Второй горизонт

День, когда он впервые ступил по территории дворца императора, Минхо пообещал запечатлеть в памяти как самый счастливый в своей жизни. День, когда его, безродного мальчишку с вечно голодных и до мерзоты провонявших рыбой улиц Тянцзиня, забрали в теплые объятия роскоши императорского дворца. Имя правителя Лао Цзинь И, взошедшего на престол шесть зим назад, даже в отдаленных провинциях произносили с придыханием и благоговением, вознося благодарности богам, ниспославшим их истерзанным прежними самодурами землям достойного владыку. Лао Цзинь И не прятался за высокими стенами дворца, собирая вокруг себя бесчисленное множество чванных и бесполезных вельмож, да напудренных наложниц и наложников, высасывающих деньги казны драгоценными нарядами и украшениями в угоду бесконечному себялюбию. Нынешний император благосклонно относился к наукам и новшествам, урегулировал неподъемные для народа налоги, стимулировал рост экономики, и не допускал огромных расходов как правительства, так и императорской семьи. В тот же день владыка со своими генералами был с визитом в портовом городе Тяньцзинь, справляясь о благополучии горожан, и состоянии столь важного для экономики порта, грузопоток которого возрастал с каждым годом. Император впервые за годы правления бывал здесь. Несмотря на то, что сам город был относительно не далеко от столицы, прежние правители не жаловали его своим присутствием, насмешливо называя «рыбацкой деревушкой», насквозь пропитанной тошнотворным запахом рыбы. Сегодня же император, верхом на иссиня-черном жеребце смотрелся поистине величественно – статный, облаченный в золотисто-желтый бяньфу*, владыка заставлял своих подданных в глубочайшем благоговении припадать к земле, вознося благодарные молитвы богам. Лао благосклонно разрешал простолюдинам подходить немыслимо близко, не гнушаясь коснуться костлявой руки немощного от болезней старика, или же потрепать по спутанным волосам дворового мальчишку, по незнанию и великому любопытству решившемуся подойти ближе к Светлейшему Владыке Поднебесной. День уже близился к концу, и император был намерен отправиться в столицу этим же вечером. Толпы зевак и управленческих подхалимов неизменно следовали за его свитой весь путь по улицам города. Император устало махнул рукой пару раз, ловя взглядом приближающиеся очертания главных ворот, когда его внимание привлек детский крик, раздавшийся позади. Мужчина обернулся, не сразу сумев разглядеть причину – несколько из стражи спешились, хватаясь за мечи, и решительно обступили кого-то, загораживая обзор. Вокруг уже начала собираться галдящая толпа, когда император смог, наконец, увидеть причину переполоха: один из стражников тащил к нему за ухо какого-то мальчишку, брыкающегося, отбивающегося руками и ногами так, что мужчина справедливо удивился, как тот до сих пор оставался при своем ухе, зажатом в стальной хватке угрюмого стражи. - Мой господин! – Громогласно проревел мужчина, обращаясь к императору, - Этот недоносок попытался украсть кошель вон того славного господина, - император проследил, куда показывал стражник, и про себя усмехнулся: необъятного вида вельможа, что стоял неподалеку, держал настолько важный и оскорбленный вид, будто у него попытались увести стадо коров, не меньше, а не полупустой кошель денег. - Что прикажете, мой господин? Паршивца следует наказать немедленно! – Пыхтел стражник, уже с трудом удерживая пинающегося и вырывающегося мальчишку. И только сейчас владыка обратил на него внимание: чумазый, непричесанный и пугающе худой - определенно, этот мальчуган был с улицы, и решился на грабеж наверняка не от хорошей жизни. Мужчина нахмурился, с тоской подумав, сколько еще подобных ему вот так перебиваются редким куском хлеба, днями и ночами слоняясь по улицам, ища хоть какой-то способ продержаться еще день, не затерявшись среди грязных подворотен на первый взгляд сияющего города. И как же все они могут