впалой щеке… Альфред пробудился от собственного крика. Благо, стены поместья оказались крепкими, и никто не бросился к нему на помощь. Он сел на матрас и глубоко отдышался. Удивительно, каким реалистичным был этот проклятый сон. Казалось, что рука чудовища продолжала лежать на его голове и царапать когтями кожу. Поняв, что уснуть сегодня уже не получится, он зажёг свет в комнате и встал напротив зеркала. С отражения на него смотрело грустное бледное лицо, покрытое золотисто-рыжей щетиной и мелкими красными ссадинами, оставленными колючими ветвями канадского леса. Юноша прошёлся по этому лицу ладонью, будто не до конца верил в его реальность. На ощупь кожа показалась ему грубой, почти как у пожилого моряка, видавшего в своей жизни всякое. Хотя, так оно и было, не правда ли? Он действительно повидал всякое. И, возможно, в будущем повидает ещё, если только не проиграет эту чёртову войну. Он глубоко вздохну, взял в одну руку мыло, в другую острое бритвенное лезвие и преступил к работе. Через какое-то время он выглянул в коридор и с интересом посмотрел по сторонам. Хоть за окном и было ещё темно, он знал, что многие солдаты не спали, так как стояли на посту. За окнами дул сильный ветер, и ветви деревьев устало склонялись над домом, походя на высоких молчаливых великанов. Если прислониться к стене, то можно было услышать тонкое поскрипывание старой древесины. Да, поместье выглядело старым, но всё же крепким и от него веяло безопасностью. Альфред вышел в коридор и направился в противоположную от лестницы сторону. На подоконниках стояли золочёные подсвечники, и их слабый, но тёплый свет робко касался деревянных панелей и пола. Тени блуждали тут как родные. В конце коридора показалась приоткрытая дверь, из которой струилось ещё больше света, и оттуда же слышался лёгкий шелест пергаментов. Не сумев перебороть в себе любопытство, юный американец взялся за деревянную ручку и осторожно, словно боясь попасться в ловушку, потянул её на себя. В просторном зале, состоявшем из высоких, тянувшихся от пола до потолка витражных окон, дорогих, хоть и сильно запыленных ковров, множества шкафов, заполненных книгами и дорогой посудой, рабочего камина, из которого веяло жаром, находился Франциска Бонфуа. Находясь в полном одиночестве, тот стоял над широким обеденным столом и, склонившись над ним, что-то увлечённо читал в книге. Книгами и пергаментами был устелен весь стол, некоторые листы валялись даже возле ног, скрученные, как древесные опилки. Альфред был удивлён увидеть Франциска в такой умиротворенной атмосфере. Страна, которую он всегда считал слишком беззаботной и местами легкомысленной, теперь же предстала перед ним в ином свете. Это был, несомненно, тот же Франция, по крайней мере, внешне — всё та же чрезмерно дорогая изысканная одежда, совершенно неподходящая для войны, те же ухоженные длинные волосы и тонкие руки, присущие аристократской крови, а не военнослужащему. Но в то же время, находясь во власти собственных дум, Бонфуа выглядел таким простым и таким… человечным, и это сильно разнилось с его одеждой. Человечность читалась в его уставшей позе, в редких прядях, выпавших из общего золотистого пучка, в тихом и задумчивом бормотании себе под нос и в рассеянном постукивании пальцем по бокалу, украшенному красными камнями. Почему-то этот образ вызвал в груди Альфреда волнующий трепет. Интересно, подумалось ему, а видел ли Артур когда-нибудь своего врага в таком приземистом состоянии? А если и видел, то что думал по этому поводу? Кое-как отмахнувшись от этих странных размышлений, Альфред шагнул в комнату навстречу свету и запаху цветочных духов. В отличие от своего союзника, его скрытность находилась на нуле, поэтому Франциск очень быстро обнаружил вошедшего, но даже не вздрогнул, только поднял бокал перед Америкой, будто намереваясь озвучить тост. — Что ты делаешь? — спросил его американец. — Читаю, — Франциск откинул голову назад и выпил всё содержимое из своего красочного кубка. Судя