Are u Monster?

      В школу идти совершенно не хотелось. Вроде как начались каникулы, а их спозаранку вызвали на учёбу. И поэтому теперь, широко зевая и потягиваясь после бессонной ночи, проведённой за новенькой книгой, всё ещё пахнущей магазином и свежей печатью, Аято медленно плёлся в сторону учебного заведения.       И кто вообще придумал заниматься летом? Когда на улице стоит жара и даже одетый в обычную, не школьную одежду подросток чувствовал себя просто ужасно? И всё ради истории Японии, чтоб ей неладно! В очередной раз Аято мог выразить нелюбовь к этому предмету.       И он, наверное, не пошёл бы сегодня в школу, но Киичи очень сильно просила после занятий заскочить его к ней. А как можно отказать ей в этом? Тем более, не сделай так парень, подруга его из-под земли достанет, душу вытащит, но добьётся того, чего хотела. Пожалуй, именно из-за этого он вышагивал в сторону большого здания из белого кирпича, в ожидании того, что его там может ждать.       В общем-то, ждало его там немногое.       После фразы «Через год вы выпуститесь!», повторяющейся, наверное, все десять, а то и двадцать раз, Аято благополучно уснул. И проспал все два часа занятий, изредка поднимая голову, когда учитель интересовался, записали ли они материал. Киришима спросонья кивал так энергично и убеждающе, что к нему ни разу не было предоставлено ни одного замечания. Впрочем, кажется, если бы он вообще не отвлекался от дрёма, никто так же ему ничего и не сказал. Но, стоило всем зашуршать сумками и вещами со всех сторон, Аято был вынужден подняться. Потянулся, широко зевнул, а затем, схватив сумку, из которой так ничего и не вытащил, прошествовал в сторону выхода из класса и дальше по коридору, в сторону лестницы, а не как все, к шкафчикам.       Что Киичи делает в школе — Киришима не знал. По сути, у неё должен был быть выходной, и она так весело рассказывала на днях о том, что планирует вместе с семьёй в честь долгожданного отдыха выбраться на природу: уехать подальше от Токио, чтобы в палатках, чтобы с костром! «Я уже даже лук себе вырезала из какой-то деревяшки!» — хвасталась Куроно, заставляя подростка хлопать себя по лицу. Но факт остаётся фактом: она не уехала и теперь дожидается его в медицинском кабинете.       «Если это то, о чём я думаю», — пронеслось в мыслях у Аято, и он выдохнул, открывая дверь.       — Хо-зя-юш-ка-Ая-то-кун! — с нарастающей громкостью прокричал тонкий голосок, сопровождающийся тихими, но быстрыми шагами. И тогда, когда на подростка бросилась довольная и сияющая Томо, Киришима всё понял без слов.       Киичи, выглянувшая из-за угла, дёрнула хлопушку за верёвочку, отчего пару разноцветных бумажек упали на чёрные волосы хулигана, а затем, подняв руки вверх, дунула в свистелку, зажатую меж зубов.       — С днём рождения! — несколько невнятно прокричала медсестра, помахав руками в разные стороны. На её лице отобразилась широкая улыбка, и девочка, подхватившая материнский настрой, запрыгала на месте, махая руками подобно ей и приговаривая: «С днём рождения! С днём рождения!».       — Вы чего в школе устроили, ненормальные? — шикнул на них Аято, заталкивая Томо в кабинет и закрывая за ними дверь. И, оглянувшись назад, убеждаясь, что никто по их душу не выдвинулся, повернулся ко всё ещё весёлой подруге и улыбнулся ей в ответ. — Безумцы.       — Ты чего такой кислый, Аято-кун! — протянула Киичи, ухватывая того рукой за шею и заставляя чуть наклониться вперёд — всё же, она была ниже его ростом. — Какой сегодня день, праздник! Сколько тебе? Семнадцать? Ты погляди, какой большой!       — Побольше тебя буду, — ответил ей Киришима и тихо расхохотался, получая ладонью по голове.       — Аято-ку-ун! — настойчиво проворчала Томо, потянув того за рукав куда-то на себя. — Пошли, не стой здесь!       Куроно-старшая довольно улыбнулась и, кивнув, сама начала подталкивать друга вглубь комнаты. И, зайдя за полупрозрачную ширму, где на столе стоял небольшой, с криво выведенной поздравительной надписью торт, Аято не смог сдержать усмешки, поневоле вырвавшейся из его груди. Традиции вводятся раз и на века, так?       