Кадаш

Крепкий гном в серой куртке Хартии, нервно сжимая свои массивные ладони на рукоятях кинжалов, стоял возле тента, где Лелиана заканчивала инструктировать своих агентов. Она поглядывала на Вестника Андрасте с едва уловимым сквозь маску спокойствия раздражением – он только что вмешался в её работу. Не дал приказать убить предателя незамедлительно. Казалось бы, уйти гному стоило сразу же, как только все слова на этот счет были сказаны, а Лелиана послушалась совета. Но он всё еще оставался неподалеку, терпеливо ожидая того момента, когда Тайный Мастер вновь возрожденной Инквизиции освободится. Как только последний агент, с которым велась беседа, получил задание, Кадаш требовательно уставился в глаза Лелианы. Она легким кивком дала понять, что разговор возможен. - Я бы хотел прояснить кое-что, леди, - учтиво и негромко сказал гном, когда подошёл к шпионке и жестом пригласил её пройти поближе к столу. - Я не ставлю под сомнение ваши решения. Без вас Инквизиция существовать не сможет, это факт. Просто… прошу вас, не опускайтесь до легких путей решения проблем. Я насмотрелся на это, и не хочу, чтобы вы шли тем же путём. В конце концов, вы сможете так избежать большего количества ошибок на своём пути. А чем меньше ошибок, тем меньше совесть заедает. Мой вам совет. Всё-таки, ваше душевное состояние — это теперь не только ваше личное дело, леди Лелиана. Я был агентом Хартии, и я знаю, что такое шпионаж не понаслышке, но мы здесь становимся политической силой, нам нужно сохранять чистоту в таких вещах хотя бы тогда, когда это возможно. И вам было бы больно, я уверен, если бы вы… оказались неправы. Я не хотел вас обидеть, Лелиана, если, конечно… - Я… ценю, - перебила гнома женщина, опустив руку ему на плечо и чуть сжав. – Я поняла вас. Это стало рутиной – казнить и миловать. Мне было нужно, чтобы кто-то сказал против. Я поняла. - И я ценю. Вы хотя бы пытались меня допрашивать, когда я у вас в подвале очнулся, - гном чуть нахмурился и почесал щетину со звуком, напомнившем о треске Завесы при разрыве, не меньше. – Хотя может быть это такая тактика? – будто бы осенило его. – Один – орет и выводит из себя, а другой – вежливо спрашивает? Всё Лелиана, я раскусил вас! Теперь я буду готов к тому, что Железный Бык, поддавшись вашим чарам и своей симпатии к рыжим, свяжет меня и будет бить ногами, а вы будете стоять рядом и его журить, при этом вызнавая у меня все мои секреты. Женщина не сразу поняла, что гном шутит, и замерла с приоткрытым ртом на пару секунд. Прошло еще четыре секунды. Выражение лица гнома менялось прямо пропорционально выражению лица Лелианы. Уголки её губ приподнимаются – гном начинает скалиться. Звучит первый смешок – у Кадаша от смеха скрипят зубы, но он ещё не хохочет. Над лагерем разлился звонкий и искренний смех – такой легко отличить от подделки. На него в удивлении поднимает свою голову от листов бумаги Варрик и недоуменно сводят брови монашки, когда они понимают, откуда этот смех идет. От его отголосков в церкви ошибается в написании отчета Жозефина Монтилье, впервые за всё это время услышав этот смех и вначале не веря своим ушам. Ещё через пару секунд добавляется не менее искренний басистый и раскатистый хохот гнома, который здесь вовсе не слышали никто и никогда. Но теперь веселье услышали уже даже в таверне. Но гному и женщине было всё равно. Фантазия каждого из них была на редкость буйной, и им было совершенно без разницы, кто и что о них подумает. Кадаш смотрел в серо-зеленые глаза, ранее подернутые едва заметной пеленой безразличия, а сейчас блестевшие крайне жизнерадостно, и понимал, что запомнит этот момент на всю жизнь. Конечно, через пару минут они разойдутся в разные стороны, занявшись своими делами, но у каждого в сердце останется частица теплого смеха, который они разделили на двоих. А также не менее теплые воспоминания о связанных гномах, пинках кунари и симпатии к рыжим.