Карма вторников

В шесть утра его разбудили - последовательно: внезапный грохот, стук в стену, жалкие всхлипывания, которые становились всё громче и горестнее, крещендо заливистых, выворачивающих душу рыданий, и - фортиссимо! - бурные ругательства застеночного соседа, обещающего немедленно заглянуть в гости и восстановить тишину, если Сэм не утихомирит своего ублюдка самостоятельно. К слову, ублюдка в поле зрения не наблюдалось. С тяжким вздохом Сэм сполз с кровати, обошёл кругом кровать брата и нашёл его сидящим на полу, в одеяльном коконе, и баюкающим ушибленный локоть. Дин поднял затуманенные глаза и мужественно подавил рыдания - что далось ему с заметным трудом. Пару секунд Сэм колебался, стоит ли навязывать своему суровому братцу терапевтические обнимашки - вчера, когда он перетаскивал его в номер, Дин отбрыкивался спросонку и ворчал что-то про "телячьи нежности", - но тут Дин сам протянул к нему руки, и все сомнения разрешились. - Что случилось? - ласково спросил Сэм, моментально простив мелкому засранцу все прошлые, нынешние и грядущие неприятности. Сидеть так, согнувшись в три погибели, было ужасно неудобно, ныла шея, стиснутая маленькими тёплыми руками, и футболка насквозь промокла на плече, там, где Дин вытер об неё сопливый нос, но ради смутной дрожи, звенящей где-то в глубине сердца, стоило потерпеть. Шмыгая носом, Дин пожаловался в испачканное плечо: - Сон был страшный. И я упал. Вот тут болит. - Отпустив Сэмову шею, он ткнул пальцем в пострадавший локоть и потребовал: - Поцелуй. Сэм послушно поцеловал. - Прошло? - Ага. Можно я мультики посмотрю? - Дин, сейчас шесть утра. - И что? - Все спят. Слышал, как дядя в стенку стучал? - А я не хочу спать. Я буду тихо сидеть. - Честно? - Честно-честно! - Н-ну... Ладно. - Ура!!! - Ты же сказал, будет тихо! - Ой... Притихший было сосед снова замолотил в стену, разозлившись больше не на шум, а на то, что его так упорно игнорируют. Его продолжали игнорировать и дальше. Дин, у которого сна не осталось ни в одном глазу, завладел пультом от телевизора. В этот ранний час показывали только "Черепашек-ниндзя" восемьдесят седьмого года, но его, любителя раритетных тачек и антикварной порнухи, это вполне устроило. Он наскоро соорудил себе на кровати Бэт-пещеру из подушки и одеяла, забрался в неё и, казалось бы, успокоился, а Сэм стянул изгвазданную футболку, бросил в угол и завалился подремать на полчасика, ещё не осознавая, что совершает стратегическую ошибку. *** Он проснулся ровно в десять утра, с лёгкой головой, в благословенной тишине и согласии с миром. В кои-то веки ничего не болело - даже спина и колени, - и не мучили кошмары. По разворошенной постели скакали жизнерадостные солнечные зайчики. День обещал быть погожим. Сэм улыбнулся. Он улыбался, заправляя постель, умываясь и исследуя в зеркале свежую седину, с неторопливой методичностью выполняя все утренние ритуалы, стараясь ничего не забыть, но чувствуя, что всё равно что-то упускает. Выбрал чистую футболку и рубашку в сумке под кроватью. Его немного смутило, что кроватей в его номере было две и сумок - тоже две и в расстёгнутой второй виднелись шмотки каких-то непривычных расцветок и размеров, но он решил пока что не задумываться над этим - слишком хорошо начинался день. Он поставил чайник, насыпал в кружку растворимый кофе. Включил телевизор и увидел группу фигуристых девиц, скачущих по заэкранью с преувеличенной физкультурной бодростью. Подумал, что надо бы тоже заняться какой-нибудь необременительной йогой. Смутно припомнил, что чем-то таким и занимался совсем недавно и даже, прости господи, вёл занятия в каком-то медицинском центре. Правда, недолго... А какого чёрта ему понадобилось в медицинском центре? И что это был за небритый мужик, с которым он там работал?.. Память