по тому, как он нахмурился, на дне явно плескалась не вода. — Люблю изучать историю былого мира и любовные романы для нежных девиц. Забавно, что и то, и то способно научить полезным вещам. Надо лишь только сформулировать в голове верный вопрос и целенаправленно искать в текстах ответ. Альфред сел за стол и с любопытством посмотрел на стопку книг. Некоторые из них были настолько старыми, что к ним было страшно даже прикасаться. — И много ли ответов ты оттуда почерпал? — О, — Франциск с громким хлопком закрыл книгу и положил её к остальным. — Достаточно для того, чтобы выжить в этой реальности, — но тут вдруг он замолк и пристально уставился на юношу. — А почему ты, собственно, не в постели? Уже отоспался? Сначала Альфред хотел признаться в том, что его постоянно мучают кошмары, но потом решительно передумал. Он опасался, что после признания Франциск превратится в невыносимую курицу-наседку и начнёт донимать его просьбами поспать ещё хотя бы один часочек. Спать он, конечно, хотел и довольно сильно, но от мысли, что ему снова предстоит столкнуться со своими кошмарами, его бросало в нервную дрожь. Странно, конечно, ведь он полагал, что с Мэттью было покончено. Их разговор, каким бы он мерзким ни был, так или иначе расставил все точки над «и». У них двоих не могло быть больше совместного будущего. По крайней мере, до тех пор, пока Мэттью находился под влиянием англичан. Но почему же Альфред продолжал, вопреки всем утверждениям, упорно думать об этом маленьком трусливом канадце? Почему позволял ему проникать в свои сны и обращать их в жуткие кошмары? Вот над этим как раз стоило хорошенько подумать… — Альфред? Мягкий голос Франциска вывел юношу из задумчивости. — Что? А, да, — он попытался улыбнуться. — Я выспался и полон сил. Весь день проспал, считай. — А ты крепок, — заметил Бонфуа. — Всё, как и говорил Арчи. — И много он обо мне рассказывал? — настороженно уточнил Альфред. Крайне неприятно было узнавать о том, что когда-то родной его человек пускал за спиной какие-то сплетни. Артур и без того постоянно падал в глазах своего пасынка и скоро должен был окончательно пробить собой дно. — Я знаю, о чём ты подумал, — улыбнулся француз. — Но нет, говорил он очень мало. Берёг, так сказать, comme sa vie . Однако порою его буквально припирали к стенке, и тогда-то он начинал откровенничать. Но говорил в основном приятные вещи: хвалился тобой, как своим лучшим проектом. Он пытался запугать нас, ибо понимал, что если он оступится, то Европа тотчас сожрёт его с потрохам и даже не подавится. — Но ведь так оно и получилось, — заметил Альфред. — Он оступился. — Вот именно, — Франциск качнул головой, явно довольный тем, какой вывод сделал его юный союзник. — И теперь ему во что бы то ни стало нужно вернуть над тобой власть, а перед нами — былое уважение. Иначе… Bon appétit! — Кстати, о власти, — Америка склонился над бумагами. — Можешь рассказать мне, как сейчас обстоят дела на фронте? Бонфуа опустил глаза на стол, затем откашлялся. Уже по тому, как он начал себя вести, Альфред понял, что новости его ожидали далеко не радужные. — Плачевное состояние в Южной Каролине, — мужчина поднял из-под стола длинный бумажный рулон и развернул его на столе. Это была карта колоний. Пока Альфред любовался размерами своих земель (в сравнении с землями Кёркленда, он был гигантом), Франциск вынул откуда-то уголёк и преступил к рисованию. — Сейчас, если верить разведке, армия остановилась в районе Флориды и направляется к Джорджии. Если Арчи захватит оба эти штата, то до Вашингтона ему будет рукой подать. Альфред с шумом вздохнул. Значит, Артур позарился на Джексонвилл? На родной дом своего названого сына? Да уж, звучало всё это в крайней степени паршиво. — Сколько у нас людей? — В доме сейчас около ста пятидесяти, среди них двадцать три человека сильно ранены и большинство из них вряд ли доживёт до рассвета. Ещё пятьдесят человек пропали без вести, среди них много военачальников. Но есть и хорошая новость — Вашингтон готов прислать нам на подмогу своих солдат. А ещё иногда к нам присоединяются индейцы и добровольцы с мелких деревень, но от них толку почти никакого: оружием они владеют из рук вон плохо, а обучать их с нуля времени нет. Но численность их довольно велика, так что сойдут за… кхм… chair à canon. Альфред вздохнул ещё громче. С каждой новой информацией ему становилось всё дурнее и дурнее. — А в Джексонвилле сколько было народу? — Ты сам должен ответить на этот вопрос. Альфред насупился. — Я давно там не был, сам знаешь. — Хорошо. В общем, если верить разведке, то людей там живёт предостаточно. Если на них нападут, они будут обороняться долго. — Давай тогда направимся туда, — предложил Альфред. — Если англичане уже там, освободим. Если нет, то укрепим оборону и отсеем врагов подальше. — Скверная идея, — Франциск заметно нахмурился. — Добираться долго. Мы попросту не доживём. — А если мы дождёмся поддержки от главного штаба и пойдём не целой толпой, а разделимся на группы? — Альфред отобрал у Франции уголёк и нарисовал на карте три линии. — Одна пойдёт по реке, вторая по главной дороге, третья через лес. Если волк погонится за всеми зайцами, то, скорее всего, вообще никого не поймает. Бонфуа поднял глаза и с улыбкой посмотрел на своего союзника. В глазах его виднелся блеск. Альфред попытался побороть смущение и снова посмотрел на карту, хотя чувствовал, что уши у него пылали, как два факела. — Есть ли какие-нибудь вести об Испании? — быстро сменил он тему. — Пока нет, — Франциск хотел, было, отпить из бокала, но вовремя вспомнил, что тот был пуст. Это его глубоко огорчило. Вероятно, даже сильнее, чем отсутствие вестей об ещё одном серьёзном союзнике. — Но я слышал, что он уже плывёт к нам на всех парах. Путь долгий, море неспокойно и опасно, ты и сам это прекрасно знаешь. Альфред действительно это прекрасно знал, ибо не один раз пересекал океан ради встречи с английским монархом. Они продолжили обсуждать будущую тактику повстанцев и закончили лишь тогда, когда за витражными окнами блеснули первые лучи рассвета. Вскоре Альфред замолчал и уселся на один из богатых стульев с расписной обивкой. Недосып постепенно давал о себе знать, а началось всё с лёгкого гудения в висках. Но парень не сдавался — он знал, что если проиграет этот бой, то столкнётся с кошмарами, от которых ему станет гораздо хуже. Он снова увидит мёртвого Мэттью и, вероятно, в сотый раз усомниться в том, что его чувства остыли. Но тут он обратил внимание на Франциска, который даже после долгой ночи, проведённой за бумагами, похоже, вообще не ощущал усталости и продолжал бодро постукивать пальцами по пустому бокалу, словно отбивая некий особенный ритм. И откуда в этом человеке так много энергии? — Ты когда-нибудь был влюблён? Франциск на секунду замер, а затем медленно оторвал голову от свитков. Его лицо выражало смесь веселья и удивления, будто он искренне не ожидал подобного вопроса, но при этом был весьма польщён, что Альфред решился его задать, да ещё так прямо, без увиливания. — А что? — он театральным жестом поправил сбившиеся волнистые пряди. — У тебя имеются на меня какие-то планы? Теперь настала очередь удивляться Альфреду. И при этом, разумеется, краснеть. Он совершенно точно не был готов к такому смелому парированию, но с другой стороны, чего ещё он ожидал от матёрой страны с очевидно бурным любовным прошлым? — Ладно, расслабься, mon ami. Это всего лишь шутка. Ну, разумеется, я был влюблён. Пожалуй, — он посмотрел в сторону, и его тонкие брови свелись на переносице, — можно сказать, что я и сейчас нахожусь в схожем состоянии. — То есть, ты влюблён? — Или люблю. Альфред удивлённо заморгал. — Влюблённость и любовь — это абсолютно две разные вещи. Такие же разные, как птицы перелётные и зимующие. — Ч…чего? — Перелётные меняют место своего обитания, чтобы пережить природные изменения, — принялся на пальцах объяснять Франция. — А зимующие остаются на месте. Также и влюблённость с любовью, — вдруг