Часть 1
12 августа 2015 г. в 22:06
Целый день гулкая немота стен, лишь ленивое движение оконного блика. Пыльный свет шествует по облезшим и выцветшим обоям, по уже совсем рыхлой пробковой плите с приколотыми к ней набросками, эскизами, напоминалками на ярких бумажках, по куче книг и журналов, что неровными стопками нахохлились прямо на полу, по развороченной и треснутой стойке для дисков. Луч цепляется за проплешины истёртого пола, брезгливо проводит по громадине допотопного шифоньера с облупленным лаком, из его приоткрытой двери выглядывают тубы с рисунками и края повешенных на зажимы энгровых листов с давно созданными «шедеврами». Одежде, видимо, места в шкафу не нашлось, и она расположилась на кресле, цвет и модель которого невозможно понять как раз из-за вороха штанов, толстовок, футболок, кардиганов, шорт и рубашек. В углу, за всегда расправленным диваном, прислонился старющий этюдник, рядом банки и ведёрки с кистями и мастихинами, сумка с красками и растворителями, которые сохли здесь с прошлого лета. Над складом забытых приспособ приходившего напрасно вдохновения — угловая полка. Там красуется абсурдно пролетарский фарфор: серпасто-молоткастые тарелочки на подставках, умилительные статуэтки курносых пионеров за добрыми делами и три фигурки девушек в каких-то национальных костюмах, изящные чашки с неизящными — грузинским и лобастым — профилями вождей, чехонинская сахарница, напоминающая, что революция не сахар вовсе, чайник со склеенным мозаично носиком и с символичной трещиной прямо по дружбе народов, запечатанной в гербе. И гордость коллекции — кубистической формы чайная пара. С жёлтым кругом и чёрными прямоугольниками по костяному фарфору. Сам Малевич (и никто не докажет, что фарфор суетинский). Ибо Малевич — и точка.
Тоскливо обозрев убогость обстановки, солнце вдруг наталкивалось на рабочий стол — неожиданное пятно технологического фьюче на фоне махры доперестроечных раритетов. Даже цвет стола вызывающе урбанистичен, как будто светится изнутри. А на нём возвышается надменное око широченного эйч-ди монитора на серебряной ноге, рядом тонкий вакомовский дисплей и перо в футляре. Пространство вокруг этих чудес освобождено — правда, тут же на столе стопки листов, папок, блокнотов, бочонок под хохлому с наточенными карандашами разных мастей, в банке с этикеткой «Корнишоны» — резаки, палочки для тушёвки, ещё карандаши и ручки. С другой стороны — кипа журналов, заляпанная книга «Кельтский орнамент. Энциклопедия», огромная кружка с кофейными разводами внутри. Сбоку свисает гибкая нога круглой лампы. На стене большой постер со знаменитой фотосессии полуобнажённого и ещё романтически непьяного Джима Моррисона. Легендарное тело фронтмена культовых «Дверей» было изрисовано тушью мелким орнаментом — посмертная татуировка, ребрендинг иконы. Очевидно, что хозяин комнаты обитает в основном здесь, за столом… Когда дома. А пока его нет, за хозяина он — Казимир, дымчато-серый кот, который был бы совсем британец, кабы не предательски выступающие плебейские полоски. Кот щурился недовольно на солнечный блик, ибо оно без спросу шарит тут целый день! Когда же солнце скрывалось, уступая власть сумеркам, коту становилось спокойнее.
Он обходил свои владения: инспектировал посуду в кухне на столе, проверял в ванной вечно капающий кран, что нарисовал оранжевое пятно на пологой эмалированной стенке, возвращался в комнату и неспешно валял по полу тяжёлый серый ластик, который приятно пах резиной. Его непременно нужно было затолкать в узкий просвет под диваном, там у Казимира уже были сложены карандаши, мыши из искусственного меха, разноцветные обёртки и масса других полезных в хозяйстве вещей. После активных занятий кот запрыгивал на высокий подоконник, устраивался на кипе бумаг с набросками и долго и со вкусом намывался. Вытягивал то одну лапу, то другую, изгибался с ленивой грацией, проходя шершавым малиновым языком по густому подшёрстку. Закончив моцион, приступал к созерцанию. Маленькие фигурки человечков сновали без толку по вечерней улице, и Казимир совершенно точно знал, что все они ищут что-то и никак не могут найти, оттого и суетятся там, глупые, ведь только большая нужда могла заставить их покинуть свои дома. «Наверное, они потерялись. Или идут за кормом. У них нет корма, и им пришлось выйти. Или у них из крана не капает вода. Без воды долго не просидишь. А может, у них совсем нет дома. Конечно, нет. Они ходят там и когда светло, и ночью. Когда мой человек спит дома, они всё ходят. Им некуда идти. Или забыли дорогу. У них же нет моего чутья, и теперь они не могут вернуться. Одни потерялись, а другие пошли их искать и тоже потерялись». Казимир рассуждал, не испытывая особого сочувствия, потом спрыгивал с подоконника, сбрасывал стопку эскизов и принимался раскладывать их на полу.
