Октябрь 2014
А потом он оккупировал кухонный стол. Потому что из более широких поверхностей в доме был разве что пол. Завалил его бумагами, ватманами и массой принадлежностей для чертежей, которых я прежде даже в глаза не видел, не то что знал названия или умел ими пользоваться. Он мог делать проект в электронном виде, но предпочел сделать все от руки. Говорил, что так лучше чувствует, где чему самое место. А мне нравилось наблюдать за ним, стоя поодаль с чашкой кофе. Он, правда, смущался отчего-то, говорил, что я мешаю, и просил уйти. Но я не сдавался, задерживаясь в дверном проеме. Том занимался чертежами с особым наслаждением, и я действительно видел взгляд, горящий любовью к этим творениям. Он рассказывал об этом дворце искусств так, словно уже побывал в построенном и обустроенном здании. Семестр едва начался, а у него уже был почти готовый к сдаче проект. Раньше я не замечал в нем такого усердия и любви к учебе. Но теперь... Кажется, это одна из тех вещей, на которые можно смотреть вечно. И все-таки мне приходилось ютиться на одном квадратном метре единственного свободного на кухне шкафчика, чтобы умудриться что-то приготовить. А Том отрабатывал. Много и часто. В особенности из-за того, что извинялся так, что у меня оставалось ощущение, будто это я виноват, а не он. Иногда мне становилось даже жаль его наказывать.***
Пришедшего под утро Тома я едва признал, настолько уставшим он был — подменял знакомого в ночную. Он почти повис у меня на руках, засыпая на ходу. Пообещав задать с утра ему хорошую взбучку, я уложил страдальца спать. Хорошо хоть до дома добрался без происшествий. Заснуть у меня так и не получилось. Индикатор ноутбука оповещал о низком заряде батареи, а висевшее на экране письмо с новым заданием от редактора мозолило мне глаза. На этот раз о любовных треугольниках — из всего штата он меня считает писателем женских романов что ли? Я фыркнул, хлопая крышкой. Нестерпимо болели глаза, хоть убойная доза кофеина и помогла мне не упасть замертво после суток на ногах. Покончив с домашними делами, я вышел за почтой и поежился: в легкой кофте уже было прохладно. Скоро ведь и снег выпадет... Я совсем потерялся во времени. Но уличная прохлада взбодрила меня. Скорее забрав почту, я рванул домой, в спасительное тепло. И снова налил себе кофе. Рассылку я сразу отложил в сторону — ремонт в ближайшее время мною не планировался, детские вещи были совсем не к месту, как и товары для экзотических животных — этот буклет меня отчего-то смутил. Счета должны были принести на следующей неделе; пара писем пришла из редакции — от преданных фанатов моих статей, существованию которых я всегда дивился, — а последнее письмо вызывало определенный интерес. Допив кофе, я пригляделся. Письмо для Тома. Неожиданно. Кому он успел оставить этот адрес? Имя отправителя мне ни о чем не говорило. Узнаю, как только проснется это чудо в перьях. Пробуждение у него оказалось скверным. Прежде, чем он смог сказать мне хоть слово, пришлось отпаивать его горячим чаем и не выпускать из постели, пока не спадет температура. Том отчаянно сопротивлялся, но шансов у него не было никаких. О его отношении к ничегонеделанию я прекрасно помнил и пообещал посвятить весь день его развлечению. — Знаю я твои развлечения — из постели не выпускать всеми возможными способами! — кинул он в меня подушку. Раз шутит, завтра будет как новенький. — Принеси мне блокнот с расчетами, буду вовек благодарен. Я сощурился, обещая припомнить ему этот отказ, забрал подушку и сигареты, чтобы у парня не зачесались руки закурить в спальной, и под возмущенные возгласы больного спустился вниз. Зацепившись взглядом за письмо, я схватил и его в придачу к прочим бумагам Тома. От конверта исходил тонкий аромат кофе — неужели пролил, разбирая почту? Но вроде нет, ни пятнышка... Странное дело. — Тут для тебя письмо, от некоего Каулитца, — вошел я в комнату, разглядывая завитушки в подписи. Переведя взгляд на Нойманна, я заметил, как он побледнел, но не прошло и минуты, как тот взял себя в руки. — А, забудь. И тут достали этим спамом. Как только адрес узнали? — протянул он руки за блокнотом, а конверт тут же отправился в корзину. Я недоуменно пожал плечами и сел за статью, краем глаза поглядывая на якобы сосредоточенного Тома. Бессмысленным взглядом вперившись в цифры, мыслями он явно был не здесь. И меня это с толку сбивало не меньше. Не стал бы он так загоняться, будь это просто спамом. Я постарался выкинуть письмо из головы — все-таки, его личное дело. Захочет — расскажет. Ближе к вечеру я вспомнил это выражение на его лице. Том не раз приходил ко мне в скверном расположении духа, ничего не рассказывая, забываясь в крепких объятиях и вовсю отдаваясь чувствам. А я и не требовал. Психологом я не был, чтобы копаться в его проблемах, в которые посвящать меня Том точно не собирался. Но наших своеобразных сеансов ему хватало за глаза, чтобы прийти в норму. Что ж, как это ни прискорбно, духовно близки мы не были. На все свои причины... Повинуясь инстинктивному желанию, позже я достал письмо из-под кучи прочего бумажного мусора и убрал в нижний ящик стола. Мне хотелось узнать, что заставляет Нойманна нервничать. А раз он сам не хочет меня посвятить в эту тайну, когда-нибудь мне придется покопаться в этом самостоятельно.