он нахмурился ещё сильнее, отчего на его лбу вместо едва заметной морщинки появилась отчётливая тёмная полоса. — Более того, влюблённость лишена хорошего зрения. Влюблённый человек не может в полной мере разглядеть предмет своего обожания, так же как и не может противостоять ему, даже если поступки его пассии расходятся с его моральными устоями. Любовь же, — продолжил он, очевидно, вдохновившись собственным монологом, — долгое и зрелое чувство. При нём человек видит своего партнёра во всей его красе. — Но ведь любовь может вырасти из влюблённости, — возразил мужчине Альфред. — Верно, — согласился Бонфуа, и морщинка на его лбу сразу разгладилась. — Птицы этим похвастаться не могут. Альфред задумчиво почесал затылок. Легко можно было вообразить Франциска, флиртующего с женщинами и мужчинами. Но чтобы Бонфуа кого-то любил? Долго и искренне? Это даже звучало странно. — А ты, малыш? — вдруг подал голос Франция. Альфред аж вздрогнул от неожиданности. — Как думаешь? Любовь у тебя или влюблённость? Юноша не нашёлся, что на это ответить.***
Его пробудил звук грома, который раздавался прямо над головой. Мэттью поднял помятое лицо от подушки и рассеянно протёр кулаком сонные глаза. Как странно: за пределами его шатра не было никакого намёка на пасмурную погоду. Напротив, солнце светило так ярко, что его лучи просачивались сквозь белую хлопчатую ткань. А вот гром всё никак не заканчивался, он был удивительно долгим, что совершенно было ему не свойственно. Через несколько секунд Мэттью понял, что слышал не гром, а барабанную дробь. «Праздник что ли какой-то? — не понял он, поднимаясь из гамака. — Военный марш? Почему так рано, да ещё и посреди леса?» Одевшись, умывшись, он выбрался из шатра и пошёл на звук барабанов. К тому моменту ритм сменился — время между ударами по барабанной коже стало протяжнее, а сам звук — ещё громче, и от него уже вздрагивала почва. Впереди Мэттью увидел солдат, столпившихся в большую и плотную кучку, за которой невозможно было ничего разглядеть. Тогда Канада сделал небольшое усилие и проворно просочился между их телами. Далее перед его взором возникла небольшая залитая утренним солнцем поляна, на которой, гордо расставив ноги по ширине плеч, стояло около десятка мужчин. Руки у них были связаны за спиной, а на головах красовались старые тряпичные мешки. Мэттью сначала даже и не понял смысла такой странной моды, но потом обратил внимание на их синие военные мундиры, и ему сразу всё стало предельно ясно. Выходит, Англия решил устроить казнь своих врагов, да и к тому же публичную. В нескольких шагах от пленников англичане готовились к представлению: с завидным старанием прочищали ружья и засыпали в него порох. По обе стороны от поляны находились музыканты, которые в унисон друг другу продолжали стучать по барабанам. Артур же находился во главе всей вакханалии. Он ничего не делал, лишь наблюдал и довольно ухмылялся. Как только Мэттью его заприметил, то тут же ринулся к нему. — Что вы делаете?! — он попытался перекричать грохот барабанов, но это дело было практически невозможным. Тогда юноша схватил Англию за рукав и дёрнул за него, что были силы. — Ну, чего тебе? — тут же отреагировал на него Кёркленд. — Не видишь, что я занят? — Что вы делаете? — упрямо повторил свой вопрос канадец. — А на что это, по-твоему, может быть похоже? Привожу законное наказание в исполнение. — То есть, убийство? Теперь Артур смотрел на своего второго пасынка очень строго, ни о какой улыбки на губах больше не было и речи. Мэттью помнил этот взгляд — холодный, серьёзный и глубоко осуждающий. Так опекун часто поглядывал на него, когда мальчишка совершал ошибки в учёбе. Или когда начинал говорить об Альфреде. Этот взгляд ни с чем невозможно было перепутать. — Это пленные военные, Мэттью, — терпеливо объяснил Артур. — Они шли с оружием против тех, кто долгие годы кормил и оберегал их! Ты знаешь, сколько полегло от их рук в последнем бою? Они бы продолжили убивать, оставь я их на