Кот уже переделал все дела и, казалось, равнодушно ожидал хозяина, подрёмывая на широком стуле у стола с компьютером. Как только загремел железом замок входной двери, уши Казимира встрепенулись, и кот как бы нехотя спрыгнул со стула, сладко выгнулся, удлиняя своё тельце, дёрнул задними лапами и неторопливо пошагал встречать хозяина.
Но вместе с хозяином квартиры в узкий коридорчик ввалился и второй — белобрысый, здоровый, кривоногий, — сразу стал стаскивать с того куртку, кинул её в сторону комнаты, в кота не попал. Прижал лбом к белёной стенке, стиснул собой, прошёлся вдоль тела ручищами, полез в штаны, что-то прорычал ему в ухо. Тело белобрысого похотливо тёрлось и изгибалось неожиданно активно для его габаритов.
— Даже не дашь мне пару минут смочить очко? Хочешь грязной ебли? — уже по этой реплике было понятно, что хозяин пьян, обычно он не выражается по-скотски.
— Да похер! — пыхтел в ответ раскрасневшийся здоровяк, он уже стягивал с пьяного майку.
— Тогда зажги меня, Жигалов! — похабно хихикал полуголый парень с уже разваливающимся пучком волос на голове. Названный Жигаловым ещё что-то прорычал тому в ответ нечеловеческое, подхватил поперёк туловища и потащил в комнату, бросил на охнувший, как будто ему дали под дых, диван. И торопливо стал расстёгивать брюки, рубашку, сбросил почти всю сбрую делового костюма, на шее только остался висеть полосатый (контртон-полутон) галстук, а на ногах высокие правильные носки. Одежда полетела на кресло, обувь — обратно в коридор.
Казимир обошёл хозяйские кеды и туфли гостя. Улёгся рядом и принял позу сфинкса с непостижимой улыбочкой, бесстыдно уставившись на разврат в комнате. Большой белый Жигалов ворочал его хозяина по дивану, шлёпал и жадно наглаживал бёдра и живот. Потом грубо развернул, настраивая собачью позу.
— А резина? — агрессивно прохрипел гость. Тот, что стоял на четвереньках, вытащил квадратик фольги из-под подушки-валика и упал лицом в диван. Жигалов судорожно раскатал резинку на торчащем сизом члене, как-то беспомощно посмотрел на выпяченный для пользования зад, оглянулся, ничего подходящего не выцепил взглядом, плюнул на руку и резко ввёл пальцы в анус. Хозяин квартиры зашипел, но нисколько не сопротивлялся грубости. Прелюдия была урчаще скоротечной, так как терпежу у Жигалова уже не было, да и он помнил, что его друг любил пожёстче. Большой белый мужчина яростно вбивался и вбивался в гибкое и враз вспотевшее тело любовника. Он вцепился сильными пальцами в бёдра, вытянул шею и блаженно закрыл глаза. То, что нижнему больно или неудобно, абсолютно наплевать — он был поглощён только своим огнём и ритмом, он сейчас хищник и самец-повелитель. Осознание власти над почти равным себе заводило больше, уносило в первобытные стихии, где мораль и нежность ещё не родились. Так ярче, острее, бешенее, так он чувствовал себя мужиком, а не исполняющим танцы вокруг жены-капризницы жучком-навозником. С этим парнем ему удавалось трахаться не по-кроличьи споро, а по-настоящему долго, самозабвенно и жеребцово. Под финал Жигалов всегда выкрикивал какой-то разудалый клич на подобие курдского: «Хо-хой!» — и наваливался на партнёра, захватывал пучок волос и поднимал за него голову, нацеливался на благодарный поцелуй. Но поцелуй никогда не случался.
— Жигалов, отвали! — зло и устало выпалил партнёр.
— А чо «отвали»-то? У меня ещё есть время… Сейчас передохнём и ещё разик. А? А то я соскучился. Месяц тебя не видел.
— Слазь! Никакого «ещё разика»! Вали домой, тебя жена с детьми ждут!
— Я сказал, что мы с немцами сегодня встречаемся, так что подождут!
