Aurora Borealis

— Действующая причина — «то, откуда». Началом всех начал является Бог. Существует причинная зависимость явления сущего: есть действующая причина — это энергичная сила, порождающая нечто в покое универсального взаимодействия явлений сущего, не только материи и формы, но и порождающей энергии-причины, имеющей наряду с действующим началом и целевой смысл… — Продолжай, — сказал Артур Кёркленд, медленно садясь в кресло-качалку. Парень смущённо сжал кулаки, упорно вспоминая продолжение выученного урока. — Цель — «то, ради чего». Высшей целью является Благо. — Молодец! — мужчина поднялся с кресла и удовлетворенно погладил парня по голове. — Ты хорошо подготовился по Аристотелю. Я в полной мере могу тобой гордиться. Мальчик заулыбался ему в ответ. Ему нравилось, когда его хвалили, да ещё так тепло… с любовью. Сложно было описать словами, как сильно ему не хватало этой самой любви. За окном быстро стемнело, тонкие сучья деревьев скребли по стеклу, а полная луна освещала задний двор небольшого хуторка. Когда его опекун убрал руку и зачем-то направился в сторону выхода, Альфред перестал улыбаться и посмотрел на спину взрослого с непониманием и испугом. Что? Неужели снова? Альфред не хотел снова засыпать в одиночестве, слушая зловещую тишину, которая каждый раз закрадывалась в каждый уголок его детской комнаты и злобно покусывала его пятки. Он боялся одиночества. Он ненавидел его и старался всячески его остерегаться. — Не уходи, — дёрнув опекуна за рукав, взмолился мальчик. — Останься хотя бы до рассвета. Пожалуйста! Артур посмотрел на него через длинный ворот алого пальто. — Прости, но мне правда нужно идти. У меня впереди ещё очень много дел. — Но… но… я боюсь темноты, — пожаловался Альфред, хотя отчасти то была неправда. И они оба это знали. Глубоко вздохнув, Артур нагнулся к пареньку и положил свои большие руки на хрупкие плечики ребёнка. Альфред сразу ощутил всю тяжесть этих взрослых рук, ибо колени его невольно подкосились. — Умоляю тебя, попытайся понять, я… я не могу остаться, — каждое следующее слово давалось белоголовому англичанину с величайшим трудом. Он умел прекрасно противостоять любому гению или чиновнику, кто смел бы встать у него на пути. При желании он был способен возразить даже самому королю, если от этого решения зависела судьба мира. Но ребёнок… то был очень сложный механизм, который постоянно требовал к себе слишком много внимания, любви, сострадания и… честности. — Но я… — Вспоминай Платона. Альфред закатил глаза. — Книга — это немой учитель, — грустно сказал он, и опекун крепко обнял его. — Ты такой смышленый, — шепнул он, уткнувшись носом в шевелюру, от которой пахло елями и молоком. — В своё время я тоже чувствовал себя очень одиноко. Я сидел часами в холодном и сером замке и… читал. Порою возникало острое ощущение, словно мир и Бог забыли обо мне. Возненавидев моё существование, они бросили меня в эту каменную темницу, заполненную книгами, перьями и чернилами. Иногда я плакал, сидя на кушетке и размышляя о своей жизни. Думал, что мой плач пробудет в сердце мира хотя бы капельку милосердия, и он обернёт на меня свой тёплый и большой взор. Но этого не произошло. Мир оставался жестоко глух к моим просьбам, и тогда… тогда я решил, что больше никогда не буду один. Все те книги, с которыми я рос, которые перечитывал изо дня в день и учил наизусть, стали моими учителями, братьями, отцами и матерями. Они были моим всем. — Но я не хочу, чтобы книги заняли твоё место! — Напрасно ты этому противишься. В этом совершенно нет ничего плохого, — заверил малыша англичанин. — Я большое и могучее государство, Ал. И пока меня нет рядом, книга станет твоим родителем и учителем. — Тогда не будь ты большим государством! Стань маленьким, как я! Англия тихо и с шелестом посмеялся детским устам. — Хех! Если я стану маленьким, то, боюсь, мы больше вообще с тобой не увидимся. Мне и так приходится жертвовать многим, чтобы быть здесь, а не там, где я нужен... Вместо вразумительного ответа Альфред схватил его за ворот сильной хваткой. Артур попытался подняться, но мальчик был чертовски силён, и он