Может попробуем?

      То что произошло никак не укладывалось у меня в голове. Я впервые видел Тему таким загнанным, испуганным. Он боится меня? «Конечно тебя, ты же изнасиловал его, — издевался мозг, — если до этого он отдавался тебе сам, то сегодня не тот случай.» Теперь я сам себя боялся. Руки тряслись и хотелось сбежать от самого себя.       В трубке гудки. Тогда это казалось таким правильным и само собой разумеющимся. Мне было пусто и страшно, но так было нужно. Мне хотелось забыть это помешательство, хотелось стереть из памяти файл с названием «Артём». — Пап, дай мне адрес той клиники. Хочу оформить добровольное лечение.       Ну что ж, на губах удовлетворённая улыбка, в руках билет на самолёт. Не этого ты добивался, Влад, не этого. Ну и плевать. Лишь бы легче стало.       Клиника выглядела снаружи слишком уж обычно. Просто ничем не выделяющееся здание на отшибе страны, обшитое типовыми панелями. Темные глаза окон навевали тоску и желание развернуться и уехать. Но, в принципе, все выглядело довольно сносно. Небольшая огороженная чистая территория, скамейки вдоль дорожек, веревки с чистым бельём, несколько человек, гуляющих вдоль ограждения.       Когда я вошёл в клинику, понял, что внутри все не так радужно, как снаружи. В нос мне сразу ударил запах стерильных бинтов, хлорки и ещё непонятно чего, уловимого, яркого, но незнакомого. Обшарпаные стены, кажется, с каждой секундой сужались, делая бесконечные коридоры, ещё более узкими. Линолеум, где-то стёртый совсем, был кое-где небрежно заштопан корявыми заплатками. У входа в эти узкие, богом забытые, коридоры стояла железная зарешеченная дверь. Я вздрогнул. Оставаться тут пропало желание, но я собрал всю волю в кулак и прошёл к девушке на проходной в этот ужас. Оформление всех необходимых документов, осмотр, дорога до палаты заняли около получаса. Я сел на свою новую кровать, уронил голову на руки и разрыдался. Мне не было себя жаль. Я ненавидел себя в тот момент.

***

      Сначала я пытался бунтовать и идти против системы, но быстро понял, что от смирительной рубашки затекают и очень болят руки, а спать в ней вообще невозможно. И выйти из этой клиники «до завершения лечения» тоже невозможно. Поэтому я привык. И все стало не так уж и плохо. Глаза больше не цеплялись за решетки на окнах, не замечали бездумно смотрящих в одну точку пациентов, потому что я стал одним из них, перестали видеть эти одинаковые пижамы. Я перестал даже думать о многих вещах, которые раньше любил, потому что это запрещено. Я долго не мог привыкнуть к нескончаемым процедурам, к местной пище, к тем, кто меня теперь окружал. Мой лечащий врач каждый день мне твердил, что я должен с ним разговаривать, но его глаза были того же цвета, что и у Артема и я забывался, впадал в истерику, и меня уводили в палату, привязывали к кровати и накачивали транквилизаторами. Но на самом деле, я привык даже к местному запаху, который первые несколько месяцев вызывал рвотные позывы. Я даже смог привыкнуть к цвету глаз своего врача, и теперь уже не понимал, почему раньше этот человек вызывал у меня такую бурную реакцию.       Шли месяцы. Врачи мне объясняли изо дня в день, что любви не существует, что все, что я называл любовью лишь желание быть кому-то нужным, раз родители оборвали со мной связь, когда я был ещё ребёнком. Плюс сыграл не последнюю роль юношеский максимализм. Но я все равно верил, что однажды Артём придёт меня навестить. И мне было плевать, что он не знает, где я. Я бежал по коридору, стоило мне только услышать похожий голос или фигуру. Обычно меня за это наказывали. Бегать нельзя.       Я часто смотрел в окно. Что я надеялся там увидеть? До миллиметра изученная территория клиники никогда не менялась, разве что времена года за окном сменяли друг друга. Все казалось каким-то сюрреалистичным. Счёт дней потерялся. И я стал похож на тень. Я часто сидел на холодном полу какого-нибудь коридора и просто смотрел часами в стену. Но я искренне верил, что по окончанию лечения мне обязательно станет лучше. Мне станет легче. И я, наконец, поеду домой.       Потихоньку под действием местных лекарств, я начал забывать почему я здесь и кто я на самом деле. Зато я наизусть знал фразу: «Человек живет не для любви, а для воспроизводения себе подобных, так же как другие живые организмы. Все чувства и эмоции — всего лишь химические реакции возникающие в организме человека из-за недостатка близости и тепла.» Мне уже ничего не хотелось, я больше не знал другого дома кроме этого. Серые дни пролетали один за другим, а я либо спал, либо был на очередных процедурах. Меня больше не заковывали в смирительную рубашку, я вёл себя хорошо, я был послушным.

***

      Время не лечит, время учит и стирает из памяти. И спустя два года я покинул клинику, совершенно новым человеком, чужим даже самому себе. Ни эмоций, ни чувств. На лице приклеенная маска, а в душе полная опустошенность. И я совершенно не знал куда мне теперь ехать. Есть ли у меня дом. Кто и что меня там ждёт. Я даже адрес свой еле вспомнил. Но помнил, что кому-то из старых друзей оставил ключ и попросил присмотреть за квартирой в случае чего, не сказав куда, зачем и на сколько еду. Но теперь, я уже и сам не помнил зачем я поехал. Но сейчас я купил билет на самолёт и собирался лететь домой. Решил начать все с чистого листа.       С новой жизнью тебя, Влад.