воле! Смерть в данном случае — это щедрая милость нашего короля, и я не в праве ослушиваться его. Ступай обратно к себе в шатёр, позже я приглашу тебя на завтрак и… — Нет! — упрямствовал канадец. — Это неправильно! — Сейчас война, Мэттью! — гаркнул на него опекун. Его крик разнёсся по поляне и на секунду заглушил бой барабанов. — Во время войны действует иная мораль! Неужели мне приходится это объяснять тебе? Ты же сам воевал. — Да, — Мэттью неохотно отпустил рукав Артура и сделал шаг назад. — Но не по своей воле. Как ни крути, но он не мог помочь этим бедолагам, а смотреть на их смерть казалось даже худшей участью, чем принимать в их умерщвлении участие. Он боялся, что заплачет или, что хуже, его начнёт тошнить. При войне с Франциском его тошнило так часто, что он едва не потерял сознание от обезвоживания. Стиснув кулаки и кое-как удерживая слёзы, Мэттью быстро пошёл прочь с поляны, а монотонный удар по барабанам продолжал стучать ему вслед. Казалось, будто это была его казнь. Сейчас он повернёт за угол, а там его будет ждать чёрное дуло… К счастью или нет, но за углом его ожидало только высокое хвойное дерево. Содрогнувшись от собственных мыслей, Мэттью перешёл на бег. Наконец-то солдаты закончили готовить оружие и, встав в боевую позу, с выжиданием посмотрели на Артура. Они готовы были с превеликой радостью продырявить эти безмолвные мешки, но законы запрещали им совершать самосуд без характерного жеста их командира. Но почему-то Артур не торопился поднимать руку. Он задумчиво посмотрел на свой рукав, словно на нём должно было остаться что-то после Мэттью. Его лицо уже не выражало прежнего восторга, теперь на нём лежала нехорошая тень. Постепенно звук от барабанов заполонил собою весь воздух, и командир постарался сделать глубокий вдох. А когда у него ничего не вышло, разумом овладела тупая злоба. — А ну, молчать всем! Прекратите играть! — велел он барабанщикам. Те встрепенулись от непонимания и испуга и покорно остановились. — А вы, — указал Англия на палачей. — Уведите их обратно за палатки и там оставьте! — Сэр…? — кажется, никто, включая заключённых, которые начали тут же вопросительно оглядываться, не понимал, что именно требовало от них начальство. Артур сглотнул накопившуюся горечь и затем громко выругался: — Чёрт! Чтоб вам провалиться…! — Сэр?! — с ещё большим беспокойством обратилась его армия. — Я что сказал сделать?! — рявкнул на них Кёркленд. — Вы оглохли что ли все разом?! Живо выполнять, иначе я на вас мешки надену, а не на этих…! Артур посмотрел на пленных и поморщился. Он сам не понимал, какая муха его укусила, но он просто физически не мог продолжить это представление. Привкус от него уже был не тот.***
За лесным массивом горел кровью закат. Кругом было так тихо, словно вся живность вымерла одним разом. Отряд Альфреда с трудом пробирался через чащу, молчаливо терпя вздутые коренья деревьев, облако мошкары и цепкие ветки кустов. К счастью или нет, но за всю поездку им так никто и не попался на пути. Однако гнетущая тишина не несла за собой покоя, а лишь сильно давила на нервы и принуждала боязливо озираться по сторонам, ожидая увидеть за любым кустом или деревом вражеский взор. Путь их продолжался долго и отчасти мучительно. Никто не знал, в каком виде их встретит Джексонвилл, но многие, особенно те, кто остался с предыдущего боя, очень надеялись на благополучный исход. Когда до города оставалась пара часов пути, Альфред остановил отряд и вышел перед своими сторонниками, чтобы произнести вдохновляющую речь. То был необходимый жест, который должен был ещё больше распалить в крови солдат воинственный азарт, а также подарить надежду на победу. Он говорил, нет, он кричал, взывал людей пойти за ним и отдать свои жизни, свои сердца за свободу и за отчизну. Он чувствовал, как кровь пульсирует в каждой его жилке, как пот струится по его лбу и щекочет щёки, и как сердце почти болезненно отбивает бешеный ритм. И люди слушали его горячие речи с восхищением. К