вернулась так внезапно, что он физически ощутил смысл выражения "накатили воспоминания". Это смахивало на норовистый калифорнийский прибой, бодающий сёрферов под коленки. Не удержавшись на ногах, он плюхнулся на край своей кровати и уставился на соседнюю. Подушка там валялась в изножье, измятая выемками от маленьких острых локтей, а одеяло одной своей половиной свесилось до пола - словно того, кто под ним лежал, осенила какая-то внезапная идея и он покинул своё логово, просто скатившись с кровати, как с ледяной горки. Память услужливо подсказала, что Дину сейчас года четыре и, если его нет в номере, это не к добру. Всколыхнулась приливная волна старой доброй паники, слегка ослабевшая от частых визитов в потрёпанное Сэмово сердце, но всё же не совсем растерявшая свою разрушительную силу. - Ё-моё, - жалко проговорил Сэм. Вспомнил, что это чужое словечко, не его. Но по смыслу вполне подходило. - Опять... Господи, за что? За четверть часа он успел дважды обежать мотель кругом, измучить расспросами администратора и троих постояльцев, которые имели неосторожность попасться ему на глаза, пересечь оживлённое шоссе, воображая маленького бледного мальчика, сбитого грузовиком и брошенного умирать в придорожных кустах, никого в тех кустах не обнаружить, представить миллион иных фатальных возможностей (тут пригодились воспоминания о веренице вторников, когда он сбился со счёта братовых смертей, только теперь с поправкой на малолетство), проклясть все на свете вторники, на какой бы день недели они ни приходились, воскресить все свои отступившие было хвори - от изжоги до стенокардии - и напрочь забыть о том, как славно, как воскресно начинался день меньше часа назад. - Ладно. Это не такой уж и большой город, кто-нибудь обязательно заметит бесхозного ребёнка. Он не пропадёт... Чёрт, да в таких городах дети всегда и пропадают! - тосковал он, стоя перед мотелем и затравленно озираясь. Вокруг начала собираться неизбежная толпа сочувствующих. - Что случилось? - Дедуля пацана потерял. - А родители куда смотрели? - Нет никаких родителей. - Какое свинство - вешать своё потомство на шею пожилому человеку! Сбагрили - и адьёс! Как будто ему под силу одному управиться с ребёнком! Неудивительно... - А вы в полицию уже сообщили? Да вы что! Сразу надо! Новости, что ли, не смотрите?! - Милочка, ну что ж вы так человека пугаете? Может, пацан ещё и сам найдётся! - Найдётся, конечно, куда он денется. - Будто вы не знаете, куда пропавшие дети деваются, и где их потом находят, и в каком виде! - Мне ли не знать, мэм? Я в морге работаю... Сэм окинул человека из морга безумным взглядом и собрался было хлопнуться в неизбежный обморок, когда какая-то решительная девушка, просочившись сквозь ряды сограждан, доложила: - В двух кварталах отсюда свора спиногрызов на детской площадке предаётся безобразиям. Посмотрите, может, ваш тоже там. Дин не просто был там и предавался безобразиям. Похоже, он безобразия возглавлял. Обмотанный Сэмовым ремнём поверх Сэмовой же рубашки, висящей на нём, как нелепое клетчатое кимоно, вооружённый парой вилок с мотельной кухни и штакетиной от чужого забора, он с полководческой осанкой стоял на краю площадки и руководил четвёркой чёрненьких чумазеньких чертенят, пытающихся поднять крышку канализационного люка. Чертенята пыхтели. Дин подбадривал. Крышка не поддавалась. Со скамеечки поодаль на бесплодные усилия благодушно взирали две мамы и бабушка. Разъярённый и запыхавшийся Сэм был немедленно схвачен за руку и по всей форме представлен команде - Рафаэлю, Микеланджело, Леонардо и Донателло. - А это, парни, мой брат Сэм, - завершил Дин церемонию знакомства и снова воззрился себе под ноги, на непокорную крышку. - У нас проблемы, Сэмми. Нам не попасть домой... Умом Сэм понимал, что сейчас логично было