Глупые проститутки верят в любовь, а мудрые проститутки верят в любовь лишь во время просмотра мелодрам.
© Эльчин Сафарли
Я не мог даже представить, насколько это будет трудно. Почти невыносимо, настоящее испытание прочности, выдержки, профессионализма и… ориентации. Ориентации, в которой я был уверен на протяжении всех своих тридцати пяти лет, пока мальчик со сладким именем Жасмин не растоптал эту уверенность своими изящными ножками, не разорвал тонкими пальчиками, не испепелил взглядом пронзительных серых глаз. Проклятие. Он мое проклятие, мое наказание, возмездие за отнятые жизни, за жестокость и самоуверенность. Мой контрольный в голову. Проститутка, которая поработила, перед которой я, кажется, даже готов пресмыкаться, падать в ноги и умолять о помиловании. И не так пугает, что проститутка, сколько то, что мужского пола. Ведь я наивно полагал, что уж меня-то точно эта хуйня не заденет. Прошел уже давно тот этап, когда пропаганда способна влиять, вызывая искусственное влечение к лицам своего пола. Наигрался, напробовался, набил шишки, понял свои предпочтения. Уже не в том нежном возрасте, когда молодые мальчики, за неимением жизненного опыта и, обладая ложными знаниями, утверждают своими писклявыми голосками что «один раз не пидорас», начинают экспериментировать со своими телами в поисках новых ощущений. Но с другой стороны стоило бы привыкнуть, поубавить пыл. За десять лет работы бок о бок с Купером, должен был уже отказаться от всех своих предрассудков, смириться с тем, что так бывает, что не все геи размалеванные и манерные, потому что пример — Купер. Вот он, человек, предпочитающий мужчин, но остающийся мужчиной. Но… нет. Смотрю на Жасмин, сидящего на баре, флиртующего с каким-то мужиком, и не могу не думать о том, что у этой в целом очень интересной «девушки» между ног. Не могу не думать, не могу не кривиться, когда мужик кладет Жасмин ладонь на бедро, и мне хочется одновременно подойти и набить ему хлебало, и при этом заорать: «Что ты делаешь, идиот? Это парень!» Меня буквально потрошит когнитивный диссонанс, когда при взгляде на копну каштановых волос и затянутую в платье тонкую как тростинка фигурку член встает по стойке смирно, но при этом я не могу забыть о том, что это переодетый в женскую одежду парень. Парень проститутка, блять. И я сижу и наблюдаю за ним, выполняя свою работу, на самом деле просто напиваясь, подливая в стакан из бутылки новую порцию вискаря. И подойти бы, попросить лед, но тогда я окажусь к нему критично близко. Он посмотрит на меня, спрашивая взглядом серых глаз, все ли под контролем, а я… а я не удержусь. А я перечеркну свой профессионализм, выдержку, уверенность в своей ориентации, принципы, мораль, доверие Купера и… Нет. Нахуй лед. Нахуй. Только дистанция поможет нам обоим выполнить эту пиздецки сложную задачу, поставленную моим дорогим другом, который жаждет отомстить за своего любимого человека. И я обязан помочь тому, кто прикрывал мне спину десять лет, кому я доверяю свою жизнь, и кто оказывает доверие мне. Но, как оказалось, есть нечто сильнее меня. И это «нечто» имеет шикарные вьющиеся волосы до поясницы и яркие глаза цвета платины. А еще это «нечто» позволяет возбужденному, как бык в гоне, мужику лапать себя, истекать слюной с мясистых мерзких губ и предэякулятом с наверняка крошечного, недоразвитого хуя, который мне хочется оторвать ему к чертям собачьим. Чтобы не имел даже возможности этот хуй всунуть в шлюху со сладким именем Жасмин. — Блять, — рычу, крепко зажмурившись, и пишу в телефоне коллеге, который ждет в машине: «Подмени меня». Откровенно пидорасит. Я вижу, как мой знакомый заходит в бар, заказывает себе выпить и даже не смотрит в мою сторону или в сторону