довершению Альфред вынул из своего подсумка аккуратно сложённый флаг и выпрямил его на глазах толпы. Демонстрация нового флага, символа их свободы, выбила из разума военных последние крупицы сомнения. Альфред улыбнулся собственному замыслу. Да, всё шло великолепно. Вера его людей крепла прямо на глазах, а вместе с ней пробуждалась и уверенность в самого себя. Ибо Альфред сильнее остальных боялся предстоящего боя. Он боялся, что встретит в своём родном городе Артура… Вскоре отряд добрался да ворот города. Их встретили запахи моря, одинокие дома за окраиной и абсолютное безмолвие частокола. Несмотря на родные просторы, в жилах стыла настороженность. Никогда ещё город не был таким тихим и подозрительным, как сейчас. — Жди засады, — произнёс Альфред, не то себе, не то своим людям. Вообще они должны были дождаться сигнала от других отрядов, но тоска по дому не позволила Джонсу сидеть в кустах и ждать каких-то вестей, которые могли и не появиться вовсе. Вдруг над головой раздался выстрел, а за ним последовал пронзительный свист. Солдата, что шёл практически вровень с Альфредом, откинуло назад. Остальные в ужасе расступились, и повстанец упал на землю. На траве блеснули капли крови. Сколько раз Альфред видел чью-то смерть, и всё равно от вида мертвеца у него перехватило дыхание, и на языке показался привкус желчи. — Атака сверху! — только и успел прохрипеть он. И правда, над острыми кольями показались бледнеющие лица англичан. Через секунду на армию обрушился град выстрелов. Альфред нырнул в первую попавшуюся яму, где его не могли достать вражеские пули, и попытался дрожащей рукой нашарить своё ружьё. Если Артур в городе… если он наблюдает за ним… «Это будет позор грандиозных масштабов», — сообщил мудрый внутренний голос. Рядом приземлились ещё два человека — это были жутко перепуганные и совсем юные мальчишки, пятнадцати лет от роду. Звуки выстрелов и крики умирающих смешались в одну кучу, и всё это казалось Альфреду полнейшим адом. Но сдаваться он не собирался. Он приподнялся на колени и быстро посчитал, сколько за частоколом стреляло англичан. — На счёт три, — шепнул он мальчишкам. — Один из вас целится на тех, кто стоит ближе к нам, другой на тех, что дальше, а я забираю центральных. Всё поняли? — Да, командир, — хором отозвались ребята. Альфред досчитал до трёх и едва заметно взметнул рукой. А сам перевернулся на живот и прицелился в первого противника. Раздался выстрел, и его цель, перекинувшись через острый забор, свалилась в облако землистой пыли. Далее его судьбу повторила ещё пара британцев. Как гроздья спелого винограда, они безмолвно падали наземь и разбивались об жёсткую почву. Но самое страшное ждало Альфреда впереди. Огромные двери города дрогнули и тяжело отворились, а за ними появилась сотня алых мундиров, вооружённых до зубов. У Альфреда разбегались глаза, когда он попытался их пересчитать. Одно хоть радовало: среди них не было ни Артура, ни Мэттью. — Стойте на месте! — приказал Альфред людям, которые, увидев впереди марширующий отряд, собирались уже пуститься наутёк. Красное море из британцев всё росло и росло, им словно и не было конца. Вскоре из толпы выскользнул красивый серебристый конь, на котором сидел британский генерал. Он вынул из ножен меч и с ярым кличем направил кипящее красное море на повстанцев. Альфреду с трудом удавалось зацепить ружьём хоть кого-то, глаза болели от яркости чужих мундиров, да ещё и ноздри щекотала поднявшаяся из земли серая пыль. «К чёрту всё это!» — подумал он и вытащил из ножен саблю. При виде того, как одним за другим падали его люди, Альфреда начало мутить, а глаза защипали от слёз. Страх переполнял каждую частичку его тела, и лишь некое чудо, которое всё ещё теплилось в сердце, продолжало давать ему силы на очередной меткий взмах саблей. Помимо ужаса в голове возникло отчаяние. Почему он борется с англичанами в одиночку? Где оставшаяся часть его армии? Где Франция?! Альфред споткнулся на месте и упал рядом с одним из