Он помнил, как в том году Киичи с Томо устраивали нечто подобное, хотя и не являлись на тот момент такими уж и закадычными друзьями, и мог догадаться, что и в этом году медсестра заглянет в карту, вспоминая датировку рождения её дорого друга — первое июля*. И пусть Аято не сильно любил этот праздник, ему было где-то в глубине души приятно, что единственная и лучшая подруга обратила внимание на такую, на самом-то деле, мелочь.       Торт хоть и выглядел несколько коряво, не очень аппетитно на самом-то деле, но оказался весьма вкусным. Киичи, хоть и заседала вечно в своих компьютерных играх, была очень умелой домохозяйкой и пыталась приучить малышку Томо к подобному с самого детства. Именно ей выпала честь украшать праздничный торт, что, конечно, получилось не очень симпатично, зато, как сказала медсестра, с душой. Аято не мог не согласиться, глядя в сверкающие глаза маленькой девочки.       Но то было не самым последним подарком. Томо вручила Киришиме рисунок, старательно нарисованный на уроке рисования в детском саду, где изображён он и семья Куроно. По-детски коряво, но ярко и, можно было даже сказать, лучезарно. И Аято, потрепав девочку по голове, с улыбкой её поблагодарил, отчего счастливая Томо ещё добрый час не отлипала от его шеи, шикая даже на мать, говорящую той, что именинник, вроде как, немного задыхается.       Киичи же трепетно выбирала подарок, вручая своему другу книжку англоязычного писателя. Как потом пояснила девушка: «Сериал же ты не хочешь смотреть. Внедрю тебя в свой фандом иными путями!». Подобному, сказать честно, можно было бы даже не удивляться: такое от этой особы было вполне ожидаемо.       Просидел в компании Куроно Аято час-полтора, но затем, поднявшись и поблагодарив тех за всё, сообщил, что он кое-куда торопится. И, заметив лёгкий прищур со стороны Киичи, догадался, что без язвительной шуточки сегодня ему точно не обойтись.       — Что? Кен-кун заждался? — растянувшись в широкой улыбке, довольно протянула девушка. И, заметив румянец, проступивший на щеках подростка, тихо расхохоталась. — Да ладно, Аято-кун, чего скромничать! Такой день грех провести в компании старушки и её милого дитя, когда у тебя есть такой!..       — Ещё одно слово, и в тебя всё же влезет ещё «пару кусочков», — пригрозил ей хулиган, кивнув на половину торта, оставшегося после чаепития.       — Какие мы страшные, ой-ой, — она выставила перед собой руки.       Усадив Томо на кушетку, Киичи вызвалась «проводить» друга. Ну, как проводить — дойти с ним до выхода из медицинского кабинета. И уже там, глянув ему в глаза, Куроно выставила вверх сжатый кулак, чуть подрагивая им из-за напряжения, и, состроив серьёзное выражение лица, сказала:       — Ну, Аято-кун, не подкачай.       — Не подка… Киичи-кун, какого хрена? — Аято выдохнул, потерев переносицу.       — Хотя, нет, стой, — резко перебила девушка, внезапно задумавшись, — подкачай. А то я не знаю, как оно у вас там…       — Киичи!       — Ой, всё.       Скрывшись за дверью под пристальным, метающим молнии недовольства взглядом, Киичи тихо посмеялась по ту сторону, заставляя подростка раскраснеться лишь пуще. Что-что, а вот у это человека не было ни стыда, ни совести как таковой. «И это мой лучший друг», — подумал тогда Киришима и усмехнулся непонятно чему.       Киичи была в том самом кругу немногих, которые знал о том, что Аято и Кен встречаются. Хотя, то ими не было даже обговорено — данность осталась простым фактом, обговаривать который никто из них не решался. Киришима из-за смущения, Канеки из-за понимания, что и без этого всё предельно ясно. Они просто встречались, гуляли, как это бывало в давно забытом январе, и иногда подросток позволял белобрысому себя целовать, хотя и старался избегать данного, как огня. Просто было слишком странно, и привыкнуть к подобному было трудно даже спустя несколько месяцев.       Помимо Куроно, знали об этом весь коллектив Антейку. Так уж вышло, что половина присутствовала на так называемом «воссоединении» и решила, кажется, всё намного раньше самих «возлюбленных». Затем узнала об этом вторая половина, что вызвало бурные эмоции со стороны Ромы. Хотя, кажется, та вообще всегда и на всё чрезмерно бурно реагировала.       