флиртующего с ублюдком мальчико-девочки. Оставляю свою полупустую бутылку и куртку, выхожу на улицу, прихватив только сигареты. Закуриваю, опираясь спиной о стену, пытаюсь остудить пронизывающим осенним ветром кипящий котелок. Мне откровенно хуево и лучше не становится, потому что Жасмин тоже выходит на улицу, будто мы два магнита, и я тяну его за собой на холод. Он в одном легком платье и белоснежных кедах. Ежится, находит меня взглядом и улыбается уголками губ. Порочный, как дьявол. Держит между пальцами тонкую сигаретку и, не разрывая зрительного контакта со мной, подходит ближе. Критически близко, хотя и в мерах допустимого. Я чувствую запах его женского парфюма, вижу, что черные длинные ресницы подкрашены тушью, и что помада стерлась в середине чувственных пухлых губ. Замечаю старые, замазанные тоналкой пятна засосов на тонкой шее, стянутой чокером, и синяк на скуле. Уже сошедший, но при ярком свете фонаря очень хорошо заметный. И меня начинает буквально трясти от ярости, что какая-то сука подняла на него руку. Ударила. Сделала больно. Унизила. Ласкаю пристальным взглядом его тонкие пальчики, сжимающие сигарету, идеальный маникюр на овальных ноготках, абсолютно безволосое запястье, виднеющееся в широком рукаве платья и на автомате достаю зажигалку, делюсь огоньком. Влипаю в него как муха в клейкую ленту, тону в нем как оса неудачница в банке меда, сгораю в нем как мотылек, летящий на свет. А он понимает. Видит меня, читает как открытую книгу, сканирует своими чарующими глазами и, когда приближает свое лицо, подкуривая от мерцающего пламени, я вижу, что он усмехается. Победно, торжествующе, почти зловеще улыбается одними лишь уголками губ. Я не замечаю ничего вокруг, потому, когда его хрупкое тельце обвивают мускулистые руки того быка, который тискал его коленку и покупал коктейли, а в тонкое белое горло впиваются губы, начинаю чувствовать, как внутри меня закипает ярость. Та самая блядская ярость, из-за которой меня когда-то сняли с армейской должности по причине авторитаризма, жестокости и пиздецки больших потерь среди личного состава. Ярость, которую я, казалось бы, придушил, с которой смог договориться, выторговав себе спокойствие. Но не понял тогда, что это была отсрочка. Что срок нашего контракта однажды подойдет к концу. И вот мы здесь: я и моя темная сторона личности. Стоим и смотрим, как грязные руки похотливого урода ласкают нежное тело не то мальчика, не то девочки, уже не разобрать в полумраке. Все смешалось, смазалось, поплыло, и моя адекватность, мое обещание, данное Куперу, медленно перестает иметь какое-либо значение. Я теряю себя, теряю контроль над собой, когда смотрю в наполненные виной и удовольствием глаза напротив, и меня от безумия отделяет один шаг. Один крошечный шаг… И Жасмин это понимает. Он подносит сигарету к губам, делает затяжку и, выдыхая дым, шепчет одними губами «нет». Нет, блять. Ломаю свою едва зажжённую и тут же потухшую сигарету пополам и роняю в осеннюю лужу. Ублюдок даже не замечает мое пристальное внимание к своей персоне, в отличие от Жасмин, который смотрит хмуро, взглядом приказывая не вмешиваться. Драка привлечет внимание. Убийство… тем более. Хотя тут как посмотреть. Делаю шаг вперед, бесшумно приближаясь к застывшему мальчишке, который, видимо, судорожно соображает, что ему предпринять. В нем адекватности и осознанности больше, чем в десяти таких, как я. Он держит себя в руках, пусть даже умело делает вид, что плавится от мужской ласки. Его тело двигается на автомате, но в глазах… в глазах пустота. И эта пустота вдруг вынуждает меня замереть. Остановиться. Вспомнить, кто он такой. Шлюха. Просто шлюха, выполняющая свою работу. И я тоже обязан выполнить свою.