— Жигалов! Отъебись, я сказал! — Придавленный с силой пихнул белое тело, и гость наконец поднялся. Он брезгливо снял презерватив и торжественно положил грязную и мокрую резинку на поясницу своего любовника. Потянулся и медленно прошёлся по комнате, прямо так — голый, в галстуке и носках.
— Крутой у тебя комп, у нас в конторе у главного стоит такой, а он знает толк… Что, заказов-то много? Или мне спросить, есть ли удалённая работа для рисовальщика?
— Не пошёл бы ты на хуй? Я хочу спать!
— Илюша, ты грубиян! Получил удовольствие, так хоть поговори с благодетелем! Слушай, а дорогая твоя коллекция этой пролетарской посудки?
— Не трогай ничего! И уматывай!
— Так-то прикольно, когда на тарелке написано «Кто не работает, тот не ест», у-ха-ха! Вот сейчас бы для полного кайфа стопарик дёрнуть. — Жигалов после секса был на удивление разговорчив, чем ужасно раздражал. — Так нет! Машину не оставишь, моя мегера тут же вычислит. Ей бы в органах работать! Тут пришлось одну бабёнку после работы до вокзала довезти, так прикинь, я только на порог, она уже знает! «Пусть тебе эта минетчица котлеты делает!» «Для нас ты свою машину даже завести не в силах, а своих блядей раскатываешь!» «Пусть дети знают, какой у них отец кобель!» Весь мозг мне вывернула! А ещё её любимая забава вещи кромсать в экстазе ревности… А я потом новые покупай!
— Ты свалишь когда-нибудь или нет? — пробубнил хозяин — Илья, стало быть.
— Что ты за человек? — вздохнул Жигалов и присел на корточки, узрев кота. — Кис-кис-кис… Ты посмотри, как он на меня уставился! Ненавидит, должно быть. Дурачок! Твой хозяин любит, когда я его ебу… Кис-кис-кис… Иди сюда! — Но Казимир ловко увернулся от ручищи и даже цапнул гостя за большой палец. — И зверюга у тебя такая же… неласковая. Ладно, поеду домой… Раз вы такие.
Жигалов стал медленно одеваться, приглаживая одежду на себе и сыто напевая какой-то мотивчик. Напоследок шлёпнул по голой заднице хозяина:
— Про работу-то я серьёзно спросил, звони, помогу. И давай через недельку повторим. Жена с детьми должна к подруге на несколько дней уехать, и мы отвлечёмся от серых будней, ты у меня в планах. Всё, я пошёл! Пока!
Илья ничего не сказал. Он так и лежал на животе, отвернувшись к стенке. Когда он услышал захлопнувшуюся дверь, закрыл глаза. Казимир осторожно подошёл к дивану, обнюхал свисающую руку. Рука вдруг ухватила кота за загривок и почесала за ухом. Илья перевернулся на спину и призывно похлопал по дивану. Казимир запрыгнул и взобрался на грудь хозяину, хмуро рассматривая его лицо. Илья потискал кота, помассировал спинку.
— Что? Скажешь, что твой хозяин озабоченная тварь? Пьяная блядь? Ска-а-ажешь… И будешь прав. Такова жизнь! Либо ты на хуе, либо тебя на хуй… Ничего-о-о… Я ведь держусь! По рукам пока не пошёл, выпил сегодня немного. Так что не ругайся! Не мурчи так сурово! Про заказ помню, я уже почти всё сделал! Сейчас полежу чуток, смою с себя этого Жигалова… Чёрт, это я со злости его припёр, не дождался того, кого хотел. Он не пришёл. И я как истеричка бросился к этому козлу за утешением. Обещаю тебе, Казимир, как только заказ сделаю, так буду прежним… Обещаю… Обещаю…
Илья действительно уснул, кот же пристроился на голом плече слева, мохнатым воротником обнял хозяина. И тоже притворился спящим. За час сна стало совершенно темно, в комнате зыркал только красный индикатор компьютера, из-за стенки доносились гундосые звуки рэпа. Это соседский мальчишка приобщается к великому смыслу битового речитатива. Потом вдруг оттуда же залаяла собака — видимо, её тоже достал этот стиль музыки. Казимир пошевелил ушами, но дёргаться не стал. Хозяин спит.
Кот обнимал своего человека мягкой расслабленной лапой, словно показывая окружающему миру, что этот худой, уставший мальчишка — его. Перевёл турбо-мурчание в бесшумный режим, жмурился, но не спал. Магичил привычно: разгонял клочки энергии, оставшейся после прихода того, другого; успокаивал; понемногу отводил похмельную головную боль, что непременно настигает после неурочного сна. Настигает того, кого не обнимает его многомудрый кот.