бы перекинуть паршивца через коленку и отшлёпать, но Дин созерцал люк с такой искренней печалью на просветлённом лице, что правильная, взрослая реальность вдруг показалась Сэму унылой до оскомины и совершенно ненастоящей. Всё было так просто и так сложно в игрушечном мире четырёхлеток. Рафаэль и Микеланджело оказались смуглыми близнецами, Леонардо - чернокожим очкариком, а Донателло - маленькой рыжей девочкой, которая смерила Сэма почтительным взглядом и благоговейно произнесла: - Годзилла... Сэм нервно взглянул на часы - если он не хотел рассыпаться в прах в потоке времени, как нацист из "Индианы Джонса", которому глупая баба подсунула не тот Грааль, стоило поторопиться с завтраком и отъездом. С неловкой, извиняющейся улыбкой он потянул прочь своего братца-сэнсея, получил штакетиной по голени и моментально сменил милость на гнев. Пожалуй, впервые за последнее время его обрадовала мысль о том, что старшего брата можно спокойно - хоть и не безнаказанно - сунуть под мышку и унести. *** Завтракали в закусочной. Сэму досталась горсть таблеток, а Дину, в качестве извинения за позорное путешествие под мышкой - стопка пухлых ароматных блинчиков и шоколадный коктейль. Блинчики он раздербанил в клочья, утопил в двух сиропах и есть не стал, а коктейль наполовину выпил, наполовину разлил по столу, заигравшись с соломинкой. Сэм только вздохнул - в стотысячный за утро раз, - оставил подоспевшей на помощь официантке щедрые чаевые и сказал: - Поехали, что ли... И снова помчались смазанные мили. Сэм гнал так быстро, как позволяло обострившееся чувство самосохранения, щурясь на встречные знаки и указатели. Дин на заднем сиденьи возился с дорожными картами и хранил пасмурное молчание - всё ещё не мог забыть обиду. Потом задремал и проснулся вскоре после полудня двухлетним несмышлёнышем. - Придётся памперсы закупать, - удручённо заметил Сэм, когда остановился на заправке и обнаружил метаморфозу. - А я так надеялся, что до этого не дойдёт... Дин посмотрел на него снизу вверх, доверчиво, ясноглазо, и сказал: - Папа! Этого ребёнка Сэм не знал. Он не помнил Дина таким, и для него это был просто странный маленький незнакомец, который норовил оборвать пуговицы на его рубашке и за которого он теперь отвечал. Он скучал по Дину прежнему, тому, кто сейчас сочувственно похлопал бы его по плечу, обозвал старой калошей и сел за руль, смилостивившись над его артритом, гипертонией и подступающей катарактой. Дину теперешнему до букета его несчастий не было никакого дела. Он увлечённо крутил ручки стеклоподъёмников, жевал собственные пальцы и произносил "Сэм-Сэм-Сэм" на все возможные, одинаково невнятные лады. Кажется, у него врастали обратно зубы. Сэм кое-как сумел втолковать, что он ему не папа, но понятие "брат" осталось для Дина непостижимым. Как и многое другое, о чём Сэм пытался разговаривать. Он неожиданно соскучился по общению и теперь, когда Дин перешёл на птичий язык, с грустью и досадой вспоминал, как вчера Динова болтливость доводила его до белого каления. Вечером, достигнув границы Пенсильвании, он вдруг понял, что не знает названия того городка, где их прокляли - помнил только полуистлевший щит на въезде в ненавистный Гнусвилль-Пердунтаун. Оставалось надеяться на интуицию и зрительную память. Ни той, ни другой Сэм не доверял. К тому же Дин изорвал их единственную карту штата Мэн и сейчас спал на обрывках, храпя громко, как взрослый. Веснушчатая кукольная прелесть, само очарование - разумеется, пока спит. - Что ж, летим по приборам, - сказал Сэм и зевнул. Мимо скользнула яркая вывеска, оповещающая, что через полмили очередной придорожный клоповник готов заключить усталых путников в свои тоскливые, пахнущие сыростью объятия, но он решил ехать всю ночь, не останавливаясь. Они и так потеряли много времени.