Май 2015.
Мои дела в городе затянулись. Только к выходным удалось освободиться, но так, впрочем, было даже лучше. Не придется отвлекать Тома от работы, если, конечно, он не нашел себе еще подработку, помимо стажировки. С него станется — тот еще трудоголик. Около полудня я уже был в Мюнхене. Только припарковавшись, я понял, насколько волнуюсь перед этой встречей. Целый месяц без каких-либо вестей о нем, словно мы попали в другое время, где еще не было ни телефонов, ни интернета. Благо свой новый адрес он мне оставил, и на том спасибо. Мне даже казалось, что Нойманн осознанно меня избегает... Домик оказался весьма неплох. Такую громадину в одиночку не снимешь. Я одернул рубашку и вышел из машины. Будь что будет. Дверь мне открыл белобрысый парень лет двадцати в кожаных штанах и прозрачной майке. Что ж, реакция друг на друга у нас была идентичной. Он вздернул бровь, спрашивая, что надо. — Том... здесь? — Ааа... — протянул он и прошел вглубь дома, словно забыв обо мне. Чуть позже я, не решаясь войти без приглашения, услышал: — Том, тебя тут какой-то мужик спрашивает. Я хмыкнул в кулак и невольно взглянул на свое отражение в окне. Неужели я правда так старо выгляжу? Или для них все, кто их старше, уже старики? Где-то в глубине дома раздался раскатистый смех. Людей здесь было немало. Что-то упало, кто-то чертыхнулся, а через минуту я уже видел округляющиеся глаза Нойманна. Он подошел ко мне, поджав губы, и закрыл за собой дверь. — Не ожидал тебя увидеть здесь. — Я подумал, ты будешь рад сюрпризу. От Тома разило алкоголем. День только начался, а он со своей компанией, кажется, пил уже не первый час. — Я рад, но... просто неподходящий момент. Ты извини, что не приглашаю, там... — Да ничего. Я и сам по делам приехал, — скрепя сердце соврал я. — У меня все утрясется через пару дней, останешься? — Посмотрю, как получится, — пожал я плечами. Никакого желания уже не было. — Я позвоню, Дэйв, — улыбнулся Том кривовато, хлопнув меня по плечу, и скрылся в доме. Не такой радушной встречи я ожидал. Может, и по его мнению я слишком стар, чтобы со мной появляться на людях? Я сразу поехал домой, прекрасно зная, что ждать звонка бесполезно. Ничего не изменится из-за того, что я сорвался к нему. Просто зря потратил бензин и нервы. Мне хотелось напиться, но лучше сделать это неподалеку от собственного дома, нежели в сотнях миль от него.***
Дом встретил меня непогашенным светом и прежней тишиной. Сильно меня выбила из колеи эта поездка. Двенадцать часов за рулем, с ума сойти. Давно у меня не было столь насыщенных выходных. Я по привычке прошел в кабинет, настолько часто в нем засиживался в последнее время. Точнее сказать, ввалился, изрядно перебрав в одиночестве. Мне было абсолютно безразлично, куда упасть — казалось, стоит только принять горизонтальное положение, Морфей тут же заберет меня в свою дивную страну. Но как назло подушки были слишком мелкими, а сам диван чересчур жестким. Через час мучений я успел слегка протрезветь, но сна по-прежнему не было ни в одном глазу. Ничто так и не избавило меня от неприятных мыслей. Я вспоминал нашу встречу, недоумение, а после и смущение, проявившееся на лице Тома. Ни на какое прилюдное проявление чувств я, конечно, и не рассчитывал. Но чтобы даже не обнять после трех с лишним лет каких-никаких отношений? С каких пор моя жизнь превратилась в одно сплошное расстройство? Перебравшись за стол, я включил лампу и грустно усмехнулся. Да мне о Билле здесь напоминаний больше, чем о человеке, с которым я жил бок о бок последние месяцы. Воспоминания не вечны, память стирается со временем, и мы помним все меньше о тех, кого