обезглавленных повстанцев. Его тошнило от запаха крови, а здесь её было слишком много. Нет… не надо раскисать. Ещё один рывок! Он поднялся на ноги и замахнулся саблей, вспарывая живот бегущему на него британцу. На ярко-красной одежде выплыли багровые следы. Солдат закряхтел и уже мёртвый повалился на бок. Дрожа всем телом, Альфред перешагнул через тело и сосредоточился на следующем ударе. За холмами показалось солнце. Его лучи безмолвно и незаметно заскользили по поляне, и землю объяло кровавым паром. Шелест листвы заглушали стрельба и крики умирающих солдат. До поражения оставались секунды. Но затем резвый вопль британцев перекрыли новые звуки — более громкие, более яростные и озверелые. А затем воздух разрядила серия выстрелов. Красная река начала постепенно редеть, враги остановили атаку и с изумлением оглянулись назад. Воспользовавшись общим промедлением, Альфред рубанул саблей парочку мундиров, после чего увидел в распахнутых древесных воротах новый поток людей. Городская одежда и вилы в руках быстро дали понять американцу, на чьей эта толпа была стороне. Горожане с остервенением набрасывались на английских солдат, прокалывали их вилами, кидались в них камнями, запрыгивали на них и били по голове всем, что попадалось под руку. Следом за первой волной появилась вторая — более подготовленная, оснащённая оружием и дымовыми шашками. Поняв, что сейчас запахнет жареным, Альфред быстро юркнул обратно в яму, попутно схватив за шкирку кого-то из своих. Вдвоём они прижались к сухой земле и, зажмурившись, приготовились пережить предстоящую бойню. К счастью для самих англичан, бойня была короткой. Не прошло и десяти минут, как звуки битвы начали стремительно стихать. Альфред отпустил от себя американского солдата и аккуратно выполз из ямы. Перед ним предстала жуткая картина. Главную дорогу, будто красная ковровая дорожка, устилали бездыханные тела. В воздухе продолжали лениво плавать алые испарения, а в небе мелькнула первая стайка оголодавших ворон. Среди тел было много британцев, но также там лежали и люди Альфреда, и жители Джексонвилла. Практически все они лежали плотно друг к другу, словно утрамбованные фермерской лопатой. Залитые грязью и потом, их лица были практически стёрты. Первым делом Альфред ощутил в горле характерный наплыв рвоты и не стал себя сдерживать — наклонился над травой и закашлял. Из глаз хлынули слёзы. Когда он пришёл в себя и выпрямился, то увидел среди кровавого пара силуэт лошади, которая, аккуратно перебирая длинными стройными ногами, приближалась к Альфреду со стороны города. Альфред сразу узнал всадника, и, несмотря на удушающий стресс, улыбнулся ему. — Ты как? Цел? — Слава Богу, да, — юноша выбрался из ямы, попутно подобрав с земли обронённую винтовку. — Я рад, что ты не бросил нас, Франциск. — Ne sois pas absurde, — фыркнул в ответ Бонфуа, но затем всё же слабо улыбнулся. — Ну, разве я мог тебя бросить? Пора уже попрощаться с такими мыслями, малыш. Он спрыгнул с лошади и достал из покачивающихся на бедре ножен свою саблю. Среди тел раздался жалобный стон. Стонал британец, намеренно или случайно укрывшийся трупом. Не выдавая на лице никаких эмоций, Франциск спокойно подошёл к раненному, ногой спихнул лежавшее на нём тело, после чего наградил стонущего врага своим клинком. Всё случилось так быстро и внезапно, что Альфред не успел даже слова сказать. А когда Франциск уже стоял спиной к убитому и протирал платочком окровавленное лезвие, юноша наконец пришёл в себя и ужаснулся. — Зачем ты это сделал?! — Сегодня пленных не берём, — сухо отрезал Бонфуа и зорко огляделся, пытаясь найти ещё выживших. — Спешу доложить, что чистка города продолжается полным ходом, однако пока что лишь небольшой процент территории освобождён от англичан. — В…вот как. Это твоих рук дело? Франция кивнул и затем рассказал Альфреду, как вместе с армией выполнял свою часть плана. Люди Бонфуа прибыли в город раньше остальных отрядов и перед тем, как начать атаку, сначала