***
— Кажется, тётка на ресепшене думает, что я тебя украл из коляски на улице. Наверное, сейчас звонит в полицию и просит арестовать подозрительного типа с ребёнком из номера двадцать шесть. Так что давай не будем тут задерживаться, договорились? Тем более что и вода уже вскипела… — Сэм ополоснул кипятком пузатую пластиковую бутылочку, разрисованную мишками и бабочками, ошпарился, уронил бутылочку в мойку, выругался и замер в сомнениях, стоит ли всё же считать проклятую посудину простерилизованной. Дин, наблюдающий за процессом с кровати, ловко перекатился на живот, изогнул губы трагической ижицей и приготовился снова разреветься. - Так, братишка, спокойно, нам не нужны неприятности с соседями! — предупредил Сэм. Поминутно сверяясь с инструкцией, он развёл смесь, добросовестно оросил левое запястье мутной жидкостью с крупинками нерастворившегося порошка — эту процедуру он подглядел в каком-то фильме - и, присев на кровать, протянул бутылку брату. — Давай так — ты быстренько выпиваешь эту дрянь и мы едем дальше, а я, когда мы вернёмся в свой нормальный возраст, не напоминаю, как менял тебе пелёнки. Дин ответил презрительным «пф-ф», явно подразумевая «Нашёл чем пугать!», набрал полный рот смеси и, озадаченно поморгав, фонтаном выплюнул её брату в лицо. — Да ты издеваешься?! — взорвался Сэм, вскакивая. Потом облизнул губы — на вкус смесь напоминала мокрый и отвратительно тёплый картон, — задумался и понимающе спросил: - Что, пивка налить?***
Каждый подозрительный городишко он проползал на черепашьей скорости, изо всех сил вглядываясь в мутные, расплывчатые, искажённые катарактой заборы и крыши домов (достаточно ли перекошены и облуплены?), анализируя густоту придорожного бурьяна и численность бездомных псов, выискивая какой-нибудь зацепившийся за краешек памяти знак или неоновую табличку «Здесь снимают проклятия». Но память дремала — как и Дин, почти всю дорогу сыто проспавший в мягком одеяльном коконе. Это были поиски иголки в стоге иголок, к тому же почти вслепую. Когда до полуночи осталось часа полтора и Сэм уже приготовился капитулировать, съехать на обочину и уснуть — возможно, в последний раз, — свет фар вдруг скользнул по остаткам краски на облупленном щите, который вынырнул из-за придорожных осин и оказался старым добрым знакомцем: неделю назад братья въезжали в город в противоположной стороны, но щиты на въезде и выезде, похоже, были близнецами. Или, во всяком случае, сообщниками по части сокрытия информации — на этом тоже нельзя было прочесть ни слова. Сэм воспрял духом. — Повезло, Дин! Наконец-то нам повезло! Младенец зевнул и протянул ручки — он выспался, и теперь ему хотелось играть. Сэм предоставил ему свой указательный палец, в который он моментально вцепился обеими руками и разулыбался, страшно довольный жизнью. Импала плавно, как катафалк, миновала границу городка и покатилась по улочкам, затянутым траурными сумерками, с желтоватыми пятнами фонарей и аккомпанементом полусонного дворняжьего тявканья. Вокруг не было ни души. На Мэйн-стрит лязгали на ветру неплотно пригнанные ставни магазинов. Даже порнушный кинотеатрик был уже закрыт. У магазина «Всё для сада», примостившись среди тачек и культиваторов, сидела дряхлая, увешанная колтунами, собака сивой масти, со льстиво-лисьим выражением на вытянутой морде, и Сэм, проезжая мимо, подумал: не та ли это шавка, из-за которой он сломал заборчик обидчивой бабульки? Пристрелить бы чёртову псину, но что изменится… Тем временем псина сварливо гавкнула, поднялась и, оглядываясь через плечо, осторожной рысцой скрылась в переулке. Сэм повернул за ней. Псина занервничала и порысила быстрее. Её обвислый зад, качающийся из стороны в сторону хвост и чумазые пятки призрачно белели в нескольких футах от Импалиного переднего бампера, и яркие точки отражённого света вспыхивали на месте глаз, когда она оборачивалась, —, но переулок был узким ущельем меж двух глухих стен, без малейшей возможности юркнуть в какой-нибудь потайной собачий лаз. Сэм поймал себя на том, что собачье замешательство доставляет ему стыдное и