называть его славным владыкой, пока по их улицам живыми тенями бродят трясущиеся от голода дети? Мужчина сцепил зубы до гудящей боли, когда по улице раздался звонкий шлепок – стражник, не выдержав постоянного сопротивления мальчишки, с размаху отвесил ему тяжелую пощечину, да такую, что тот чудом удержался на ногах. Ребенок с немой обидой уставился на императора, будто это именно он только что ударил его. И Лао вдруг понял, что это так. Будь то рука бездушного стражника, кнут жестокосердного лавочника, пожалевшего дать истощенному ребенку черствую булку – это все он, это только его вина в том, что подобное допускается в городах, за процветание которых он так рьяно борется. - В последнюю повозку его, - не своим голосом просипел мужчина. На недоуменный взгляд стражника, и самого мальчишки, он принял решение не отвечать. Дорога и в тысячу миль начинается с первого шага. Тогда император решил, что его первым шагом станет этот несчастный ребенок. *** Стоя перед огромными дверьми в императорские покои, генерал Чу в тысячный раз поблагодарил судьбу за день, когда он, отчаявшийся от вечного голода и жестокости улиц, сирота-чужеземец, в полубредовом от голода состоянии решился на крайний шаг – стащить у какого-то толстосума кошель, уповая на то, что в творившейся тогда суете он останется незамеченным. Если бы не этот отчаянный шаг, он, скорее всего, так и сгинул бы в тех вонючих трущобах, в вечной куче мусора и гнили. Лао Цзинь И стал для него в тот день настоящим божеством, человеком, за которого уже мальчишкой он готов был без промедлений отдать свою жизнь. И начиная с того момента он делал все, чтобы оправдать доверие императора, оставившего его подле себя во дворце, сначала как простого служку, а потом отдав на поруки одному из своих верных генералов, взявшемуся за обучение мальчишки военному делу. Минхо рос быстро, и все, чему его старались обучить, схватывал всегда на лету, вызывая у седовласого наставника гордую улыбку. Сам того не замечая, молодой генерал тепло улыбнулся воспоминаниями – его мудрейшего учителя нет в живых уже пять зим, но он всегда будет помнить, с какой добротой и вниманием тот относился к безродному найденышу. С тех пор прошло много времени, и многое произошло, и теперь Минхо по праву носит титул генерала императорской армии, собственной кровью отвоевав себе право смело ступать по границам запретного города, не оглядываясь в страхе получить новый тычок в спину, сопровождаемый презрительными издевками. Но даже сейчас, доказав свою преданность Поднебесной и самому императору, Минхо по-прежнему называли «паршивой овцой», даром, что уже шепотом, да прячась по углам. Мало кто при дворце разделял как тогда, так и сейчас желание владыки оставить возле себя мальчишку – чужой, не рожденный на китайской земле, он довольно долго открыто презирался всеми и каждым, кого встречал на своем пути. Даже престарелый лекарь, которому было однажды поручено выхаживать генерала после тяжелого ранения, лишний раз брезговал прикасаться к изувеченной плоти мужчины, то и дело нашептывая под нос проклятья и пожелания ему скорейшей смерти. Минхо помнит, как этот дряхлый старикашка с усилием тянул смиренную улыбку в ответ на похвалы самого владыки, когда генерал полностью оправился. Остановившись у огромных дверей в императорские покои, мужчина машинально выпрямил спину, разгладил и без того идеально сидящую на нем форму. Он уже занес руку для того, чтобы постучать, как массивные двери вдруг оглушительно скрипнули, открываясь, и из покоев появился он – тот, при виде которого сердце хладнокровного генерала начинало трепетать, словно пойманная в жадные руки охотника певчая птичка. - Добрый вечер, генерал Чу, - тепло улыбнулся юноша, плавным движением поправив полы своих длинных одежд, - Владыка ожидает Вас уже давно, прошу, проходите, - Минхо и рад бы скорее оказаться там, по ту сторону дверей, только тело его будто парализовало