Нишио не мог отказаться от шуточек, за что постоянно выслушивал замечания Тоуки, встревающей в такую маленькую перепалку, от которых Аято становилось не по себе. Не сказать, что старшая Киришима полностью одобряла подобное — просто не могла ничто оспорить. Эта ситуация встала перед ней как факт, и ей только и оставалось придерживаться статуса заботливой сестры, принимая даже такую сторону брата.       И, в общем-то, никто не отреагировал на это отрицательно: шутил, пытался поддеть, но то были исключительно дружеские позывы. Даже со стороны той же Киичи, которая любила нарушать тишину своей фразой «Так вот какие у тебя там книжки вместо девушек были!», за что нередко получала жёсткой корочкой по самому затылку. Меткости Аято было не занимать.       Если подумать, весь добрый состав Антейку стал его одним большим другом, его так называемой семьёй. Младший Киришима успел к ним привыкнуть, освоиться в той тёплой и уютной атмосфере, и даже спокойно разговаривать с каждым сотрудником; даже с владельцем кафе, Йошимурой-саном.       Однако, как бы они не были любезны к нему, проводить этот день в их компании Аято не хотелось. Пышные праздники, которые те любят устраивать по подобным случаям — не для него это всё было. Поэтому, отпросившись, подросток решил провести этот день в скромной компании себя и, собственно говоря, Кена, договорившись с Тоукой, что та ничего и никому не расскажет.       И сейчас парень вышагивал в сторону станции. Второй месяц лета, на улице стояла невероятная жара, так ещё и толпы несущихся мимо людей, толпящихся, жарких и противных. Аято хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не находиться рядом с ними, лишь бы уйти в прохладное тенистое местечко, спрятаться там и просидеть до того времени, пока всё не уладится. К сожалению, этого ему было не суждено.       Две станции в душном вагоне, после которого Аято ясно чувствовал на себе прикосновения других людей, отчего всё его тело покрылось противными мурашками. Толпёжка — самое, пожалуй, ужасное, что могли придумать в этой жизни. Именно поэтому, когда, выбравшись на улицу из душного вагона, подул прохладный ветерок, парень невольно выдохнул. И, поправив рюкзак, последовал к выходу со станции. Кажется, даже успевал прийти на пару минут раньше назначенного.       Видеть Кена не в привычной чёрной одежде было даже какой-то дикостью, однако Аято понимал, что, будь оно так, то ему пришлось бы не по одному разу выслушивать о том, как на улице жарко и как же это ужасно. Просто не так давно он уже прошёл это, когда Канеки, невзирая ни на какие советы со стороны обоих Киришим, всё же нарядился в свою любимую одежду. Из-за чего потом страдали все: кто морально, кто физически.       Сегодня, к великому облегчению, белобрысый учёл свои недостатки и не мельтешил перед глазами чёрным пятном.       — Я думал, ты придёшь часа через пол, — сказал Кен, когда Аято подошёл к нему.       — С чего бы это? — поинтересовался подросток, выгибая бровь в недоумении.       — А как же посидеть с Киичи-куном? Она что, не потащила тебя никуда?       — А, ты про это, — он отмахнулся. — Всё нормально, мы виделись с ней с утра. И, благодаря ей, теперь я могу окунуться в мир Средневековья и тамошних порядков.       Канеки коротко хохотнул, глядя на то, как подросток возводит глаза к небу, как бы показывая тем самым, что этому-то и не очень рад, но выбора у него, как такового, нет. И, привлекая к себе внимание, юноша вручил ему свой, пожалуй, воистину странный и неожиданный подарок, от которого у Аято, сказать совсем уж честно, даже бровь дёрнулась.       — Что это? — спросил тогда хулиган, посмотрев на довольного Кена.       — Кролик, — всё так же с улыбкой сказал тот.       — Нет, я это вижу, — он вновь глянул на игрушку в своих руках: небольшой тёмношерстный кролик, с злыми глазами и острозубым оскалом. Жуткая картина, сказать честно, но не отталкивающая, как могло ожидаться. — И что мне с этим делать? — задал очередной вопрос Аято, подняв на Канеки глаза.       — Ну, я просто увидел это и подумал, что он похож на тебя, — одноглазый пожал плечами. — Поэтому и решил, что это лучшее, что я могу подарить, не прибегая к чему-нибудь банальному.       — Придурок ты, — несколько смущённо отозвался об этом подросток, вызывая очередную улыбку со стороны юноши. Чуть позже уши кролика еле как виднелись из-за молнии рюкзака, висевшего за спиной.       