любим. Том не оставил в моей жизни ничего, кроме воспоминаний и забытого геля для душа. Злость снова брала надо мной верх. Схватив первый же конверт, я тут же глубоко вдохнул успокаивающий аромат и попросту разрыдался. Глупо было надеяться, что для Тома наша связь что-то да значит. Хороший секс, приятельское общение. Он ведь влюбил меня в себя, сам того не желая. Может быть, из-за этого он и уехал? Испугался чувств и ответственности? Или ему просто нужен секс без обязательств? Я не хотел знать. Не хотел даже думать об этом! Я взял себя в руки. Что-то мне подсказывало, что я в шаге от срыва. А становиться таким же брошенным как Билл, писать Тому письма о том, как живу и как без него плохо, я не собирался. На давно приготовленный для этого листок легла пара строк: «Спасибо за письма, Билл. Для чего тебе это нужно?» Я не стал подписываться, отправив поутру конверт от имени Тома. После вчерашнего мне не было дела до того, даст это надежду Каулитцу или нет. Я просто хотел разобраться и удовлетворить свое любопытство.***
Уже днем я обо всем забыл, уходя с головой в работу. Мне не было дела ни до Каулитца, ни до Нойманна, так и не перезвонившего, ни до писем. Вечер я провел в тишине и покое, с отключенным телефоном и размеренным клацанием клавиш ноутбука. Мягкое кресло, стоящий в воздухе аромат пережаренного кофе и работа, приносящая удовольствие — это ли не идеальный день? До полного счастья мне не хватало чьего-то присутствия в доме и, как я понимал на грани сознания, отчетливого запаха красок...***
Новое письмо от Билла я получил раньше, чем ожидал. Не прошло и недели, как я ему написал. Конверт я вскрыл, не отходя от почтового ящика. Я чувствовал, мне это письмо для меня, несмотря на то, что графа «адресат» старательно убеждала в обратном.«Здравствуй, Дэвид. Не ожидал получить письмо от тебя... Признаться, я сбит с толку. Думал, ты попросишь больше не писать, если увидишь это. Том ничего не объяснил тебе? Как это похоже на него. Я поясню, со временем. А пока я буду подбирать слова, ты расскажи о себе. И о Томе. Как он там?»
В сравнении с письмами для Тома, это было совсем не таким. Коротко, лаконично. Тетрадный лист и шариковая ручка. Впрочем, чего я ожидал? Получить письмо в том же виде, что для Нойманна? Откуда бы у Билла взяться одинаковому отношению к новому любовнику Томаса? Ему он, в конце концов, писал уже шесть лет. Я же получил лишь первое... В какой-то мере это было приятно осознавать. В последний раз я переписывался с другом еще в школе. Я даже забыл, как это было интересно. Но самым главным было другое. Запах. Тот же. Я определенно сошел с ума.***
Замотавшись, я и не вспомнил о том, что надо бы хоть что-то ответить. Лишь новый конверт для Тома напомнил мне об этом. Мне было даже интересно, что окажется внутри на этот раз, тем более после того, как я ему написал.«Здравствуй, Том... Кажется, мое вольное творчество нашло своего почитателя. Недавно я получил письмо. У Алисии дрожали руки, когда она вручила его мне. Я не поверил своим глазам, увидев твое имя на обороте. Я был так рад, что даже не обратил внимания на почерк. Наверное, я совсем достал Дэвида ими. Извини, я постараюсь писать реже. Ты по-прежнему держишь все в себе? Боюсь, однажды ты взорвешься, если ни с кем не поделишься... Кстати. Я совсем забыл рассказать про цветок. Эмма подарила его мне, сказав, что однажды я задохнусь, живя в этих запахах. Название я так и не запомнил, но, впрочем, это уже неважно — он приказал долго жить. Что правда, то правда, рисовать цветы у меня выходит куда лучше, чем за ними ухаживать. Может, это единственное, на что я гожусь?»