в миг – одного взгляда на это создание, стоявшее перед ним хватает, чтобы потерять голову. Ки – приближенный к императору юноша, его «глаза, уши и клыки», как любил говорить сам Владыка. Открытый, мягкий и обласканный благосклонностью императора, он все свое свободное время проводил в его покоях, в какой-то момент став причиной грязных слухов и сплетен, что пускали завистники при дворе. Мино всеми силами пытался пресекать подобные пакостные разговоры, но одних его усилий было мало, а этот мальчик, которому было всего семнадцать зим от роду, стал такой же как он – паршивой овцой в этом стаде «избранных», заточенных в позолоченном «сарае». - Я… - Генерал неловко откашлялся, и изо всех сил попытался выдавить из себя связную речь, но все тщетно – язык словно прилип в нёбу, отказываясь шевелиться, пока перед ним стояло это сказочное создание. Воистину, «невиданный»*. Глядя на то, как лицо генерала, обычно непроницаемо-серьезное, заливает краска смущения, юноша против воли снисходительно улыбается, и сам отходит в сторону, освобождая дорогу для Чу. Когда он уже проходит мимо стоявшего в той же позе мужчины, то лишь легонько касается его ладони своей, в тот же миг ощущая, как тот вздрагивает всем телом. Минхо оглядывается назад, следя за ровной спиной удаляющегося юноши, и невольно вспоминает, как некоторое время назад его наставник, находясь уже на пороге смерти, с трудом перенеся тяжелую болезнь, передал ему тайну, что хранил много лет до этого: Ки – внебрачный сын императора от его наложницы-кореянки, что жила при дворе когда-то давно. Возлюбленная императора умерла почти сразу после родов, только и успев, что дать своему ребенку имя. Ки. «Невиданный». Минхо улыбается, вспоминая, как впервые увидел гоняющего по огромным коридорам мальчишку в испачканном ханьфу, его переливистый смех, когда тот удирал от служанок, не теряющих надежду переодеть парнишку в чистое. - Миншенг, это ты там? – доносится до него гулкий голос императора из покоев, и мужчина спешит внутрь, будто в миг очнувшись от забытья, плотно прикрывая за собой двери. *** - Я не могу доверять никому из них, - устало сокрушается мужчина, качая подернутой сединой головой, - вокруг столько людей, падающих мне в ноги, и клявшихся в верности до смерти, но верить я могу лишь тебе, Миншенг, и своему сыну. Минхо сжимает кулаки в попытке унять накатывающую обиду – император прав, едва ли не каждый, кто ноги падает ему целовать, мечтает всадить ему нож в спину по самую рукоять. Человека, который положил полжизни на благополучие Китая, по-настоящему любят и боготворят только за пределами столицы. А здесь же, в самом сердце Поднебесной, он не может ходить по пустым коридорам без страха. - Что я могу сделать для Вас, Владыка? – шепчет Чу, от нервозности то и дело ерзая на одном месте. Император смотрит на своего подчиненного почти с легким снисхождением, и улыбнувшись, качает головой. - Друг мой, для моего спокойствия достаточно лишь знать, что ты присматриваешь и за моим сыном тоже, - Минхо проглатывает слова, готовые вот-вот сорваться с языка, продолжая слушать мужчину, - я не в состоянии каждую минуту приглядывать за ним. - Понимаю, господин, - склоняет голову генерал. Мужчина снова улыбается, смотря на серьезного, как никогда подчиненного, и память вновь подкидывает образ того чумазого мальчишки с улиц Тянцзиня. Миншенг для него не изменился: все такой же уверенный и дерзкий, готовый на любые безумства ради поставленной цели. Император уважал его, и гордился им, временами действительно сожалея, что боги не послали ему такого сына. - А теперь ступай, Миншенг, я слышал, ты только сегодня вернулся с южных границ, тебе нужен отдых, - кивает император, удобнее устраиваясь на подушках. - Боюсь, недолго нам придется нежиться в покое, Владыка, - серьезно бормочет младший, - мелкие попытки кочевников прорваться за наши границы скоро грозят стать настоящим серьезным вторжением, боюсь… это