Are u Monster?

      Разговор Харуки-сенсея Аято слышал словно через воду. Сказывалась бессонная ночь, заполненная мыслями и самобичеванием.       Давненько с ним не было такого, чтобы он, проворочавшись с вечера и до самого утра, ни разу не провалился в сон. А всё из-за того, что ненужные раздумья, картины и предположения лезли ему в голову, заставляя скалить зубы от досады и злости и чуть ли не кидаться и без того потрёпанной временем и самим хозяином подушкой, но лишь сжимая её в пальцах.       Здесь, в шумном кабинете, среди учеников и разговора учителя, парень чувствовал себя куда спокойней. Вслушиваясь в голоса, шорохи, шум — впервые в жизни его это не раздражало, а убаюкивало. То, что он так сильно ненавидел, стало для него неким щитом, который укрывал его от ненужных мыслей, от рванья волос на голове, заставляло прикрыть глаза и, спрятавшись за спиной сидящего за учебником биологии, погрузиться в лёгкий дрём. И не было снов — лишь темнота, сопровождающаяся разговорами извне, неразборчивыми, неговорящими ничего полезного.       — Аято Киришима-кун! Ты здесь?       Почувствовав несильный толчок в плечо, Аято невольно распахнул глаза, выпрямляясь, да так, что учебник биологии благополучно слетел на пол.       Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим ходом часовых стрелок.       Помятый, сонный Киришима, благополучно отлежавший правую щёку, мутным взглядом посмотрел перед собой и увидел Дайсукэ-сенсея — их классного руководителя и учителя химии. Уже другой урок? Сколько он успел проспать?       — Киришима-кун, — заговорил тогда Дайсукэ, поправляя очки и стараясь делать вид, что ничего не было и никто на уроках не спал.       Пронаблюдав за тем, как ученик поднимает с пола учебник, мужчина продолжал:       — У меня есть к тебе одна просьба. Мне нужно, чтобы ты отнёс список заданий Такацуки.       — Отнёс список заданий? — не понял Аято, изогнув бровь. Но, повернувшись чуть назад, обнаружил, что парта за его спиной пуста. Сэн сегодня вновь не пришла. — Но почему я? — задал вопрос, выпрямляясь.       — Вы ведь друзья, или я ошибаюсь?       — Да, но!..       — Поэтому я и прошу у тебя, — перебил его классный руководитель. — Если не ты, то никто это не может сделать…       — Но!..       — …и заваленный ею тест на следующей неделе будет на твоей совести.       Аято оскалил зубы. Что за бред! Неужели никто другой не в силах выполнить это поручение? Разве у Сэн помимо него в самом деле нет друзей?       Аято коротко осмотрел класс, и все, как один, поотворачивали головы, отвели взгляд в сторону, тихо усмехаясь себе под нос и переговариваясь, так, чтобы их не услышали. И от этого руки сами по себе сжались в кулаки, а в груди затрепетало колкое чувство раздражения. Конечно, это было весьма ожидаемо. И после подобного он может говорить что-то о том, что окружающие его люди — нормальные? Да ни в жизнь.       Но, пожалуй, это не отменило того, что он согласился выполнить просьбу Дайсукэ-сенсея.       Вместо того, чтобы после занятий идти домой, и там, завалившись на кровать, проспать добрые… сутки, если не все выходные, Аято направился в классную комнату — там, где обычно и заседали все учителя. Ему дали несколько бумаг, расписанных заданиями к предметам, которые, по всей видимости, собиралась так и дальше прогуливать Такацуки, после чего подросток направился на первый этаж, в сторону шкафчиков. Он бы мог забить, отказаться, сказать, что ему это не нужно.       «Но ведь она твой друг», — заметила Киичи, когда Киришима решил ей пожаловаться. И он просто не смог развернуться, пойдя по этому пути.       Конец января выдался на удивление тёплым и солнечным: даже холодный ветер так сильно не тревожил, пока подросток вышагивал в сторону станции. Сонливость не покидала его, из-за чего он, ссутулившись, исподлобья глядел на улицу, на людей и транспорт, пытаясь не закрыть глаза, проваливаясь в сон прямо здесь, на тротуаре, отчего и рассматривал названия улиц и указателей.       Если верить адресу, записанному на отдельной бумажке, Сэн жила в том районе, который Аято ещё никогда не посещал, хотя и находился он недалеко от его собственного. Она как-то упоминала, что живёт не в самом светлом и радостном местечке… Поэтому хулиган заранее приготовился к тому, что может там увидеть. Или не готовился. Ему, кажется, вообще сейчас было на всё наплевать.       