На одной фотографии улыбающаяся девушка держала в руках цветочный горшок, другая была сделана незадолго до отправки письма, и похоже, цветок уже не было шансов оживить. А на прочих снимках были его рисунки, преимущественно на холстах, и я тут же повесил их к остальным, настолько хороши они были. Когда хлопнула входная дверь, я встрепенулся, закрывая кабинет. Сложно было поверить, что Том в действительности здесь — ни у кого другого не было ключей от моего дома, чтобы я ждал кого-то еще. Я спустился, а он уже вовсю гремел на кухне. На столе, в окружении бутылок, расположилась пицца, источающая божественный аромат. Том виновато улыбался, потирая шею рукой. — Я скучал, Нойманн, — цокнул я языком, подходя к нему. Традиционно «наш» четверг. Потом выясню, как ему удалось смотаться с работы... У нас не хватило сил добраться даже до спальной, оккупируя диван и забывая обо всем на свете. Мне казалось, я снова в прошлом, задолго до того, как предложил Тому переехать. Он вот так же приезжал, сводя меня с ума и заставляя желать только одного — его. Никому, кроме него, не удавалось завести меня одним лишь взглядом или скользящим по губам языком. От звука его голоса у меня переворачивалось все внутри. Я желал его всеми фибрами души с того самого дня, когда мы познакомились. Несложно представить мое удивление и радость, когда он подошел ко мне сам. — Ты надолго? — Завтра обратно. В субботу отрабатывать отгул. Каждый думал о своем, обессилено глядя в полоток. Время не было моим союзником на этот раз. И пусть мысли были еще тягуче-медленными, я пытался подобрать слова. — Все утряслось? Ты тогда нервный был. — Да, все хорошо. Мне, кстати, предложили после стажировки поработать в Берлине, в их головном центре. Да и отсюда ближе будет. — Уже успел зарекомендовать себя? — я улыбнулся. Томас весьма целеустремлен. — Согласишься? — Пока не уверен. У меня были другие планы, друзья предлагали кругосветку. Я не был удивлен. Шестое чувство подсказывало, что мы все продолжим отдаляться. Поездка может занять и полгода — Нойманн мечтал посетить массу мест, разбросанных по карте. А если есть возможность, глупо отказываться. — Привезешь сувениры, иначе не поверю. — Их и за углом можно раздобыть, отчитаюсь фотографиями, — выдохнул он мне в губы, прекращая этот бессмысленный треп и начиная новый раунд.***
Провожая его, я чувствовал себя брошенным любовником. Мы снова хорошо провели время — и не более того. Не думал, что настанет тот день, когда я начну всерьез из-за этого переживать. Кухня пропахла сигаретным дымом — и когда Том только успел?.. Я молча распахнул окно, чтобы легче дышалось, стараясь не думать о том, что мне с этим делать. Чутье подсказывало, что к выводам я приду неутешительным. А послать все к черту после самим же додуманных мыслей — это запросто. Люблю, умею, практикую. Из соседнего дома послышался звон разбитой посуды — не у одного меня денёк не задался, у кого-то проблемы похлеще, похоже, что и фамильный фарфор пошел в ход. Благо у меня руки не чесались что-нибудь сломать — легче все равно не станет. Не успел я даже подумать о том, как проведу сегодняшний день, как пришло электронное письмо из редакции. Должно быть, снова некому делать обзор на событие, на котором никто не присутствовал. Будто один я такое делать умею. Мельком замеченное в зеркале отражение намекнуло, что я совсем себя забросил... Письмо пришло с персонального ящика Штерна — редактора, — и это мне сразу не пришлось по душе. Либо дело срочное, либо личное. А я не любитель подписываться ни на то, ни на другое. Открывал его я с опаской. «Готов к первой полосе, Йост?» Слишком заманчивое предложение, учитывая весьма напряженные отношения между нами. Фото-вложение меня морально растоптало. Жестокая шутка даже для такого кретина как Штерн, получившего место благодаря массе родственников, уже отхвативших в газете приличные места. Я знал одно — это не было подделкой. И оттого все было еще хуже. Настолько плохо, что даже пустота в мыслях начала пугать. Я смотрел на счастливую Мередит в белом платье, сжимающую изящный букет в руке, а второй обнимающую моего отца. Сомнений не возникало — это была их свадьба, и, судя по дате снимка, совсем недавняя. Я нервно рассмеялся. Как бы ни был я рад за нее, за ребенка, и то, что она нашла свое счастье, я был разочарован. Теперь