грозит нам войной, о начале которой не собираются объявлять. - Я знаю, - хмурится тот в ответ, - но начинать новую войну из-за мелких провокаций я не собираюсь. Отправь туда дополнительные силы, я хочу знать, способны ли эти трусы на серьезные шаги. - Как прикажете, Господин, - кланяется генерал, и с тяжелым сердцем покидает покои. *** Минхо не может усидеть на месте. Уже который час он без толку бродит по отведенным ему во дворце покоям, и не может найти себе места. Время ожидания тянется сладко, словно мягкий няньгао*, и Минхо с нетерпением ждет часа, когда сможет, наконец, насладиться вкусом ожидающей его сладости. Ждать еще больше он просто не в состоянии, и уже вскоре покидает покои, мягкой поступью пересекая бесконечные коридоры дворца. Он целенаправленно петляет по знакомым закоулкам, направляясь в северным дверям, чтобы попасть в сады – несколько зим назад император приказал разбить их специально для Ки. Никто кроме него не имеет права ступать туда. Тонкая ширма дверей разъезжается совсем неслышно, и Минхо стоит сделать лишь шаг, как в нос ударяют множество цветочным ароматов, смешавшихся в небольшом пространстве личного рая императорского фаворита. Дорожка к сердцу сада вымощена маленькими мраморными плитками – каждая из них – продолжение единого замысловато рисунка, изображенного на них. Минхо осторожно ступает по ним, выучив уже наизусть, что на третьей от входа – небольшая поперечная трещинка, которая грозит расколом, а последняя уложена не аккуратно, чуть пошатываясь, стоит на нее наступить. Перешагнув через последнюю плитку, генерал оказывается в самом центре сада – в небольшой беседке, красного дерева. Она ожидаемо пуста, но Минхо это сейчас на руку – есть время успокоить чересчур взбудораженное предвкушением предстоящей встречи сердце. - Миншенг? – Доносится мягко позади него, и генерал оборачивается, разглядывая подошедшего к беседке парня: волосы его сейчас освобождены от тугой прически, собраны лишь коротенькой ленточкой на уровне плеча, легкий халат стелется за ним мягко, а сам он почти болезненно бледен, контрастно выделяясь на фоне всего в цвету сада. Ки от его внимательного взгляда заметно смущается, но глаз не отводит. Генерал подходит ближе, и проводит по узким плечам, скрытым только шелком халата: - Твоя красота почти преступна, Ки … - улыбается генерал, топя готовое сорваться с губ притворное возмущение парнишки в несдержанном поцелуе. Они целуются долго, до нехватки воздуха в легких, и Минхо уже с трудом может контролировать себя, когда порывисто прижимает парня к резным перилам беседки, вынуждая того настойчиво его прервать, уперевшись кулаками в грудь. Генерал с явной неохотой отрывается от желанных губ, что сейчас слегка припухли от долгих поцелуев, и с каким-то самодовольным обожанием разглядывает румяные щеки и блестящие губы своего возлюбленного, что до сих пор удерживает в своих объятиях. Впервые за последний месяц. - Ты говорил, что отправишься только проверить границу у перевала, но это затянулось на целый месяц, - капризничает Ки. Минхо понимает его обиду, но едва ли в его силах сделать хоть что-то – он всего лишь подчиняется приказам. И в очередной раз ему остается только спокойно выдохнуть, притягивая младшего для долгожданных объятий. *** - До меня доходят слухи, Миншенг, - однажды начинает Владыка, не отрывая взгляда от карты южных земель, - мерзкие слухи о тебе, и моем сыне, - Минхо резко вскидывает голову, с ужасом ловя на себе строгий взгляд темных омутов. Внутри противно и скользко начинает шевелиться что-то, напоминающее страх. - Господин, позвольте- - Что бы ты ни пытался возразить мне, скажу лишь одно: я не желаю слышать ничего подобного в этих стенах, - мужчина сжимает в руке кисть, вглядываясь в напряженное лицо генерала, - я надеюсь на твое благоразумие, мой друг, и я уверен, что подобная мерзость более не коснется моих ушей. - Несомненно, Владыка, - Минхо