С одной стороны, хорошо, что он смог выбраться: в окружении четырёх стен его мысли бы автоматически вернулись ко вчерашнему дню, но не столько к его содержанию, сколько к окончанию. Ненормальному, безумному, тому, которому там просто быть не место! «Дорогой человек»? Он что, думает, раз можно такое сказать, то Аято, точно девчонка из какой-то сопливой манги, тотчас падёт пред ним на колени, и признаваясь, и говоря, что уже даже не мечтал о подобном?       Да, почти. Ему бы хотелось, чтобы всё было так просто, но недоверие, опасения и глупый, не к месту стоящий здесь страх мешали ему. Киришима боялся, то было неоспоримо. Потому и скрывался, потому и прятал всё в себе, а теперь, когда чувства его… Взаимны? Так ли можно это назвать? А взаимны ли они вообще, или Кен просто решил над ним поиздеваться? Заметил что-то, решил воспользоваться, или это очередные уловки монстра, живущего в нём? От мысли о подобном Аято невольно выпрямился.       «Быть такого не может», — заверил он сам себя и тут же усомнился. В груди закипели раздражение и уверенность. Ему нужно было поговорить. Начистоту, чтобы решить разом несколько проблем, так давно и нещадно мучавших подростка. Аято не нравилось находиться в неведенье. Ему не нравилось видеть перед глазами лишь тёмную пелену, через которую просачиваются лишь отдалённые голоса собственных мыслей и догадок. Он поговорит с Кеном. К примеру, сегодня.       «Нет, у него работа», — Аято выдохнул. Уверенность его медленно сдулась, отдавая своё место нерешительности.       «В следующий выходной. Или после него. Но я обязательно поговорю!», — решил для себя Киришима, кивнув самому себе. Сейчас у него были и другие дела.       Аято никогда не любил метро, и в тот день он удостоверился в этом своём маленьком заскоке. Проехать нужно было две станции, и мест, к великому счастью, было занято немного, именно поэтому подросток присел в самый край вагончика, погружаясь в музыку с головой. Какое-то время он рассматривал заходящих и выходящих людей, а затем и вовсе провалился в дрём. Минут на пять, если не меньше, потому что какой-то умник умудрился отдавить ему ногу. Это-то и вернуло подростка в реальность, и он, сверля извиняющегося мужчину взглядом, внезапно подскочил на месте, замечая, что остановка сделана именно на той станции, что ему нужна.       Чудом вылетел из вагона — ещё мгновение, и сумка бы осталась там, а его самого бы тащило вплоть до следующей остановки. Из груди вырвался усталый вздох. Этот день был просто омерзителен, и Киришима просто не представлял, что его может сделать хуже.       Как оказалось, Такацуки жила в районе Накамуро — маленьком, состоящем из однообразных серых двухэтажных зданий. Грязный, не очень приятный на вид и заселённый, по всей видимости, такими же несимпатичными людьми. Хотя бы тот пьяница, сидевший на лестничной площадке и через которого Киришима с горем пополам перешагнул, не выглядел опрятно или солидно.       Отовсюду пахло отходами, с крыши капало что-то странного серо-коричневого цвета, некоторые окна и вовсе побиты, а двери — поломаны кусками. Жить в таком месте, наверное, было подобно если не Аду, то его верхним этажам. Не хотелось бы Аято сюда ещё когда-нибудь возвращаться, не говоря уже о том, чтобы жить.       Под ногами с громким визгом проскочила кошка. Хулиган проводил её несколько отсутствующим взглядом, а затем, коротко глянув на бумажку, посмотрел на дверь перед собой. Квартира номер пятьдесят шесть. Если верить записи, то это было именно то, что ему нужно.       Вдохнув в себя воздуха и тут же чуть не подавившись, парень скривился и трижды постучал в дверь.       По ту сторону поначалу стояла тишина: где-то с минуту, а может, и все две. Аято уже было хотел повторить свою попытку, но шорох, раздавшийся из квартиры, заставил его одёрнуть руку. А когда послышался тихий скрежет замочной скважины и цепей, и вовсе отошёл на шаг назад. Его одолевало чувство, что если этого не сделать, то что-то непременно собьёт его с ног, и простыми ушибами тут точно отделаться будет невозможно. Однако все опасения его не оправдались. Через пару щелчков дверь немного приоткрылась и за ней показалась растрёпанная, заспанная мордашка проживающей в квартире девицы. Если быть точным, Сэн.       Девушка, глупо похлопав сонными глазами, внезапно удивлённо вытянулась, замечая Аято, глядящего на неё несколько удивлённо и… странно?       Такацуки, внезапно захлопнув дверь, заставила одноклассника несколько опешить, не зная, что ему теперь делать. Но вот, очередной шорох цепи, и дверь распахивается куда шире, предоставляя хозяйку во всей её красе. Растрёпанная, с торчащими во все стороны волосами, Сэн стояла перед парнем в странной, несколько чудаковатой пижаме не то со слонами, не то с китами, показавшаяся Киришиме больше детской. Глаза её, до этого покрытые пеленой сна, заметно оживились, и в них стал плескаться естественный для неё огонёк вперемешку с неким удивлением.       — Ух ты, Киришима-кун… — заговорила тогда Сэн, кашлянув, прочищая горло. — Ты чего тут? Не ожидала тебя увидеть.       — Я тоже не ожидал. Но, — парень поднял руку с листами, демонстрируя их, — меня заставили.       Такацуки, глянув на это, тихо засмеялась, а затем, протягивая руку, приняла домашние материалы из рук одноклассника.       — Может, зайдёшь? — предложила Сэн, снизу вверх глядя на приятеля. — Я, конечно, только проснулась, но чаем напоить вполне могу.       — Да нет, я лучше пойду… — начал было Аято, уже готовясь отступить назад, но девчушка, ухватив его за рукав куртки, потащила в свою сторону.       — Давай, не ломайся, — она широко и по-доброму улыбнулась. — В знак благодарности.       Аято коротко кивнул, вынужденный согласиться. Да, ему хотелось спать. Да, он меньше всего хотел сейчас ходить по гостям. Но настырность людей, до этого так незнакомая ему, выбивала из равновесия, заставляя подростка слушаться и делать так, как ему говорят. То было ненормально, он знал. Но поделать ничего с собой не мог.       Дверь за спиной с тихим хлопком закрылась, загремели цепи, коими та была увешена на добрую половину. Знать, зачем так предохраняться, Киришима не жаждал, именно поэтому развернулся, оглядывая помещение, в котором они стояли.       Он знал подобные квартирки: маленькие, однокомнатные, не представляющие из себя чего-то необычного. Маленький узкий коридор, в котором они стояли, почти тут же выводил в просторную комнату, являющуюся и кухней, и спальней, и гостиной. Всем.       Сбоку — дверь в ванную комнату, встроенный в стену шкаф. Под ногами несколько пар обуви, мешок с мусором. Впереди низкий столик, тумба с маленьким телевизором, разложенный диван и небольшая угловая кухня. На стене квадратное окно, выводящее на серое небо, укутанное тучами, и голые деревья, расположившиеся пред самым окном.       Сама квартира серая, мрачная, бесцветная, и даже тогда, когда Сэн, включив свет, погрузила комнату в тускло-жёлтый, представления эти толком не изменились.       Девушка пригласила Аято внутрь, усаживая за низкий стол и по пути собирая какие-то бумажки — мусор. Усевшись на одну из разбросанных подушек, хулиган ещё раз коротко огляделся: серые стены, серый потолок. Серый пейзаж за окном, серый диван и стол. Всё слишком серое, особенно для такой жизнерадостной особы, как Сэн. Так и не верилось, что живёт здесь именно она.       — Так что, Киришима-кун? — заговорила тогда девчушка, ставя чайник на плиту. — Что нового в школе?       — Ничего. Абсолютно ничего, — ответил ей Аято, поворачиваясь в её сторону и смотря на то, как она своими маленькими тонкими ручками рыщет по шкафчикам в поисках заварки.       — Что, никто даже не спрашивал обо мне? — несколько обиженно поинтересовалась та, искоса глянув на гостя.       — Не считая учителей, которые очень хотят проверить твои познания в их предметах, — Киичи. Она, пожалуй, больше всех переживает о твоём состоянии и пропусках.       — А ты? Что, совсем не тревожился? — Сэн сузила глаза, а затем коротко посмеялась, заметив некую растерянность во взгляде хулигана. — Не переживай, можешь не отвечать, я шучу.       — Ты живёшь здесь одна? — решил спросить Киришима после минутного молчания под звук закипающего чайника.       — Нет, с тётей, — ответила девчушка и поспешила добавить: — На работе. Она на работе. Содержать квартиру и платить за учёбу даётся нам тяжким трудом. Ну, сам понимаешь.       Аято коротко кивнул, уже несколько жалея о том, что озвучил данный вопрос. Он вообще не умел отвечать на что-то подобное — сочувствие было для него дикостью.       А вдруг никакого сочувствия от него и не ждут? Тогда становится ещё больше не по себе. Потому что парень просто не знал, что ему ещё можно было говорить. Просто замолк, отвернувшись к окну.       Чайник с тихим свистом оповестил о том, что вода скипела, и уже через пару минут перед Киришимой стояла кружка с горячим, дымящимся напитком. Чай пах вкусно, отдавая какими-то ягодами, отчего у не евшего целый день подростка невольно заурчало в животе.       Сэн, заварив себе кофе, села напротив него, маленькими глотками отпивая свой напиток и пытаясь отогнать последние остатки сна. Она смотрела куда-то в сторону, задумавшись о чём-то своём, и эта тишина, нависшая над ними, порядком напрягала ворвавшегося в чужой дом Аято. Поэтому, с горем пополам, он вновь решил подать голос:       — И что ты делаешь… здесь целыми днями?       — Что делаю? — переспросила Такацуки, переключая внимание обратно на гостя. И, кивнув в сторону стопки книг, ответила: — Читаю. Смотрю телевизор. Делаю уроки. Но чаще всего даже это я стараюсь делать вне данной комнаты. Иду прогуливаться: одна или с друзьями. Ну, как друзьями… иногда девочки и меня зовут в свои компании. Правда, у них там не очень интересно… — она махнула рукой. — А ты, Киришима-кун? Что делаешь в свободное время?       — Кроме того, чтобы таскаться с тобой? — от его ответа Сэн тихо посмеялась, отмахиваясь, мол, можно и без этого. — Ничего. Почти то же самое, что и ты. Сижу дома, читаю, смотрю ящик, читаю, иногда сплю.       — Что, неужели не ходишь гулять? Как у вас там, у парней: мяч погонять, в автоматы зарубиться, девчонок клеить? — она ехидно улыбнулась, однако хулиган покачал головой.       — Нет. У меня нет так называемых «приятелей», чтобы проводить подобные авантюры. Да и не нужны они мне.       Такацуки внимательно сощурилась, облокотившись о столик локтями и тем самым приблизившись к гостю.       — У тебя что, Аято-кун, совсем нет друзей? — склонив голову набок, поинтересовалась Сэн.       — Нет, есть… Киичи там… — он запнулся. — …и ты.       — И всё?       — Всё.       — А может, — начала девчушка, опираясь о стол, приближаясь, сужая глаза сильнее, — у тебя есть всё же друзья? Приятели? Кто-то ещё? Просто ты не хочешь о них говорить? Ну что ты, Аято-кун! Расскажи мне обо всём.       — Я не понимаю, о чём ты, — чуть отпрянув, несколько неуверенно проговорил Аято.       Сэн ещё пару секунд смотрела на него своим пристальным взглядом, но, разочарованно выдохнув, выпрямилась.       Смотря на неё, задумавшуюся, непривычно серьёзную и раздражённую, Аято было, сказать честно, не по себе. Сэн всегда была странной, он не устанет об этом говорить. Но сегодня с ней явно было что-то не так. И что было тому причиной, — недосып, болезнь, — он не знал. И узнавать не хотелось. Хотелось просто встать, пожелать удачи или просто молча удалиться прочь из этой серой комнаты, из страшного, пропахшего сваленным в кучу мусором и перегаром, района. К себе домой, забывая обо всём, как о страшном сне. Потому что ему это всё не нравилось. Всё здесь ему… не нравилось. А чуйка его, как правило, ещё ни разу не подводила.       — Знаешь что, Такацуки-чан, — заговорил тогда Киришима, поднимаясь с места, — мне, наверное, уже пора…       — Достал, — тихо проронила та куда-то в сторону, заставляя гостя невольно замереть с полусогнутыми коленями.       — Что? — переспросил тот и почти тут же встретился с горящим взглядом красных глаз.       Мгновение, всего лишь жалкое мгновение, за которое Аято был благополучно прижат к стене над диваном.       Плечо разразила страшная боль, заставляющая задохнуться на мгновение, подавившись не то слюной, не то воздухом. Оно, кровоточащее, было проткнуто тонким красным отростком, в которое тут же вцепился второй рукой парень, пытаясь оттащить то от себя. Его тянуло вниз под тяжестью собственного тела, отчего казалось, что вот-вот — и рука точно оторвётся под весом. Однако, вопреки подозрениям, он продолжал висеть, еле как касаясь кончиками пальцев ног мягкой обивки и глядя в горящие гневным огнём глаза напротив.       Он мог предположить что угодно. Но самое последнее, о чём Аято смел думать, что Сэн окажется гулем.       — Достал! — более громко заговорила Такацуки, вкладывая всю возможную злость и отвращение в это слово. А затем, растянувшись в страшной усмешке, продолжила: — Твоя ложь, Аято-кун. Она сработает на ком угодно, но только не на мне.       Девушка, ступив на белую простынь босой ногой, поднялась выше, на диван, и, подойдя к Аято, глубоко вдохнула, принюхиваясь.       — От тебя за версту воняет этим психопатом, — несколько тише проговорила Сэн, снизу вверх глядя на человека. — Что же ты, Аято-кун? Не хочешь рассказать мне о своём дружке? Как вы «весело» проводите время вместе? Честно сказать, я удивлена, что он до сих пор тебя не сожрал. Что? Неужели даже самой малой попытки не было предпринято?       — Откуда ты его знаешь? — собравшись с силами, спросил Киришима. — Что тебе нужно?       — Всё довольно просто: мне всего лишь нужно вернуть его обратно, в пятнадцатый район, — Такацуки перестала улыбаться, голос её вновь наполнился тем самым отвращением. — Кое-кто пожелал его видеть там, этого нарушителя. Ах, Аято-кун, ты просто не представляешь, сколько хлопот он нам принёс, нарушая не одно, а целых десять правил, устоявшихся меж гулями того района. И сбежал, как наглый трус, не в силах ответить за всё, подобно его подружке. Поэтому мне и велено доставить его обратно живым. Или мёртвым, это не особо меняет сути.       