Казимир считать не умел, потому не мог сказать, сколько дней или лет провёл в этом жилище со своим человеком. В памяти его не осталось места и для воспоминаний о том, как он появился тут. Он знал, что теперь именно там, где всё стало правильно, так, как ему предназначалось его кошачьим провидением.
Илья же мог бы без труда вспомнить, как лет пять назад, в гудящей компании друзей, уже начавшей отмечать чей-то завтрашний день рождения, он был единственным, кто не поддержал идею «подарить котёночка». Он и в той квартире, ядовито пропахшей кошачьей мочой и наполненной разноголосьем от жалобного протяжного до требовательно нетерпеливого мяукания и злобного упреждающего шипения, оказался всего лишь за компанию. Котёночка тогда так и не выбрали — отрезвил слишком реальный запах, да и сумма за британца сомнительной породистости казалась неприличной. Подарили потом, кажется, бинокль. Это уже через день Илья выгреб все свои заначки и вернулся к явно ненадёжному заводчику, чтобы забрать неказистого подростка, метиса голубого британца с невесть откуда взявшимся серым полосатым дворянином. Просто не смог забыть, как тот подошёл, не издавая ни звука, взобрался на руки и потребовал тут же чесать себе голову. Котёнок слыл мрачным и нелюдимым, шугался и своих, и пришлых, к тому же явный переросток — рекламировать просроченный товар, на котором брак породы было уже не скрыть, не поворачивался язык даже у нечистого на руку заводчика. Но к Илье навстречу нелепый котёнок вышел тогда сразу, будто ждал, что тот явится точно в означенное время.
Сам кот всегда считал, что просто узнал своего человека — по цвету, что окружал его слабым свечением, по чистому, чуть сладковатому запаху, и произошло это не раньше и не позже, а именно тогда, когда и было нужно. А то, что человек вернулся за ним, только подтверждает, что все вышло правильно и они совершенно без сомнения — одно целое. Когда ещё безымянный кот оглядел своё новое жилище, то сразу убедился, что работы ему здесь хватит. Беспорядочные обрывки враждебной энергии и напрасных эмоций: бессильного раздражения, разрушительного гнева, унылого разочарования — наполняли дом. Со всем этим ему предстояло незримо бороться. В том, что сможет, он не сомневался. Первые дни были самыми сложными, приходилось приучать своего человека к себе, терпеливо объяснять, что к чему, пару раз довелось даже применить запрещённые приёмы, всё ради того, чтобы вывести его из себя — в такие моменты он становился наиболее уязвим, и тогда коту ничего не стоило поделиться целебной энергией и подлатать неухоженную, растрёпанную человеческую ауру.
Кот быстро, как только освоил высокую полку, понял, что человек дорожит своими дурацкими пыльными тарелками. Он раз за разом позволял заметить себя проходящим по краю вдоль драгоценной выставки или сидящим рядом с угловатой чашкой, невесомо прикасаясь к ней мягкими подушечками лапы. Человек неизменно бросал все свои незначительные дела и бросался к коту, спасая чашку и невольно попадаясь на новый сеанс подзарядки. Кот был доволен.
Несмотря на то, что человек стал звать его резким и рубленым словом «Казимир», которое, очевидно, служило в человечьем понимании именем, коту имена были не нужны. Он знал, кто он и кто его человек. Хочет «Казимира» — коту не жалко. Всё, что говорил человек, воспринималось им на уровне интонаций, без слов считывалось по ровной разноцветной ауре, успешно восстановленной его, Казимира, старанием, а злость и раздражение в её цветах почти и не прорывались больше. Теперь там росла и переливалась оттенками золота любовь.
Кот охранял сон своего человека, положив лапу на его безволосую грудь. Илья явственно пах недавним гостем, но Казимир никогда не терял яркой нити собственного, родного запаха хозяина, который нельзя было спутать с чьим-то чужим или заглушить запахом секса. Не больше получаса обычно хватало, чтобы развеять фиолетовые оттенки досадливого разочарования и заменить его на ровную тёплую гамму с золотыми всполохами. Теперь же коту приходилось стараться. Он видел своим особенным зрением, что человек с недавнего времени чем-то обеспокоен, что за работой часто хмурится или смотрит в одну точку, а иногда ни с того ни с сего вспыхивает воодушевлением и надеждой, но затем снова окутывает себя лиловой пеленой... Он знал, что с тем, другим, кто приходил сегодня, это не связано. С ним вообще почти ничего не было связано. «Он никто моему человеку, — не сомневался кот, — и пахнет плохо. Самоуверен. Нечистоплотен. Напрасная трата энергии». Такие задачки Казимир даже не брал в расчёт. Незначительный урон по самому краешку энергетического кокона развеивался, стоило коту не без удовольствия позволить человеку потрепать себя по шёлковой шкуре, мокро поцеловать в щетинистый нос, прижаться плотно губами ко лбу и горячо подуть в шерсть. Он заходился в громком раскатистом мурчании и сам успокаивался, успокаивая растревоженного Илью. «Он меня любит, — обычно говорил себе кот. И повторял, слушая ровное дыхание человека: — Он любит меня».