мстительное удовольствие. Выбравшись на относительный простор окраины, псина с облегчением шмыгнула в первые же попавшиеся кусты, окутанные мраком, но инстинкт, как оказалось, всё-таки привёл её к родному очагу, и в одной из соседних построек Сэм опознал ведьмин домик — по белеющим в темноте доскам заборчика, составленным у неопрятного крыльца, располосованной следами шин лужайке и кусту шиповника, который героически пытался ожить после катастрофы недельной давности. На крыльце горела лампа, мохнатые ночные мотыльки бились в жаркое стекло. Под равномерный скрип тень пустого кресла-качалки вырастала и съёживалась на стене. Другая тень — женщины, ссутулившейся на ступеньках крыльца, — была зловеще неподвижна. Сэм остановил Импалу у бордюра. Женщина подняла голову, рассеянно посмотрела на него и вскочила, порываясь то ли убежать, то ли, наоборот, подойти, но в итоге просто перетаптываясь на одном месте, как заглючивший персонаж в компьютерной игре. Чёрт, а это ещё кто? … Сэм прищурился, но не смог разглядеть её лица в сумраке и вышел. Дин издал невнятный звук с чётким предупреждающе-возмущённым подтекстом. — Не волнуйся, я сейчас вернусь. Дверцу он оставил чуть приоткрытой — чтобы мелкий лишний раз не вздрагивал от её скрежета или чтобы показать ему, как быстро он, Сэм, вернётся, — он и сам не знал. Кинул расплывчатый взгляд на пустую улицу и подошёл к крылечку. — Я всё объясню, — быстро сказала женщина. — А потом можете сразу упечь меня в психушку. — Если только в тюремную, — ответил Сэм, глядя не на неё (хотя, чёрт, вблизи это лицо казалось ему смутно знакомым), а на лежащий на ступеньке увесистый топор с топорищем, до блеска отполированным множеством мозолистых трудовых ладоней, и широким лезвием, измазанным густой, мутной кровью, казавшейся охристо-бурой под жёлтым светом фонаря. Облако тяжёлого смрада, составленного из запахов сернистых испарений и болотной гнили, окутывало топор, женщину, крылечко, тянулось до кромки тротуара и, слава богу, таяло, не нарушая границ старушечьих владений. Сэм был уверен, что неделю назад этой вони не было. — Всё равно, — твёрдо сказала женщина, — я ни о чём не жалею. Следовало прикончить эту суку, как только она появилась в нашем городе. Никто бы тогда не умер. В её глазах мелькнула такая усталая обречённость, что Сэм моментально вспомнил её — вернее, прыщавую девчонку за стойкой мотельного офиса, мельком увиденную давным-давно, неделю назад, когда ей было лет семнадцать, а Сэму — тридцать два. Прыщи её, правда, тоже никуда не делись, что удручало. — Я всё объясню, — повторила она, тоже оглядываясь на топор. — Я понимаю, как это выглядит. Топор, старуха, Достоевский… Только выслушайте меня, прежде чем вызывать копов… Понимаете, месяц назад умерла моя мать. Однажды пришла домой взвинченная, сердитая, сказала, что поругалась с какой-то бабкой на работе — она на почте работала. Чуть до драки не дошло, говорила она… Через пару дней я заметила, что с ней происходит что-то странное. Она чувствовала себя всё хуже и хуже. Мы пробовали обращаться к врачам, ездили в Бостон, но всё без толку… Она умерла от старости всего за неделю и перед смертью выглядела примерно как вы. Простите… У нас и раньше люди умирали без особых причин, и, если кто и догадывался, что к чему, то помалкивал. С ведьмами лучше не связываться. Все боятся, все молчат… — Так вы знали, что бабуля ведьма? И ничего не делали? Женщина пожала плечами. — А что мы могли? Законодательством запрещено убивать старушек, даже если они ведьмы. Опять же, общественное мнение… — Тогда почему сейчас здесь лежит топор? Терпение лопнуло? — Меня же прокляли, — с ироничной улыбкой сказала женщина. — Позавчера я столкнулась с этой старой сволочью тележками в маркете, а сегодня выгляжу на полных тридцать пять. Сама виновата, нарвалась. Что мне теперь терять? … Сэм почувствовал внезапное облегчение — в кои-то веки кто-то сделал их с Дином работу вместо них. И вину — если бы не он, если бы не собака и заборчик, если бы не прошлый вторник… А женщина-девушка, путаясь в словах, на полпути обрывая