покорно склоняет голову, внутри воя от отчаяния – ему мучительно стыдно перед Владыкой за откровенную ложь – он никогда не сможет оставить Ки. От гнетущих мыслей его отвлекает император, вдруг зашедшийся в тяжелом кашле, и реакция Минхо незамедлительна: он тут же подскакивает к нему, поднося пиалу с водой. Император же пытается сразу отвернуться, прикрывая рот рукавом, но от цепкого взгляда генерала не ускользает, что дорогая ткань стремительно окрашивается в грязно-красный. Мужчина по-прежнему тщетно старается прикрыться, усмирить рвущийся кашель, но в итоге просто давится кровью, провоцируя новый спазм. - Повелитель… - Минхо с холодящим внутренности ужасом наблюдает за мучениями мужчины, в полной растерянности замерев с пиалой в руке. – Я… я позову лекаря, – Он успевает только развернуться, когда император, в слабой попытке остановить, хватает его за штанину, - Повелитель? Мужчина тяжело дышит, хмурится, и старается как можно быстрее оттереть испачканное кровью лицо. Все это время Минхо стоит, не шевелясь, шокировано разглядывая бледное лицо императора, что сейчас больше походил на обыкновенного дряхлого старика, доживающего свой долгий век: сгорбившийся, какой-то разом осунувшийся, он мало сейчас напоминал на полного жизни и сил императора, которого знал Минхо. - Оставь это, - еле выговаривает мужчина, наконец-то принимая из дрожащих рук генерала пиалу, - у каждого из нас, оказывается, есть секреты, да? – Грустно улыбается он, с тяжелым вздохом приваливаясь к спинке диванчика. - Как же давно… Господин, вам необходима помощь лекаря… – как-то беспомощно шепчет генерал, растерянно упираясь взглядом в кровавое пятно на рукаве. - Ты хоронишь меня раньше времени, Миншенг, - пытается улыбнуться мужчина, - Уверяю тебя, смерть – это последнее, что есть в моих планах, тем более… я никак не могу покинуть вас всех, пока не увижу своего наследника! – Почти привычный смешок заставляет Минхо немного расслабиться, опустив напряженные плечи, но взгляд по-прежнему ловит любое изменение в лице мужчины. Генерал знает, что слова императора просто нужны для попытки успокоить начавшую охватывать его панику после всего увиденного. Сам того не желая, Минхо начинает судорожно представлять время, когда жизнь его Владыки оборвется: к власти придут алчные, жадные родственники или кто-то из первых вельмож, что столько лет с надеждой ждали окончания правления Лао Цзинь И, его, Минхо, без сомнения ждет выдворение если не из страны, то из ее центральных земель точно, а Ки… его судьбу предугадать абсолютно невозможно… К тому же… Минхо уверен, что император не просто так сказал о наследнике – значит, ему действительно отведено не так много времени. Жена императора, Ли Инь, не так давно осчастливила мужа радостной новостью: у них будет долгожданный наследник, дающий надежду на то, что династия не прервется. Император был уже не молод, а их с женой многолетние попытки лишь сейчас увенчались успехом, чему мужчина был несказанно рад, раздуваясь от переполняющей его гордости. Император не строил иллюзий о том, что сможет самостоятельно воспитывать наследника, но желал, чтобы Ли Инь стала для того опекуном до наступления зрелости, получив на это время право управлять страной, а Ки стал бы его личным наставником. - Я не могу уйти так рано, Миншенг… - доносится до погрузившегося в свои мысли генерала глухой шепот мужчины, - иначе все пойдет крахом… Как никто другой, Минхо понимал, о чем говорит император. *** Пытаясь отвлечь себя от назойливых мыслей, Минхо посвятил все свое свободное время оттачиванию своего боевого мастерства, едва ли не целыми днями пропадая на заднем дворе своего поместья, что был обустроен специально для его тренировок. Но голова целыми днями неизменно разрывалась от всевозможных мыслей и переживаний, стоило лишь подумать о недуге императора. Он не знал точно, поскольку мужчина отказывался сказать ему, сколько времени болезнь одолевает