Она растянула губы в довольной улыбке, и от неё по спине у Аято пробежались мурашки.       — Тебе ведь известно, что Кен тоже гуль, не так ли? — вновь заговорила девчушка. — Известно, но ты всё равно молчал. Благородный. А что насчёт меня, Аято-кун? Ты бы сдал меня Голубям, отпусти я тебя сейчас?       — Я… Нет, я не сдал бы.       И он почти не врал. Точнее, сейчас он просто не мог врать. Наверное, такие существа, как гули, стали для него чем-то нормальным. Диким, страшным, но вполне естественным. Разве эти монстры не такие же, как они? Читающие книги, работающие, учащиеся, заботящиеся о близких и родных? Имеющие чувства, отстаивающие своё мнение! Разве что немного дефектные по своим природным показателям, отчего и считаются ошибкой. Считал ли Аято их ошибкой? Он уже ничего не знал. Ошибкой на данный момент ему казалось верить этой девчонке.       Однако Сэн не поверила ему. Или не хотела верить. Лишь ещё глубже вдавила кровавый отросток в тело, заставляя парня болезненно сощуриться и оскалить зубы.       — Не лги мне, Аято-кун, — повторилась она. — Не лги только ради того, чтобы выбраться отсюда. Ведь ничего не выйдет! Мне нельзя тебя отпускать! Он придёт, я знаю. Придёт для того, чтобы спасти свою дорогую принцессу из лап злостной… Совы. Ведь ты дорогой этому шизанутому параноику человек, или я ошибаюсь? — Сэн ехидно усмехнулась. — Приманка. Наверняка припасает тебя на случай голодовки. Кто знает, что творится в голове у этого долбанного шизика!       Аято не понимал, о чём она говорит. От паники кружилась голова, било в висках от боли, а тело пробивало мелкой дрожью. Он чувствовал, как конечность немеет, холодеет, как и само тело, не способное толком пошевелиться, чтобы не причинять ещё больше боли. Сонливость накатывала на него новой волной, но уже не из-за бессонной ночи — от потери крови сознание медленно его покидало, но страх, царивший в груди, не давал и глаз сомкнуть. Сожрут. Сделай он так, его непременно сожрут.       Киришима не хотел умирать так скоро. Не здесь, не сейчас! Совсем не время для этого! Пройдя такой путь, он не мог закончить здесь. Слишком глупо, слишком неправильно. Но кто он такой, чтобы хоть как-то противиться?       Такацуки, внимательно сощурившись, сделала ещё один шаг в сторону Аято. Упираясь руками в его грудь, чуть приподнимаясь на носочках и глубоко вдыхая запах человека. Глаза её, чёрные, страшные, загорелись странным огоньком. Голодным, жаждущим крови. И это совсем не понравилось Киришиме.       — Может, мне попробовать тебя? Совсем маленький кусочек, — протянула Сэн, довольствуясь испуганно подрагивающим зрачком своей жертвы. — Конечно, людская плоть — не самый мой любимый деликатес, но у этого чокнутого вкус тоже неплох.       — Не… не надо… — заговорил тогда Аято, протягивая к ней руку, чтобы оттолкнуть, попытаться остановить, но та, испачканная в собственной крови, была тотчас проткнута вторым алым отростком, вжимая ладонь в стену чуть выше головы. Из груди подростка вырвался болезненный вздох.       — Не в том ты положении, чтобы диктовать своё, Аято-кун, — без особого энтузиазма заметила девчушка.       От прикосновений холодных пальцев к раскрасневшейся коже сводило челюсть, дёргались конечности, разнося колкую боль по всему телу. Аято, зажмурившись, отвернул голову, стараясь не думать о том, что Сэн, приподнявшись на носочках, внимательно осматривала его плечо, напрочь содрав рукав школьной рубашки. Старался не чувствовать её прикосновений, не слышать её довольный триумфальный смех.       Ему было гадко от собственной слабости и ситуации, что сложилась из-за нелепой глупости и невнимательности. И эти бесконечные «если бы» вертелись в голове, не отпуская разум, заставляя кусать от безысходности губы и надеяться, что это как можно скорее закончится.       Аято был готов. Мысленно он уже перенёс не только укус, но и то, как его пожрали с ног до головы. Почти смирился, думая, что Сэн просто так играется. Они, гули, были подобны хищникам: отвергнутым, хитрым и озлобленным из-за собственной жертвы. Поэтому чувствовать себя так было вполне естественно.       Только вот, стоило Такацуки вцепиться зубами ему в кожу, как из груди вырвался не крик — вопль, заполнивший собой всю комнату, отражаясь от стен тихим эхом и разносясь дальше, за пределы маленькой квартирки. Страшная боль, звук рвущихся тканей, тихое хлюпанье слюны. Он знал, что будет больно. Но не думал, что настолько.       