фразы, беспокойно озираясь в ожидании возмездия, продолжала рассказывать про тёмную волну отчаяния, когда она перестала узнавать себя в зеркале, и как она поняла, что в городе все знают, что происходит, но никто не может и не хочет ей помочь, и как ей на глаза попался отцовский топор, как она пришла и постучала в хлипкую дверь этого вонючего гадюшника, и что из этого вышло. Из её сбивчивого рассказа Сэм понял — старая ведьма уже минут десять как мертва. А проклятье — живо. — Самое странное — когда я раскроила ей череп, оттуда поползла чёрная гниль, — задумчиво сказала женщина. — Там вся гостиная в плесени. От трупа ничего не осталось. Я даже не знаю, считать ли это убийством. — Проверим? — криво улыбнулся Сэм и вынул из внутреннего кармана куртки пистолет, показавшийся невыносимо тяжёлым его слабым, трясущимся рукам, испещрённым черепаховыми пятнами старости. Женщина бросила рассеянный взгляд мимо его согбенного плеча — ей параноидально мерещилось сверкание полицейских маячков в конце улицы, — и вдруг, ахнув, ладонью прикрыла рот. — Смотрите! Сэм обернулся с раздражением — что опять? С отголоском того же раздражения скрипнула Импалина дверца. На тротуаре возле распахнутой машины стоял, неловко опираясь на ходунки локтями, сгорбленный сивоголовый старик. В свете тусклого фонаря его глаза казались мутно-жёлтыми, с горизонтальными зрачками — как у коз, осьминогов и, по уверениям средневековых экспертов, у самого дьявола, —, а руки были заняты шевелящимся голубым свёртком, драгоценной ношей. — Ты пушечку-то убери, — добродушно посоветовал старик, нащупывая в свёртке хрупкую младенческую шейку. — А то ещё уроню нечаянно, с перепугу. — Опять этот дешёвый шантаж, — поморщился Сэм и отшвырнул пистолет в несчастный шиповник, окончательно его доконав. Показал пустые руки. Сделал шаг вперёд. — Не такой уж и дешёвый, — заметил шантажист. — Или этот маленький паразит тебе уже не дорог? — Отдай. — Сэм пытался подпустить в голос угрожающих ноток, но вместо этого прорывались какие-то умоляющие, дребезжащие, с неуместными паническими обертонами. Он всё не мог сообразить, кого ему напоминает этот сивый остролицый старичок, а когда догадался, с трудом поборол желание хлопнуть себя по лбу: да собака же! Старая, блохастая шавка с грязными пятками в луче от автомобильных фар… Фамилиар? Демон? Неведомая зверушка? Может, бабку вообще зря пристукнули? … Пока он лихорадочно придумывал, как выцарапать Дина из стариковских лап, женщина, незаметно подобрав топор, обходила злоумышленника по широкой дуге, частично укрывшись тенью садовых кустарников. — Да зачем он тебе? — Старик с козьими глазами качнул свёрток вверх-вниз. У Сэма ёкнуло сердце, а Дин коротко хохотнул — ему понравился аттракцион. — Всё равно завтра в приют потащишь. — Не потащу. - Ну, если есть желание вечно менять пелёнки и вытирать сопливый нос… — Ты кое-чего о нас не знаешь, — нагло улыбнулся Сэм, хотя внутри у него всё замирало от страха. — Единственное, чего я не знаю — это почему у вас, придурков, одна жизнь на двоих! — каркнул старик. — И почему, вместо того, чтобы тихонько сдохнуть, как все нормальные люди, вы играете в перетягивание каната. Туда-сюда, вечная качка Вселенной, вечное равновесие. Ни один из вас никогда не умрёт, нечего и пытаться, и… Лучше вам этого не делать, милочка. Тень, воздевшая топор за спиной старика, стушевалась, отступила, сникла. Сэм предостерегающе покачал головой — ещё не время, мисс, мы обязательно убьём старого прохвоста, но не сейчас, чуть позже, всё-таки у него на руках мой братишка. — Так что же дальше? Мы не умрём, но… — Но доживёте до того момента, когда придётся жалеть об этом. Когда вместо душ у вас будут комки чёрной плесени. Когда единственными чувствами, которые вы станете испытывать, будут жалость к себе и ненависть к другим. Как выяснилось, это основное условие жизни вечной. Вот тогда нас и припомните… — Старик торжествующе осклабился и поковылял к дому, прижимая к впалой груди недовольно барахтающийся свёрток, который всё норовил самоубийственно выскользнуть у него из