его, отнимая по крупицам жизнь, но что-то внутри вдруг болезненно закололо горьким осознанием, что одному и величайших, по его мнению, императоров, что видел Китай, судьба уготовила не такую длинную жизнь, как он рассчитывал. В какой-то момент перед глазами ясно встает картина того, как бездыханное тело Владыки спокойно лежит на белоснежных простынях, лицо его безмятежно, и лишено жизненного цвета... и руки тут же слабеют, роняя тяжелый гуань-дао*, поднимая небольшой столп пыли. Минхо не хочет верить своим ощущениям, но колени дрожат, и не дают твердо стоять на земле. - Владыка… *** - Вы куда-то торопитесь, господин Ки? – Юноша с силой зажмуривается, услышав позади себя ненавистный голос одного из членов императорского Совета. Фэн Гуань – Первый советник предыдущего императора, которого Лао Цзинь И пожелал оставить как опытного и здравомыслящего человека, тем самым совершив, по мнению Ки, один из своих самых необдуманных поступков за все время правления. Этот человек – средоточие такой алчности и жестокосердия, о которых и помыслить страшно. А еще… он первый претендент на императорский трон, в случае кончины нынешнего Владыки. - У вас есть, что сказать мне, советник? – Гордо вскинув подбородок, Ки медленно поворачивается к мужчине, сжимая кулаки при виде этих холодных, будто мертвых глаз. Каждый раз, когда он встречался с ним взглядом, то испытывал ощущение, будто его с головой окунают в кадь с ледяной водой. - Вероятно, вы хотите навестить Владыку, раз так торопитесь, или же… - мужчина подходит ближе, настолько, что Ки чувствует чудовищную по густоте смесь запахов от масел, что использует он, и это заставляет его невольно зажмуриться, - есть еще кто-то, чье внимание вам так дорого? – Насмешливо хмыкает Фэн, касаясь ухоженными пальцами прядей волос Ки, совсем близко к его щеке, - Кто-то настолько редко вхожий сюда, что вы готовы потратить на него каждое мгновение своего свободного времени? - Простите, советник, но ваши намеки непонятны мне, - Ки отворачивается, стараясь вдыхать как можно реже, и слегка склоняется в поклоне, мечтая как можно скорее покончить с неприятной встречей, - если вы позволите, я пойду, - он уже разворачивается, чтобы продолжить путь, как вновь слышит этот ненавистный голос. - Я бы посоветовал вам быть более дальновидным в выборе покровителей… В этом мире не бывает ничего вечного. Ки не оборачивается, стремительно покидая коридор. *** Минхо с волнением наблюдает за неторопливыми движениями императорского лекаря – того самого, что с такой неохотой когда-то залечивал его собственные раны, а теперь с непривычным трепетом осматривает светлейшего императора. Генерал каждый раз вздрагивает, стоит мужчине кашлянуть или же вдохнуть неровно, и каждый раз ловит на себе его будто извиняющийся взгляд. - Силы покидают вас, мой господин, - скрипучим голосом бормочет лекарь, убирая в массивную сумку все склянки и травы, что принес с собой, - боюсь, отныне я стану вестником лишь плохих новостей о вашем здравии, - почти шепчет он, и Минхо с удивлением слышит искренние нотки сожаления в голосе. Император молчит, жестом просит всех удалиться, и устало откидывается на подушки, намереваясь предаться спасительному сну. Даже несмотря на то, что ему с чудовищной скоростью день ото дня становится все хуже, он по-прежнему отказывается от постоянного присмотра лекаря и нахождения рядом прислуги. Минхо уходит с тяжелым сердцем – недуг императора не может скрываться слишком долго, и многие заинтересованные в смене власти могут воспользоваться шансом разгромить нынешний порядок, созданный им за время правления. На самом деле, генерал как никогда осознавал ту опасность, что в действительности может грозить императорской семье: он прекрасно знал, что многие из Совета мечтают лишить жизни ее, и ее еще не родившееся дитя, лишь бы не допустить продолжения славной династии Лао Цзинь И. А еще он понимал, что Ки, оказавшись в самом