Проткнутая острым концом кагунэ, с зияющей дырой, теперь на правой руке не было ещё доброго участка кожи. Неглубокий укус пришёлся в середину плеча, сдирая верхний слой кожи, открывая мясо и часть кости.       Кровь быстрым потоком ринулась вниз, обжигая онемевшую руку, заставляя приподнять ту, но вновь бессильно опустить. Грудь Аято часто-часто вздымалась, дыхание сбилось, на лбу выступил пот. Его тошнило: от запаха собственной крови и привкуса её во рту из-за прокусанной щеки, от боли и головокружения. Мир перед глазами не мог собраться в целую картину из-за выступивших на глаза слёз. И от этого становилось лишь хуже.       Заслышав смешок со стороны, Киришима перевёл мутный взгляд в сторону одноклассницы, нахмурившись, скривив губы, с края которой стекала тонкая полоска собственной крови. Сэн, довольно улыбаясь, облизывая испачканные губы, кажется, почти урчала себе под нос, довольствуясь трапезой.       — Что-что, а вкус у этого психа просто отменный, — проговорила она и, склонив голову набок, вновь приблизилась к Аято. — А может, мне вдоволь полакомиться тобой? Не оставить ему ничего — даже косточки. Это, конечно, не то, что было по плану, но такое не было обговорено с самого начала. Так что думаешь, Аято-кун?       — Я думаю, если ты тронешь его ещё раз, то у тебя не будет хватать кое-какой части — головы, к примеру.       Такацуки, в одно мгновение отпрянув от своей жертвы, выпрямилась и повернулась в сторону окна. Аято последовал её примеру и замер, замечая того, кто восседал на подоконнике.       Беловолосый, в страшной чёрной маске, оскалившей ровный ряд белоснежных зубов. Единственный неприкрытый глаз горел красным огоньком, бледные руки с длинными пальцами вцепились в края оконной рамы, впиваясь в неё чёрными когтями, точно какой-то зверь. А за спиной, сияя яркими огнями и переливаясь, словно льющаяся кровь, мельтешили три отростка-кагунэ.       Тот, кого они так долго ждали, пришёл как нельзя кстати: разве что с небольшим опозданием.       — Кен! — растянувшись в довольной улыбке, заговорила Сэн. — А мы как раз тебя ждём.       — Я* знаю, — ответил тот, и было ясно, что юноша растянулся в подобной своему врагу улыбке. — Уже давно знаю. С того самого дня, как ты только появилась в городе.       — А я думала, что мне удалось скрыть своё присутствие: даже на Аято-куне не оставляла следа, — девчушка разочарованно выдохнула, разводя руками. — Но раз так, думаю, церемониться мы не будем. Ну что? Пойдёшь со мной добровольно или придётся выбивать согласие из тебя силой?       — Для начала отпусти Аято, а там и поговорим, — уже более строго проговорил Канеки, кивая в сторону подростка.       — Ну что ты, Кен, — ответила ему Сэн, шагнув в сторону висевшего и проводя кончиками пальцев по оставленной собственными руками ране, — зачем мне его отпускать? Он ведь тоже важное звено нашей пьесы!       Послышался треск, и Такацуки внезапно отпрыгнула в сторону, избегая атаки, нацеленной на неё. Аято, отпущенный из хватки кровавых отростков, упал на диван, пачкая серые простыни собственной кровью и болезненно щурясь. Он бы, наверное, так и дальше лежал, не обращая внимание ни на что, — сил просто не хватало даже на равномерное дыхание, — но, открыв глаза и заметив странное существо, мелькнувшее перед глазами, хулиган невольно выпрямился, невзирая на боль и прижимаясь к стене спиной.       Прямо перед его лицом… словно проползла огромная многоножка.       Серое небо, окутанное тучами — вот-вот пойдёт дождь. Ветки голых деревьев клонились к земле, будто сломленные, чем-то обиженные. А прямо перед ними монстр с кровавыми кагунэ за спиной… и огромной сколопендрой, обвивающей его ноги. К счастью, только его. Будь здесь кто-то ещё, как, к примеру, на той картине, Аято бы точно решил, что сошёл с ума. Но те двое появились чуть позже. Стоило Кену вновь начать говорить с Сэн.       Такацуки, громко рассмеявшись, согнулась напополам, ухватываясь руками за живот, хохоча не переставая, показывая, насколько сильно забавляет её эта ситуация. Но затем, сверкнув яркими глазами, она выпрямилась, с вызовом и неприкрытой усмешкой глянув на того, за кем, собственно говоря, и явилась в двадцатый район.       — Нетерпеливый, как всегда, — с улыбкой проговорила девчушка.       — Мне кажется, или все вопросы с двенадцатым районом улажены? — заговорил Кен голосом, приглушённым из-за плотной маски.       — Улажены? — тихо переспросила Сэн, а затем, скривившись от гнева, уже более злостно проговорила: — Убить половину гулей в штабе — это ты называешь улаженным?! Ты хоть понимаешь, что натворил?!       — Не я.       — Прости, что? — переспросила его Сова. — Не расслышала, что ты сказал?       — Не я, — уже более громко проговорил Канеки, но всё равно старался не повышать голоса: словно кто-то может его услышать, и тогда просто так им не отделаться.       — А, ну да, прости, как я могла забыть! Ризе, да? Та шлюха, которую мы убили у тебя на глазах? Что, всё ещё мучают ночные кошмары, не так ли?       Белобрысый стоял пару секунд неподвижно, внимательно глядя на своего противника. Но потом, прикрыв глаза, он чуть согнулся, зарываясь пальцами в собственных волосах и подрагивая плечами. Он смеялся. Тихо, несколько истерично, набирая обороты и повышая громкость. Это походило больше на истерику, заставившую двух других находившихся в комнате замереть в ожидании. Психопат. Точно психопат.       Чуть открыв лицо, глядя красным глазом меж перекрещённых друг с другом рук, Кен внимательно посмотрел на Сэн, заставляя ту даже невольно заёрзать на месте: было неудобно, неловко. В какой-то степени даже страшно. Но показывать этого ей ни в коем случае не хотелось.       — Ночной кошмар? — тихо переспросил одноглазый, а затем, выпрямляясь, заливаясь озорным смехом. — Вы посадили меня на цепь и убивали! День за днём, раз за разом, час за часом, минута за минутой! И хочешь сказать, что после такого не будут приходить кошмары? Это не кошмары, — он понизил тон и чуть сгорбился, исподлобья глядя на девушку. — Это воспоминания. Реальность. Всё это — реальность.       — То, что вокруг тебя, уже давно нереально, — Сэн скривилась. — Галлюцинация! Параноидальные глюки! Ты спятил, Кен! И это сделало тебя ничтожеством!       — Ничтожеством? — переспросил он, заглянув той в глаза. И, хрустнув пальцами, проговорил низким тоном: — Давай проверим, кто из нас так называемое ничтожество.       — Да я тебя в порошок сотру… — оскалила зубы Такацуки.       Такую вещь, как бой между гулями, Аято мог представить лишь в страшном сне. Впрочем, даже такое, наверное, никогда бы не пришло ему на ум. Он не желал этого видеть, он боялся, он… а вдруг они и его заденут в ходе потасовки? Вдруг Кен проиграет? Ведь Сэн, кажется, была довольно-таки сильной. Картины кровавой бойни сменяли друг друга в мыслях хулигана, а когда противники сорвались с места, сердце его пропустило громкий удар.       Согнувшись, подросток прикрылся руками: ему на голову посыпалась побелка и кусочки стены. Сэн, подорвавшись с места, попыталась ударить Кена, однако тот отскочил в сторону, и теперь в стене зияла огромная дыра, от вида которой Киришима даже воздухом подавился. Это же… как такое вообще возможно? Хотя, он уже давно должен был учесть, что гули — намного сильнее обычного человека. Целой сотни обычных людей.       Он думал, что они так и будут продолжать бой в этой комнате, однако то было опрометчиво: мало места, много лишних глаз. И, быть может, Такацуки об этом не думала, но вот Канеки подорвался покинуть квартиру при первой удобной возможности — просто скрыться в огромной дыре, открывающей выход на улицу.       И перед тем, как удалиться прочь, Аято уловил его взгляд: горящий красным огнём, страшный, нечеловеческий, но решительный и даже… печальный? Сожалеющий? Готовый принять то, что его ждёт?       Стоило шуму в квартире утихнуть, как появились новые источники переполоха: дверь с громким хлопком выбили и в помещение вбежало десятки людей. Полиция, агенты службы по отлову. Они, наставив оружие на Аято, стали расспрашивать, кто он такой и что здесь произошло. А обессиленный Киришима просто повернулся в сторону стены. Сил не было даже на то, чтобы проронить хоть одно слово. В этот раз скрыться от полиции ему не удалось.       

***

             От белых стен тошнило, от запаха спиртовых растворов сводило живот. Аято был голоден: питаться больничной едой было подобно самому настоящему испытанию, именно поэтому он благополучно пропустил ужин.       Сидя на койке, он рассматривал перевязки, наложенные чуть ли не на всё тело: руки, ноги, грудь и даже голову. Такое чувство, что на нём не осталось живого места. Но больше всего тревожили плечо и проткнутое запястье — даже обезболивающие не избавляли от тянущей боли до конца.       Он не помнил, как попал сюда. Кажется, потерял сознание от большой потери крови: так ему, по крайней мере, объяснил врач. И теперь, сидя под капельницей в маленькой и душной палате, он смотрел перед собой: на белые, кажущиеся жёлтыми в свете лампы стены, на темноту за окном и собственные руки, бинты на которых местами успели пропитаться кровью. Ему не хотелось находиться здесь, в больнице, среди склянок, уколов и больных людей. Он бы с радостью направился сейчас домой, закрылся в комнате и…       А что было бы дальше?       «Как там Кен?», — невольно подумалось ему, отчего рука сама по себе сжалась в кулак, раздаваясь покалываниями по всей конечности.       Это всё его вина. Он один виноват в том, что так получилось. Из-за невнимательности, из-за слепого доверия. Но… Как Аято мог это изменить? Когда он, слабый, жалкий, не может толком постоять за себя, защитить? Он на самом деле никчёмен. И из-за этого страдают все, кто находится рядом.       «И Тоука будет переживать», — подумалось тогда Киришиме. Ему не хотелось, чтобы сестра узнала о случившимся. Чтобы видела, в каком он сейчас состоянии. Она будет переживать, паниковать, расспрашивать.       Но, к сожалению, судя по переполоху в коридоре, она уже здесь.       — Аято! — дверь в палату с грохотом раскрылась, и в неё быстрым шагом вошла перепуганная Тоука.       Она, отмахнувшись от надоедливой медсестры, пытающейся её успокоить, быстрыми шагами преодолела расстояние и остановилась рядом с кроватью, выставляя перед собой руки, желая схватить Аято за плечи, но не решаясь, заметив бинты на них. Глаза её невольно заливаются слезами, и девушка, невзирая ни на упрёки, ни на болезненное шипение раненого, обняла того крепко-крепко, прижимая к своей груди, зарываясь рукой в волосах и чуть трепля их.       — Аято, прости меня!       — За что ты извиняешься? — не понял тот.       — Я ужасная сестра! Ты уже столько раз попадал в передряги, столько раз оказывался… в таких ситуациях! Прости меня, я была такой эгоисткой!       — Да ладно тебе, Тоука, — ответил ей подросток, медленно поднимая руку и встрепав и без того встрёпанные волосы старшей сестры. — Ты ни в чём не виновата. Я сам горазд находить себе проблемы, разве ты не заметила? Я ведь обещал, что буду тебя защищать. А какая защита без трудностей?       Тоука отпрянула, посмотрев на того заплаканными глазами. И, заметив то, что парень растянулся в мягкой улыбке, тихо захохотала, чуть опуская голову. Кажется, её хотя бы теперь отпустило.       — Дурак ты, Аято, — с улыбкой сказала девушка.       Она, зачесав рукой чёлку назад, села на принесённый медсестрой стул. Кивнув той в знак благодарности, дверь в палату закрылась, оставляя родственников наедине друг с другом. Над ними повисла неловкая тишина. Кажется, темы для разговора исчерпали себя. А были ли они с самого начала? Кажется, нет. Им вообще всегда было трудно найти общий язык, поэтому теперь…. Аято просто не знал, что ему нужно говорить.       «Со мной всё хорошо», «Я вот-вот вернусь домой», «Почти не болит», — это и куча всевозможного бреда лезли в голову, но ничто не подходило. Он просто не хотел воспоминать об этом дне: ни сегодня, ни когда-либо ещё. Забыть, как страшный сон, и надеяться, что то не принесло за собой последствий.       — Аято, — подала голос Тоука, нарушая тишину, — а ты… Ты не встречал сегодня Кена?       — Почему ты спрашиваешь? — поинтересовался парень, сжимая в пальцах простынь. Неужто ей что-то известно?       — Он сказал… — она замялась, но затем продолжила: — Утром он сказал, что ему нужно уйти с работы. Сказал, что очень нужно помочь тебе с чем-то. «Вытащить из этой передряги даже ценой своей чёртовой жизни», — так он сказал. Я не поняла, что это за помощь такая и почему именно тебе, но теперь… Раз с тобой и правда такое приключилось…       Замолкнув на полуслове, она опустила голову. Но, дёрнувшись, вспомнила о чём-то и полезла в карман тёмного пальто. Выудила оттуда какую-то бумажку, — помятую, скомканную, — и протянула её Аято.       — Он сказал отдать тебе это при нашей встрече, — пояснила старшая Киришима.       Приняв ту, подросток дрожащими руками развернул её. Пальцы его не слушались, тряслись, ему было больно, но, невзирая на это, он как можно быстрее раскрыл маленькую записку, желая увидеть, что же там написано. Может, это подсказка? Объяснение? Нечто, сообщающее о том, что с ним всё в порядке? Но, прочитав надпись, написанную аккуратным почерком, Аято невольно стиснул зубы.       «Спасибо за то, что видел»       Не зная, что сказать, подросток отвернулся к окну, скрывая своё лицо от глаз сестры. Он невольно прикусил нижнюю губу, по старому шраму, уже успевшему зажить, а из груди так и норовил вырваться жалкий смешок. Ценой собственной жизни, значит?..       «Идиот», — только и подумал Киришима, сминая бумажку в ладони.