разведали территорию. Франциск, как всегда, действовал блестяще, не зря же он считался лучшим среди шпионов Европы. К тому моменту Джексонвилл был серьёзно заражён англичанами. Красные мундиры взяли в плен мэра, начали патрулировать улицы, установили свод строжайших правил, неисполнение которых тут же без промедления вело к жестокому наказанию, а на площадях вешали предателей родины. Глядя на это учинённое безобразие, Франциск только коварно потирал руки, ибо пока что всё складывалось именно так, как он и планировал. Быстро отыскав общину с повстанцами, о которой знали лишь преданные Америке, Франциск поговорил с лидером и быстро убедил того на совершение бунта. Да, главарь долго хмурился и ворчал, точно пытался отыскать в плане Бонфуа некий подвох, но после тайно переданных ящиков с оружием его хмурость как рукой сняло. Внутри города зрел огромный и чёрный гнойник, и Франциску стоило лишь слегка на него надавить, дабы отрава (но в случай американцев, то было лекарство) распространилась по всему городу. К тому моменту, когда Альфред со своей частью армии подошёл к воротам города, всё было готово к бунту, а со стороны реки уже приближалась третья часть американской армии. В итоге, англичане среагировали на врагов за воротами и попросту не заметили нараставшей за их спинами тени. — То есть, я стал твоей приманкой, — заключил Альфред. — Oui. Почему ты так на меня смотришь? Это же был твой план. — Не припомню, чтобы в нём хоть что-то говорилось о приманках… — Однако он сработал. Благодаря нашим общим усилиям теперь во всём городе вспыхивают недовольства. Если мы сейчас поспешим, то, возможно, успеем дать пинка оставшимся британцам, — сказав это, Франция протянул юноше руку. Альфред чуть покривился, но ухватился за неё. Битва продолжалась долго и кроваво, но в конечном итоге закончилась победой на стороне американского народа и громким поражением англичан. Большинство солдат Артура Кёркленда было убито или повешено в ходе бунта, а остатки либо вовремя осознали бесполезность своей обороны и сбежали в леса, либо добровольно сдались в плен. К радости Альфреда, Франциск лишь в первые три дня отказывался брать под своё крыло пленных, но в последующие дни его гнев сменился на милость. После освобождения города всех собранных пленных отвели в главную тюрьму и заперли там на неопределённый срок. Впрочем, британцы особо и не возражали такому решению и даже напротив — многие из них едва ли не с восторгом восприняли свою новую жизнь хоть и в тесной, но абсолютно безопасной камере. А чего возмущаться? Пытками не обременяли, обеспечили спальным местом и даже кормили чаще одного раза в день. Было с чем сравнивать, ибо если бы они сбежали обратно к Кёркленду, тот бы отнёсся к их провалу с наименьшей любезностью. Мэр города несколько часов без продыха благодарил своих спасителей. Ходил за Альфредом и Франциском по пятам и тоненьким голосом обещал со своей стороны обеспечить армию провизией и дополнительными людьми. А также клятвенно ручался никогда больше не сдавать свой город без боя. Вскоре со всех домов были сняты британские флаги и отныне на каждом флагштоке гордо реял в тёплых солнечных лучах новый американский флаг. Впереди ожидалась ещё масса таких же громких побед и не менее громких поражений. В любом случае лёд тронулся, и было ясно всем, что армия Артура на самом деле была не такой уж и могущественной. Ею управляли такие же люди — местами не совсем умные, временами слишком гордые своим идеальным происхождением и от того чрезмерно заносчивые. Но главное, что в их груди билось такое же сердце и при возможности его всегда можно было остановить. И лапа, заточённая в капкане, не являлась веским поводом для трусости. Её можно было отгрызть. Будет больно? Несомненно. Но только сначала. Рано или поздно боль прекратится и агония затихнет, обратившись в убаюкивающий тёплый пульс. Стоила ли свобода таких действий? Альфред засыпал с этими мыслями и про себя невольно улыбался. Разумеется, стоила.