я в полной мере ощутил себя в шкуре своей матушки, пребывавшей в неведении о наших отношениях. Может, я и сам был виноват, что не спрашивал о ее планах и партнере, справедливо полагая, что избранника она нашла на работе или просто случайно познакомилась на улице. Но теперь я постепенно осознавал, насколько сильно — и как долго — заблуждался. Мои родители разошлись еще до того, как я окончил школу. Отец оставил нам дом, а сам переехал. Я никогда не переживал из-за их разрыва, видел, что вместе им никак не ужиться, а с каждым из них в отдельности мне жилось куда спокойнее. Частые поездки туда-сюда прекратились, когда в моей жизни появилась Мер. Потому что он предложил нам свой домик. Подарок действительно стоил того, пускай мы никогда и не были семейной парой. Буквально через пару месяцев с переезда я получил место, которого добивался уже довольно долго. И уехал. Моя жена удостоверила меня, что запросто справится одна, и пожелала удачи на новом месте. А я с тех пор закрутился и почти не вспоминал ни о матери, ни об отце, — только когда Мер звонила и просила приехать. И меня, черт возьми, полностью устраивала такая жизнь. Поверить не могу: моя жена родила мне брата. Кажется, зря у меня дома нет семейного сервиза... Я прекрасно понимал, что письмо — это лишь издевка надо мной. Мой отец не такая уж и важная шишка, чтобы наша газета освещала информацию о его личной жизни. Но для меня это все равно стало ударом. Отвечать Штерну я посчитал ниже своего достоинства. Ублюдок найдет повод добиться моего увольнения, напиши я ему хоть одно слово, которое ему не понравится. А мне и без того достаточно расстройств, чтобы еще и работу потерять в одночасье. Как некстати уехал Том... Ему бы не составило труда выбить из меня всю хандру и напомнить, что все неудачи временны. Но его здесь не было, как не было никого, с кем бы я мог поговорить. А мне чисто физически был необходим собеседник — я явственно ощущал, как клокочет гнев внутри, и этой ярости было бы достаточно, чтобы разгромить собственный дом до основания. Поэтому я поспешил убраться восвояси. Проще возместить ущерб какому-нибудь бару, если сорвусь, чем потом думать, как восстановить все порушенное. А там, авось, и собеседник найдется. Пускай не столь внимательный, а может и вообще безразличный к моим проблемам — главное, что я не буду один этим вечером. ...Только на четвертом бокале «куба либре» я разговорился с сидящим рядом парнем. Он был угрюм и нуждался в собеседнике ничуть не меньше моего. Я бы даже не обратил на него внимания, но он подкупил меня именем. Его звали Билл. Нет, фамилии он не назвал, да я и сам чувствовал, что это не может быть тот самый человек. Случайность, не более того. Но вечер, наконец-то, привнес в жизнь ярких красок. Он оказался футболистом, точнее, бывшим — недавняя травма поставила крест на карьере, а ведь всего через полгода мог попасть в сборную Германии. Билл рассказывал о неудачах, обрушившихся как снег на голову, и груз с моих плеч сваливался, будто его и не было. Все это было такой мелочью по сравнению с теми передрягами, в которые он раз за разом попадал с тех пор. Он говорил медленно, тягуче, и это клонило меня в сон, а, может, просто алкоголь так действовал. И наверняка бы не заметил, что его уже не слушают. У меня было стойкое ощущение давнего приятельства с ним, хотя я точно видел его в первый раз. Или это по отношению к любому Биллу у меня такое ощущение возникает?.. Он взял с меня обещание еще как-нибудь выпить вместе, и я согласился, недолго думая, пожимая крепкую ладонь. И только попрощавшись вспомнил, что мы не обменялись ни номерами, ни даже не представились друг другу полным именем. Что ж, авось мы еще раз встретимся. А если и нет, я сожалеть не буду. Как назло на глаза попался отцовский номер, пока я листал телефонную книжку в поисках номера такси. Был третий час ночи, он наверняка не обрадуется моему звонку. А может еще и Мер неподалеку. Претило от одной мысли, как у них там, должно быть, все хорошо. И я позвонил. И высказал ему ровно все, что о нем думаю. Ни слова не утаив, потому что не мог больше держать это в себе. Легче не стало. Напротив — стало стыдно, ведь какое я право имею лезть в их личную жизнь? Но слова срывались с языка, несмотря на это понимание. Едкая злость отравляла разум, и отец поддавался на провокации, отвечая грубостью на мои обвинения. Если бы телефон не разрядился, я бы еще много чего смог бы ему припомнить. Но спасительный сигнал отключения выбрал самый подходящий момент. Вот только домой мне пришлось добираться пешком. Но, по крайней мере, проветрил голову. Спать я ложился с неохотой, еще смутно осознавая реальность, но зная, что утром воспоминания о прошедшей ночи накроют меня с головой — и тогда, дай бог, я не сгорю со стыда.***