рук. Сэм, бросившись навстречу, свёрток отобрал, бегло проинспектировал — порядок, обошлось лёгким испугом да приклеившейся к голубому одеяльцу вонью неопрятной старости, — и кивнул женщине, кравшейся за стариком. Тот как раз достиг утлого крылечка, распахнул сетчатую дверь и остолбенел. Клочья чёрной плесени ринулись наружу (мгновенное воспоминание Сэма — сонм дымчатых демонов, рвущихся сквозь приоткрытые Врата в Вайоминге, но намного, намного омерзительнее, да ещё эта болотная вонь) и оплели алюминиевые стойки ходунков, худые старческие ноги в мешковатых штанах, трухлявые доски крыльца, качалку, фонарь вместе с ничего не подозревающими, невинножертвенными мотыльками, ступеньки, перила… Тень взвизгнула и отскочила, невредимая. Выронила ненужный топор. А Сэм уже мчался, спотыкаясь, к Импале, и младенец-братец с каждым шагом становился всё тяжелее, заходясь испуганным плачем. Сэм с трудом донёс его до пассажирского сиденья — и на этот раз хлопнул дверцей как следует. Теперь — багажник. Огонь очищает всё, а здесь явно нужна дезинфекция… Плесень росла с фантастической быстротой. Крыльца уже не было видно под пушистой чёрной массой — только фонарь ещё некоторое время светился сквозь толщу, но затем погас и он. Старик-оборотень (хотя Сэм склонялся к мысли, что это всё-таки был ведьмин фамилиар — слишком уж осведомлён в вопросах проклятий), похоже, сгинул навеки вместе со своими ходунками. Женщины-тени и след простыл. Из доверху заполненной красной канистры он добросовестно полил лужайку, дорожку и останки белого заборчика. Хватило ещё на половину крыльца, потом пришлось заимствовать бензин из Импалиного бака. Плесень шипела и съёживалась, и неразборчиво ругалась голосом покойной бабки, а когда Сэм, истратив всё горючее, решился наконец чиркнуть спичкой, взвыла, как живая. Полыхнуло славно. Полыхнуло до небес. Он ожидал, что в других домишках вспыхнет свет и посыплются на улицу сонные соседи, пожарные, спасатели, долгожданная полиция, —, но всё было тихо и никто не вышел даже посмотреть на гигантский факел, озаривший полнеба. Так что он смотрел один, прислонившись к крылу Импалы, засунув руки в карманы. Старческая муть перед глазами рассеялась с первой же вспышкой бензина, и сразу стало легче. Через пару минут скрипнула дверца, и Дин пихнул его плечом, едва не сбив с ног. — Чувак, может, объяснишь, почему я лежу в машине голый? И почему мы не сматываемся отсюда, а ждём, пока местные копы очухаются и приедут нас ловить? Что вообще это было? Сэм неохотно повернул голову. Большой, взрослый, сильный старший брат перебирал краешек детского одеяльца, стыдливо повязанного вокруг чресел. Оранжевые блики в глубине глаз, чернильные тени. Клякса сигила под левой ключицей и кривой шрам Метки. Пара продолговатых синяков поперёк шеи — старый пердун всё-таки сжал её слишком сильно, а Сэм толком не разглядел, убил бы теперь урода, если бы тот сам уже не сдох… — Ничего особенного. Ведьму сожгли. - А, понятно, — миролюбиво улыбнулся Дин. — А я что, всё проспал? — Вроде того… Зато теперь я знаю, каким буду, когда состарюсь. — Ты будешь славным старичком, мелкий. Будешь сидеть в качалке на крыльце, с бутылочкой пива, и рассказывать правнукам о своей бурной молодости. А я буду на ближайшем озере удить рыбу и иногда звонить: «Эй, Сэмми, слабо завалиться со своей оравой ко мне на выходные? Клёв тут просто очешуенный!«… Правда, не думаю, что мы вообще доживём до пенсии. — Доживём, — уверенно сказал Сэм. — И переживём. Ты кое-чего о нас не знаешь. — Так просвети. Наверное, старуха тебе наплела херни, а ты и уши развесил? — Ничего я не развесил! Дин глубокомысленно закатил глаза. — Мелкий, какой же ты… мелкий. — Может, поедем уже? — нервно сказал Сэм. — А то и правда народ слетится. — Чур я за рулём! Только штаны надену. Куда ты девал мои чёртовы штаны? Они уезжали заполночь, в очередной проклятый вторник. За ними дымились опалённые руины, но впереди ждали дом, свет, отдых, нехитрый покой. И все, кто думал, что покой у охотников бывает только загробный, — вы кое-чего не знаете о Винчестерах…