After Darkness

Снова наступил вечер, и порой ему казалось, что он и жил лишь для того, чтобы увидеть закат – не рассвет, как большинство, а именно расползающуюся по земле тьму, укрывающую своим покровом все прегрешения и ошибки людей. Обычно в это время он уходил из дома в старую, заброшенную еще в XIX веке часовню на городском кладбище, которую не снесли либо за историческую ценность, либо по недосмотру властей, и второй вариант здесь более вероятен. Это место стало, по сути, его вторым домом, он просиживал здесь ночи напролет, слушая шепот деревьев, наблюдая за причудливыми тенями и, конечно, звездами на небе. Кому-то это даже могло бы показаться романтичным, если не учитывать его пьяный угар в такие моменты. Он привык отсиживаться в этой часовне в наивной попытке сбежать от всего мира и откреститься от косых взглядов, переглядок или нескрываемых потоков ругательств, звучавших в его адрес в независимости от места, события или банального этикета. Он давно уже понял, что люди по своей натуре любят винить демонов, когда их великие планы терпят крах. Наконец он дошел до старого витого железом забора. Сегодня дорога до кладбища заняла даже больше обычного, он чуть запыхался от быстрого шага и прокопался на входе добрых десять минут, пытаясь открыть ворота уже привычными манипуляциями. И вот уже он идет по тихой, совершенно безлюдной аллее, слушая стрекот цикад и вдыхая разряженный воздух, предвещающий скорый дождь. Нескончаемый водоворот гранитных плит сменили фамильные склепы, один из которых, принадлежал его семье, семье Сальваторе, с самого основания города. Он знал, что часовня уже близко. В длинных тенях, отбрасываемых мемориалами и деревьями, ему показалось, что мелькнул силуэт, но он отбросил глупую идею, навязанную страхом неопределенности: проверить, нет ли здесь кого кроме него. Спустя десять минут он достиг своего пункта назначения и вскоре оказался на продуваемом со всех сторон чердаке, нашарил в углублении стены оставленную здесь бутылку скотча и, наконец, сумел обрести покой, сидя на узком подоконнике и глядя в ночную тьму сквозь покосившееся окно. Здесь совершенно терялось ощущение времени, поэтому он даже не заметил, как скоро заморосил дождь, оставляя капли на стекле небольшого окна.

***

Она и не заметила, как задремала на старом кладбище. Стало совсем холодно и сыро, последние лучи солнца скрылись за темными тучами, а может быть, и совсем исчезли, уступая ночной тьме. Шепот листьев пугал до ужаса. Обычно она не признавала страха, потому что считала, что ей бояться уже нечего. Однако теперь было страшно. Страшно и одиноко. Ворота заперли на ночь, а ограда была слишком высокой и скользкой, чтобы перелезть, и вся ее напускная бравада улетучилась, уступая древнему, как сам мир, инстинкту самосохранения. Заморосил дождь, где-то вдалеке сверкнула зарница. Кладбище находилось на окраине города и граничило с лесом, утопая в тенях. Однако именно под деревьями можно было бы переждать дождь. Идти туда – ближе к лесу – совсем не хотелось. Но дождь становился сильнее, и ее волосы уже промокли, а ветровка совсем не согревала. Она обходила могилы, глядя лишь под ноги и вздрагивая от любого шума. Подняв голову в очередной раз, чтобы определить путь, она вдруг заметила старенькую часовню у кромки леса. Маленькая, ветхая, совсем старая она обещала приют, но вряд ли могла его обеспечить. Скорее всего, она была закрыта, хоть никто и не посещал ее уже десятки лет. Несмотря на сомнения, она пошла туда, и ей даже на секунду показалось, что в окошке часовни зажегся огонек. Она посмотрела снова... Ничего. Двери были заперты, как она и ожидала. Крыльцо было прикрыто небольшой крышей, однако совсем не спасало от сырости и косого дождя. Она уселась на мокрый пол, понимая, что идти ей больше некуда.

***

Он уже покинул чердак и пытался развести огонь в старом алтарном выступе, когда услышал звуки снаружи, сердце неприятно замерло в груди, хотя, по сути, ему не было даже страшно. Снова раздался шорох, и ему даже послышалось тихое ругательство. Он обреченно вздохнул, оставив попытки поджечь пожелтевшую страницу, принадлежавшую явно какому-то церковному фолианту, подошел к покосившейся двери и небольшой задвижке, дернул, и дверь со скрипом открылась. Девушка резко вскочила со ступенек, чуть вскрикнув от неожиданности. Он вздрогнул подобно ей, стоило их глазам найти друг друга в темной пелене ночи и дождя. В голове пронеслось слишком много, стоило ему понять, кто стоит перед ним. «Елена… Елена Гилберт». Он знал ее со старшей школы: золотая девочка, черлидер, мечта для каждого у кого уже мог встать, звезда вечеринок и всевозможных тусовок… список можно было продолжать и продолжать, используя канон самой популярной девчонки в обычной американской школе. Но для нее всё изменилось, как и для него когда-то, в один миг, в одну ночь, на одном мосту… Он помнил, как в первый раз увидел Елену Гилберт настоящую, без лишнего фарса, лицемерия и фальши на похоронах ее родителей. Он помнил глаза, наполненные бесконечной скорбью, лишенные всего, что когда-то напоминало озорной огонёк, лишенные, казалось, самой жизни. Он понимал ее тогда, понимал, какого это терять смысл жизни, терпеть личное землетрясение, когда рушатся все основы, имевшие целью твое существование, когда ты обречен на ничто и даже это «ничто» забирает всеобщее мнение… Сейчас перед ним стояла такая же Елена, лишенная всего или даже большего. Он не знал, что стало с ней после трагедии, потерял ее историю из вида, упиваясь собственной болью. И вот она, ставшая даже более жалкой, чем тогда. Он попытался воскресить в памяти образ «до» - до аварии, - но так и не смог, даже не помнил, были ли они знакомы друг с другом. Она дрожала от страха, глядя на человека, стоящего перед ней. Его лицо скрывалось в тени, был виден лишь силуэт и сумасшедший блеск глаз. Это был мужчина, и на секунду, когда молния снова прорезала черное небо, она увидела его лицо, освещенное вспышкой. Молодое лицо. Черные волосы. Злой взгляд. Он сделал шаг вперед, угрожающе наступая на нее, и в этот момент она подумала, что если закричит, никто ее не услышит. Миллионы мыслей проскочили в ее голове, миллионы счастливых и ужасающих картин, прежде чем она сумела хоть немного остановить панику. - Я... я, - зуб не попадал на зуб из-за дрожжи, которая сотрясала ее тело; это было из-за холода, или из-за страха, она не знала, - извините... я... Она сделала спасительный шаг назад, но, когда ее нога не нашла опоры, равновесие было утрачено, и она крепко зажмурилась перед падением.