опасном положении попросту попадет в наложники к кому-нибудь из этих чванных недоносков, сгинув в конце концов в их похоти и мерзости, тщательно скрываемой за высокими стенами их богатых домов. И одна только мысль об этом заставляла кровь закипать в жилах от ярости, и неуемного желания раскроить, наконец, головы этим никчемным, ни годным ни на что кроме разворовывания казны богачам, привыкшим к безнаказанности. *** Он видит Ки на следующий день, когда Совет вызывает командующий состав армии в Зал заседаний. Парень стоит со своими служками у небольшого искусственного озера, и смеется вместе с ними, бросая в воду кусочки хлеба, подкармливая обитающих там золотых карпов. Минхо на секунду мешкает, не сводя с него глаз, но оклик идущих позади командиров заставляет с усилием оторваться от волшебной картины. Когда они входят в Зал, Совет в полном составе уже на своих местах, с привычным высокомерием взирает на вошедших мужчин. Минхо с некоторым напряжением вглядывается в сидящего на троне императора, отмечая его болезненную бледность, однако тот, заметив его явное беспокойство, лишь слабо кивает, отвечая улыбкой. Минхо понимал, что полный состав как Совета, так и всех верховных командующих едва ли затронет вопросы организации предстоящего праздника Дуаньу*, потому уже приготовился к тому, что буду подняты самые серьезные темы. И он не ошибся. Разговор был только об одном – непрекращающиеся набеги на юге. Посылаемые из раза в раз отряды возвращались ни с чем – разбитые, голодные, едва стоявшие на ногах. Небольшие отряды кочевников состояли в основном из легкой конницы, позволяющей им в кратчайшие сроки срываться с места, передвигаться быстро и свободно, пока тяжелая китайская пехота каждый раз давилась пылью из под копыт их лошадей, мчавшихся прочь от каждого нового посланного отряда. Все понимали, что нужны серьезные меры, иначе наглецы начнут заходить все дальше, и будут успевать разорять поселение за поселением, город за городом, пока армия будет предпринимать жалкие попытки их догнать. К полудню было решено направить пять отрядов, рассредоточив у границы, и самый большой по численности отряд, командиром которого назначили Минхо, бросить в центр, туда, где чаще всего были набеги. Генерал недоумевает – почему его, имеющего наименьший опыт среди военачальников, хотят отправить в самое пекло, если верить имеющимся у них сообщениям. - Генерал Чу? – Зовет его Первый советник, Фэн, - Мне кажется, вы недовольным чем-то? Или же ваше хмурое более, чем обычно, лицо мне следует воспринимать в другом ключе? – Минхо стискивает зубы, стараясь сдержаться – он всегда недолюбливал этого интригана, что не упускал случая задеть молодого военачальника. - Вам показалось, господин советник, все мои мысли заняты лишь предстоящим сражением, - сдержанно отчеканил Минхо, стискивая полы военной формы. - О, тогда прошу меня простить, я уже было подумал, что- - Довольно, Фэн, - обрывает советника уверенный голос одного из опытнейших военачальников императора, - нас собрали здесь не для светской беседы, насколько я помню, - Фэн щурится, но согласно кивает, растягивая показательно-покорную лисью улыбку, - треть отряда генерала Чу будет состоять из конницы, остальная часть – из лучников и пехоты. Другие отряды, что рассредоточатся у границы разобьют свою конницу на три части, одна из которых вольется в состав отряда Чу. Если мы хотим одолеть этого врага, мы должны показать, что способны противостоять любой армии. Генерал, - Минхо сосредоточенно прикидывает, какая же теперь численность будет в его отряде, когда седовласый военачальник обращается к нему, - вы должны понимать, какую надежду возлагает на вас Китай, - генерал уверенно кивает, - и сделать все, чтобы защитить его границы. - Без сомнения, господин Су, - говорит Минхо, - я не подведу. – Он переводит взгляд на безмолвно сидящего на троне императора, и тяжело вздыхает, видя полные тревоги глаза.