Выживай

– Что собираешься делать дальше?       Они стояли на небольшом холме.       Светило солнце, причудливо играя в ветвях деревьев. Листья опали почти все, за исключением некоторых, особо стойких. Прохладный ветер дул, всё же срывая их. Элеонора поднялась с небольшой крашеной скамеечки и расправила юбку. Сегодня она была облачена в чёрный костюм. На руках были чёрные кружевные перчатки, а плечи покрывала серая вязаная шаль. Майк тоже поднялся и встал рядом с ней, доставая последнюю сигарету из пачки. На нём был абсолютно чёрный, без единой пылинки смокинг. – Не знаю, может, продам дом и уеду куда-нибудь. Не знаю... – он закурил, засовывая руки в карманы и глядя вдаль. – Похоже, ты действительно ему нравился, – миссис Джонс опустила глаза на надгробие. Гранитная плита гласила, что под ней покоится Джереми Скотт* Фитцджеральд, любимый сын, внук, племянник и просто хороший друг. На участке зелени, обнесённом железным заборчиком, лежал аккуратный букет белых лилий. Элеонора достала из сумочки носовой платок и ещё раз вытерла слезящиеся глаза. – Он был милым умным мальчиком, таким красивым, но застенчивым. Всегда хотел побыстрее научиться жить самостоятельно, зарабатывать своими силами, – она не выдержала и всхлипнула. – Должно быть, ты разбудил в нём ту самую жажду жизни... Она повернулась к нему, и Майк обнял её, невысокую женщину в чёрном. "Жажду жизни, ага, как же..." Ветер продолжал уносить клубы сигаретного дыма далеко за ограду. Солнце постепенно скрывалось за облаками, создавая длинную причудливую тень. Странная пара в чёрном ещё несколько минут просто стояла в тишине возле могилы их общего несчастья. Наконец, Элеонора отстранилась, поправляя миниатюрную чёрную шляпку на голове: – Я, пожалуй, пойду, Майки. Если хочешь, можем потом встретиться дома, в кругу семьи. Я пришлю машину. Она оглянулась на него, но Шмидт молчал и, кажется, не обращал на неё более никакого внимания. – Майк? – Я останусь, – он повернулся и улыбнулся ей. – Не стоит беспокоиться. И она ушла, оставив его, сев в свою машину и уехав домой. Майк стоял и курил. Смотрел на холодный гранит. На нём было аккуратно выгравировано его имя. И эта глупая подпись. В ней не было ни капли правды. – Чёрт, ты же никогда не был любимым! Плита молчала. Но Майк задыхался. Вовсе не от дыма. От странного чувства, давившего на рёбра изнутри. Так похоже на боль утраты. – Ты всегда нравился мне, но я не любил тебя! – осуждающе сказал он надгробию. – Ты пришёл так... невовремя. И эти твои глупые поступки... Он вынул сигарету изо рта и принялся нервно дымить, прогоняя ненужные мысли. Эту пустую злость. Он ходил, топтался вокруг могилы, не находя себе места, словно собака, ждущая хозяина перед закрытой дверью в конце рабочего дня. Но не получал ответа ни на что. – Если бы ты догадался обо всём раньше, вызвал полицию, разобрался... Нас бы уже не было, и ты был бы свободен. Но ты такой тупой, чёрт возьми! Был тупым... Наконец Майк остановился. Постоял немного, затем выбросил в урну недокуренную сигарету и снова сунул руки в карманы. Имя на граните словно насмехалось над ним. Смеялось, громко и заразительно, разносясь шумом ветра и шелестом листьев по всему кладбищу. И тогда Майк засмеялся тоже. И упал на колени перед мнимо смеющейся мемориальной доской. Руки яростно сжимали траву перед оградой, рвали и отбрасывали назад, словно Майк желал раскопать его. Ветер разносил по округе отчаянные, полные слёз и боли крики: – Почему? Почему ты умер, Джер?! ПОЧЕМУ ТЫ ОСТАВИЛ МЕНЯ?!

***

Морфий разлился перед ним озером. Чёрным и тягучим, как нефть. И безумно холодным. В области сердца. Вода опускала его на дно. Он плыл, закрыв глаза, и вокруг не было ничего и никого, чтобы спасти его. Чтобы помешать ему. Голден сказал: "Не смей бояться". И Джереми отдался ощущениям. Вкоре из всепоглощающей тьмы появилась рука. Она схватила его и потащила за собой. ("должно быть, в ад") Но рука тянула его к свету. К шахматной клетке. К багровым стенам. Джереми очнулся от одного сна и понял, что попал в другой. Но пальцы его руки надёжно переплетались с чужими. "Нет, теперь не имеет смысла звать их чужими." Джереми заметил, что одежда стала чище и опрятнее, а дыра, зияющая на месте шрама, теперь была надёжно закрыта повязкой. Обновлённый Голден смотрел на него, улыбаясь. На этот раз он светился. – Добро пожаловать домой, – его голос звенел и отражался от стен, – наш новый Спрингтрап. И Фитцджеральд мысленно согласился с ним. Он уже давно перестал быть Джереми. И почти забыл, что когда-то тоже умер в этих стенах. Их встретили старые друзья. Они собрались за столом, все четверо, и радостно поприветствовали их с Голденом, как только они вышли из коридора. Кажется, компания пила чай. Посреди стола стоял высокий красивый торт. Было так светло, отовсюду лились солнечные лучи. Бывший Джереми ощущал тепло по всему телу, но, когда опустил голову и посмотрел вниз, то заметил глубокую рану посреди груди. Как раз там должно было находиться сердце. Но его там не было. – Смотри! Мы все бессердечные! – воскликнула девочка в жёлтом платье и указала на такую же дыру у себя в груди. Все присутствующие улыбнулись. А потом дружно посмеялись над этим каламбуром. Новый Спрингтрап усмехнулся: "Действительно, вы все бессердечные. И я тоже." Голден подошёл к нему и воодушевляюще похлопал по плечу: – Но ведь ты всё-таки смог это сделать! Смог дожить до утра! Бывший Джереми Фитцджеральд обвёл взглядом всё помещение "Freddy Fazbear's Pizza", всех его обитателей, и вздохнул, улыбаясь: – Да, я выжил. И теперь я по-настоящему дома.