Их встречи, — «свидания», как любила выражаться Киичи, — никогда не блистали чем-то необычным. Как и полгода назад, они просто прогуливались, заходя в разные места и осматривая город, прогуливаясь по нему, разговаривая. Словно ничего и не изменилось: просто был взят какой-то перерыв, чтобы вернуться к тому, от чего они ушли. И Аято не был против такого. Даже не был против того, что сегодня это попусту повторилось.       И не чувствовалось какого-то праздника: кажется, подобное состояние, — лёгкость и трепет, — всегда посещали подростка, стоило ему выбраться с Кеном в город. Вышагивая по одной дороге рядом с Канеки, слушая его, иногда чувствуя якобы случайные прикосновения к своей руке, а затем замечая ослепительные улыбки. Это смущало, но вместе с тем вызывало ту странную радость. Жизнь пришла в своё русло, и уже ничто не могло её сломить.       Весь тот Ад, что преследовал его прошедшими осенью и зимой, закончился. Закончились погони, закончились безответные вопросы, закончилась та боль и непонимание, какую ещё никогда не испытывал Аято. Тот тяжёлый камень из проблем рассыпался на мелкие крупицы, забылся, разлетелся по воздуху, более не в силах собраться обратно. И парень надеялся, что так оно и будет; что более в его жизнь не ворвутся проблемы, ломая её, нарушая покой.       Однако вспоминая о том, с кем он вышагивает нога в ногу, Киришима сомневался. И сомнения эти были весьма противоречивы. Он хотел быть с Кеном. Но он его чертовски боялся.       Канеки всегда улыбался, старался приободрить и показать, как значим для него Аято. И хоть не было более ни единого упоминания о том, какое у юноши происхождение, хулиган помнил всё: и чёрные глаза, и красные отростки, и оскал окровавленных зубов. Мысль о том, что его возлюбленный являлся гулем, не давала ему покоя ни днём, ни ночью.       В какой-то степени он понимал, что, возможно, ничего с ним не будет. Кен сильный, он смог его защитить и было дано странное обещание, что продолжит защищать его и далее. Но что, если в один прекрасный момент он просто попадёт под горячую руку? Придёт плохой момент, когда монстр в белобрысом очнётся, начиная ставить свои правила, начиная действовать так, как ведомо только ему? Аято избегал оставаться с ним один на один. И надеялся, что это не было так явственно видно.       «Галлюцинации! Параноидальные глюки! Ты спятил, Кен!»       Аято невольно покосился в сторону Канеки, вышагивающего по правую от него сторону. И, заметив на себе взгляд подростка, тот повернулся к нему, одними глазами спрашивая «Что случилось?» и улыбаясь привычной для себя улыбкой. А подросток невольно задался вопросом: «Какой из них настоящий?».              

***

                    Маршрут, заданный с самого начала, не отличался какой-то индивидуальностью. Он был, сказать совсем уж честно, выученным чуть ли не наизусть — разве что сегодня они не пошли в книжное кафе, так полюбившееся обоим парням. Заглянуть в книжный или музыкальный магазины стало уже привычкой, а не желанием там что-то приобрести. Окунаясь в старые времена, они проходили между рядов, и, замечая тот или иной атрибут, Кен так и стремился напомнить о том, что тот ему напоминает, заставляя Аято всё отрицать и говорить, что не он уронил эту книгу; что не этот диск он искал.       Через пару часов такого вот хождения, когда ноги устали и не желали вести своего хозяина дальше, желудок Киришимы «мягко» намекнул о том, что он, вроде как, требует хоть какой-то нагрузки после утреннего праздничного торта. Но, не желая метаться по каким-то кафе и закусочным, подросток предложил альтернативу — сесть в парке, а по дороге купить пирог в небольшом магазинчике, в котором они с Киичи всегда покупали перекус, если проходили мимо. Возражений к данному выражено не было.       Устроившись на одной из лавок, Аято облокотился о спинку, вытягивая вместе с тем ноги. Солнце слепило в глаза, отчего он их прикрыл и, не двигаясь, сидел просто так: слушая шум суеты, струившийся со всех сторон, разговоры людей, стрекот птиц и насекомых, спрятавшихся в кустах. Дети, выбравшиеся в парк, бегали за собакой, пытающейся поймать летающую тарелку, а взрослые, наблюдающие за этим со стороны, переговаривались друг с другом и хохотали. Ничего не меняется, не зависимо от того, зима на улице или же лето. Всё точно так же, как и в тот раз — даже гул машин и мельтешащие за спиной люди.       — Уже вымотался? — послышался голос со стороны.       Аято открыл один глаз и, отвернувшись от слепящих лучей, посмотрел на усевшегося рядом Кена. Тот, заметив, что внимание приковано к нему, протянул банку с напитком подростку. Холодная.       — Сколько мы ходили, не останавливаясь? Часов семь? Десять? — Киришима выдохнул. Такое явно было ему не по душе, ведь даже на работе, в Антейку, он с периодичностью в несколько минут позволял себе сесть и вытянуть ноги. Всё же, заядлый домосед, как не погляди. — У меня такое чувство, что вечность прошла.       — Хотя прошло только пять часов, — сказал ему Кен, указывая на свои наручные часы, показывающие восемь вечера.       — Невероятно, — отозвался подросток, прикрывая лицо рукой и прикладывая тем самым ко лбу холодную банку. Хоть какое-то облегчение за сегодня.       Летом солнце висело на небе допоздна, и это не очень сильно нравилось Аято, который больше любил темноту и зиму, как таковую. Свободная одежда, палящее солнце, ветер, который также обжигал кожу — то была не его стихия, и только дома он мог это хоть как-то компенсировать. Но только не здесь, не на улице, не при таких погодных условиях.       Жизнь струилась, проносилась мимо сидящих на месте и говорящих о каких-то отдельных, совершенно не касающихся чего-то определённого, темах. К примеру, Кен спрашивал у Аято как тому работается в кафе и не трудно ли ему, на что подросток отвечал, что данный вопрос спустя четыре месяца его пребывания в Антейку несколько неуместен. Однако он ответил, что его всё устраивает. «Даже люди уже не так сильно раздражают», — признался подросток, вызывая смешок со стороны белобрысого.       Казалось бы, они могли сидеть так и разговаривать часами, не замечая времени и того, что их окружает. Чего бы не касалась тема, она переливалась в другую, новую, более интересную и живую. Иногда затухая, но затем вспыхивая с новыми силами, когда Аято, заинтересованный тем или иным вопросом, даже выпрямлялся, пытаясь высказать своё мнение по этому поводу. Часто споря, но, в конечном итоге, приходя к общему мнению, они могли обсуждать даже самое банальное. Ровно до тех пор, пока таймер не исчерпывал себя, сообщая, что уже слишком много времени.       — Солнце уже заходит, — заметил Киришима, посмотрев на часы. — Наверное, пора закругляться.       — Слушай, — заговорил тогда Кен, привлекая к себе внимание, — может… заглянешь ко мне?       — Это… Ну… Я… — начал было Киришима, не зная, что и сказать.       Он испугался, то было видно невооружённым взглядом. И как бы показывать ему этого не хотелось, данность стала очевидным, стоило лишь посмотреть тому в глаза. Хотя Аято, сказать честно, сам не понял, чего именно испугался: самого предложения или того, что стоит за ним?       — Тоука будет переживать! — придумал, наконец, отговорку парень, чуть ли не сжимаясь под пристальным и сощуренным тёмным взглядом.       — Тоука будет переживать? — переспросил тогда Канеки, а затем расплылся в довольной улыбке. — Аято, ты что, боишься?       — Ещё чего! — внезапно встрепенулся тот, нахохлившись, точно обозлённый кот. — Я не боюсь! — и, чуть помедлив, добавил: — Хорошо. Ладно. Заглянуть к тебе? Окей, сделаем этот день ещё более ненормальным.       Глянув исподлобья на поднявшегося Кена, который любезно подал ему руку, парень самодовольно хмыкнул и, поднявшись самостоятельно, двинулся в сторону выхода из парка: походкой уверенной, несколько резкой и дёрганной. Однако, услышав за спиной смешок, невольно замедлился.       — Не в ту сторону, — сдерживаясь, чтобы не засмеяться в голос, остановил его голос Кена.       — Чёрт бы тебя побрал, — остановившись, сквозь зубы прошептал Аято.       Развернувшись, он подошёл обратно к Канеки, который, усмешливо улыбаясь, сказал о том, какой тот всё же ребёнок. И расхохотался, стоило «ребёнку» полезть на него с кулаками, в надежде заставить его ответить за свои слова.       Он согласился, но далеко не из-за того, что хотел этого сам. Его просто поймали на собственной глупости, и парень это понимал. Но сделать уже ничего не мог — гордость не позволяла. Или что-то ещё.