Через пару часов Илья замёрз и проснулся. Под присмотром Казимира сходил в душ. Сварил кофе — наверное, литр. Он пил его неправильно, разогревал потом остывшую жижу, объясняя свой неаристократизм коту: «Америкосы так пьют? Пьют! И всему миру велят!» Человек и кот отправились в комнату. Илья включил компьютер, вакомовский дисплей, лампу, поставил рядом кофе. Для Казимира насыпал в миску корма, поэтому тот хрустел внизу рядом с процессором, вслушиваясь в работу компьютерного мозга с видом автослесаря-аса около разбитой колымаги. Илья привык говорить с котом во время работы.
— Смотри, завтра отдам эти рисунки Скилу в салон. Я молодец, я быстро их состряпал. И кому понадобились индейские татуировки? Представь, у меня бы на спине выжгли эти томагавки, стрелы, перья, медведи, скиннеры, рыбины, черепа… — Казимир внимательно посмотрел на спину хозяина и продолжил хрустеть. — Думаю сегодня с волком намастрячить эскизик. И это будет последний в серии. Скил сказал, что есть ещё заказы, кому-то особые драконы понадобились. Не устраивают человеков уже змеи, готика, шипованные розы, буковки загадочные, кресты, самураи, киногерои на бледных телах. Что ж! Зато нам работа. Да и навык в драконах есть… Ну-ка…
Илья открыл папку под названием «Фэйст», в которой целая серия референсов, скетчей и хайрезов — готовых иллюстраций к «Ученику чародея» Раймонда Фэйста. Пощёлкал мышью, нашёл изображение дракона Фантуса. Подхватил Казимира под тёплое пузо и усадил на колени, оторвав того от трапезы. Кот послушно уставился в монитор.
— Как тебе? Нормальный дракончик? Я хотел, чтобы получилось что-то вроде Брайана Фрауда, немного с безумием. Хотя книжица — каноническое фэнтези, меч и магия, пафос и сопли. — Казимир фыркнул и тоскливо посмотрел вниз на миску с едой. Но хозяин стал листать дальше. — Это чародей Кулган, это герцог Боурик и эльфийский отряд, это принцесса Каролина ночью притащилась парня соблазнять, это воины-цурани бегут в лобовую атаку, это главный герой Паг с другом Томасом, а это… Ашен-Шугар — повелитель Орлиных гор — и его золотой дракон Шуруга. Да… — Илья залип на картинке. Приблизил лицо повелителя Орлиных гор. Персонаж был грозен, раскос, скуласт, с острым носом и выразительными губами, лоб сковывал золотой обод с тёмными камнями. Тяжёлая морда уродливого дракона покоилась на коленях рисованного героя, в правой руке он держал копьё с насаженной на него головой эльфийской королевы, по мощному древку стекала кровь и лепились кудрявые истекающие жилы и вены из головы. Казимиру не нравился рисунок, он вдруг стал выворачиваться из рук хозяина. — Это он, мой Тимур, — сообщил коту Илья похоронным тоном. — Да, он такой, с выдранными головами наперевес, с драконами в зобу… Он не пришёл сегодня. Вот я и психанул. Сдохну из-за него… — Кот недовольно мяукнул, чем снял оцепенение Ильи. — Жрать хочешь? Эх ты! А ещё Казимир! Сдохну — ты отомсти за меня! Мне ему работу отдавать через две недели. Отдам и больше не увижу. Буду Жигалова развлекать. Всё, чеши, хватай корм! — И он опустил кота на пол.
С трудом Илья оторвался от картинки (уже законченной) с повелителем Орлиных гор. Взглянул на неготовый сториборд к ролику о фестивале рока на рекламный экран, подумал, что вряд ли выиграет конкурс, так как не уверен, что понял требования заказчика. Проглотил полкружки подостывшего кофе. Закрыл лишние файлы, оживил Adobe Illustrator и принялся за волка с ожерельем племени шошонов, с лунными глазами мага, с оскалившейся опасной пастью. Рисовал и сам скалился. Как и волк — он ночной житель.