упрямо потянул мужчину к полу. — Но ты мне тоже нужен, — взмолился парень, и его глаза наполнились влагой. Артур колебался не долго и вскоре обречённо вздохнул. — Ну… хорошо, убедил. Я побуду рядом с тобой, пока ты не уснёшь. Мальчик тут же запрыгал на месте от счастья, а затем побежал переодеваться. Он надеялся, что этой ночью будет засыпать как можно дольше. Тем же временем Артур снял с себя пальто, положил его на комод и пошёл к детской спальне. Громко стуча сапогами, он прошёлся по тусклому помещению, попутно изучая осыпанные всякими безделушками стены. Здесь можно было увидеть и индейские луки, и игрушечные ружья, и перья чудных птиц, а ещё он обнаружил заколоченный в стене рисунок. Прежде он его не видел, и это, скорее всего, означало, что Альфред повесил его недавно. На листе был изображён высокий мужчина с чёрными бровями и ярко-зелёным костюмом. Находясь в лучах кривенького солнца, он держал за руку маленького голубоглазого мальчика. Они улыбались Артуру так широко, что их улыбки заходили за края их овальных лиц. Они были счастливы. И всегда вместе. Сказка-вымысел, похожая на милый сон. Невольно вспомнив маленького ребёночка, обличённого в голубую просторную сорочку, Артур прижался спиной к дверному косяку и небрежно потёр покрасневший нос. Грусть слишком быстро заполнила его сердце. Ведь его Альфред неумолимо рос. А казалось, что только вчера Кёркленд неумело баюкал его на своих руках, а тот сонно пускал на рубаху слюни и агукал. Увлёкшись воспоминаниями, он и не заметил того, что Альфред — уже готовый к увлекательным историям перед сном — дожидался его в своей кровати. Стиснув пальчиками края тяжёлого одеяла, мальчик смотрел на опекуна с тихим восторгом в больших глазах. Его светлые локоны приятно искрились при свете одинокой свечи. «Похоже, мне не выкрутиться», — подумал Кёркленд, присаживаясь возле детской кроватки и кладя руки на широко расставленные колени. — Ну, ладно, что ты хочешь? Колыбельную? — Я что, маленький, чтобы колыбельные твои слушать? — недовольно буркнул Альфред. — Расскажи мне лучше какую-нибудь сказку! — Сказку? — англичанин удивлённо поднял брови. — Ага. Захватывающую! — Ну, хорошо… Давай я тебе поведаю сказку про одного очень храброго рыцаря, который, несмотря на свой далеко не геройский видок, сумел выжить в схватке со страшным крылатым драконом и — даже больше! — убить его. — Уби-ить! — Угу. Отрубив ему чешуйчатую голову, будто тростинку! — О-о-о-о! Давай — давай — давай! Альфред лёг поудобнее, чтобы хорошо слышать каждое слово Артура и видеть его бледное лицо. Артур рассказывал очень эмоционально. Если в его истории происходила какая-то драка или ссора, он начинал грозно хмурить брови или повышать голос. Порой он настолько увлекался своими историями, что мог невольно соскочить со стула и с безумным криком начать скакать по комнате, размахивая невидимым мечом. А Альфред тихо лежал в своей уютной кроватке и с упоением слушал, впитывал каждое слово. Но, к несчастью, поганый сон всё же скоро начал давать о себе знать. Хоть Альфред и пытался всеми силами смотреть на опекуна, его веки всё равно тяжелели, а глаза слипались. — И в конце… в решающей битве герой повернулся к врагу лицом, взмахнул своим длинным и острым мечом и со всей силы рубанул им по тонкой шее опасного монстра. Кожа дракона тотчас лопнула, будто тонкая ткань индианского барабана, обнажив перед взором рыцаря свои алые внутренности! Чудовище пало, издав последний в своей жизни полный боли и гнева рык. А рыцарь… — Артур резко остановился и посмотрел в сонливые глаза ребёнка. Увидел в них то, чего ждал, и его губы озарила победоносная улыбка. — Король местных земель объявил его героем, наградил золотом и своим благословением. Сделал его избранным, нарёк лучшим из лучших. «Победителем драконов». Альфред издал тоненький и сладкий зевок, после чего удовлетворённо закрыл глаза и засопел. Сон окончательно овладел его умом. Тогда Кёркленд нагнулся к спящему юноше и нежно поцеловал его в круглый, светлый лоб. — Лучшим из лучших, — повторил он на прощание. Свеча, стоявшая на тумбе, дрогнула в последний раз и потухла.