Утро принесло новые подробности вчерашнего вечера, а также встретило меня дичайшим похмельем. Не стоило после разбавленного рома налегать на текилу, но в компании этого парня было невозможно отказаться от того, что предлагают. Смутно казалось, что закончил я и вовсе пивом, но едва ли я бы дошел до дома своим ходом после такого. Ночной звонок избавил меня от гнева, но ожидаемое смущение взяло верх, стоило только подумать о телефоне. Не в моей привычке спьяну вести подобные разговоры — а трезвым я бы и вовсе не решился. Так что будь что будет. Но я все равно был зол на то, что пребывал в неведении. И звонить, чтобы извиниться, не собирался. Оба хороши. На рукаве рубашки оказалось бурое пятно — Билл опрокинул мой последний бокал «куба либре». Он извинился и коснулся моей руки — случайно или же специально, не имею представления, — пытаясь протереть стойку салфеткой, пока не подоспел бармен. И я испытал сумбурные ощущения от этого прикосновения — мне хотелось осторожных касаний кожа к коже, но не его грубых рук. Хотелось до дрожи. Ром сделал меня чересчур мечтательным. А после этого мы и начали пить текилу, точно, именно после этого. Я уже почти не слушал, а вспоминал свои предыдущие отношения. Самые короткие, самые романтичные и самые странные, которые только можно себе представить. Это было лет пять назад, мы встретились на вечере выпускников — я был несказанно удивлен, снова увидев Дайсукэ в Германии. Он не узнал меня поначалу, но подошел сам — познакомиться. Я рассмеялся, потрепал его по волосам, и сказал, как скучал по засранцу. Сразу по окончании института он уехал домой, с тех пор я лишился друга на долгие годы, но обрел любовника по его возвращению. Дай вытянулся и похорошел, его тоже было непросто узнать, вот только больше японцев у нас не обучалось — мне было проще в этом плане. Пожалуй, всего одна вещь нисколько не изменилась — с алкоголем у него по-прежнему были напряженные отношения. Всего пары рюмок было достаточно, чтобы он перестал себя контролировать. Ничего не поменялось — я снова потащил его домой, потому что он так и не смог назвать мне адрес, где остановился. Мы и сами не заметили, как дружеские отношения переросли во что-то большее. В них не было ни капли страсти — всепоглощающая нежность затмевала глаза. Он был хрупок, и я даже боялся его касаться порой. С Даем мы были знакомы много лет, но такого даже я не ожидал. То были лучшие десять дней моей жизни, я ощущал себя любимым и сам испытывал нечто похожее. А потом он уехал, оставляя привкус горечи на губах с прощальным поцелуем. Я знал, что он опять пропадет на несколько лет — такой уж характер. Даже удивительно, как он задержался здесь на весь период обучения. Я скучал. Мне жгло кожу от его прикосновений, как только я вспоминал о нем. Не прошло и месяца, как я взял отпуск и поехал в Токио — благо, адрес он мне оставил, а знакомые озаботились приглашением. Всего через пару дней я встретил его сестру. — Дай умер неделю назад, — выдавила она из себя на английском. Она узнала меня по его рассказам. Сказала, что он даже себе не мог признаться в этих чувствах, но попрощаться со мной был обязан. Сказать, что я был расстроен, — ничего не сказать. Меня растоптала эта новость. Насколько было бы проще, не оставь он адреса. Я бы по сей день думал, что с ним все в порядке. Что однажды он приедет, снова ненадолго, снова оставляя теплые воспоминания. Но реальность оказалась суровее и отобрала надежду, едва только дав поверить в лучшее... Я тряхнул головой, прогоняя меланхолию, и тут же об этом пожалел — в голове будто взорвалась маленькая бомба. Денек обещает быть удачным... Через год после тех событий я встретил Тома. Абсолютная противоположность Дая — дерзкий, страстный, энергичный. Прежде я никогда их не сравнивал и уж тем более не пытался воспользоваться этими отношениями, чтобы забыть о предыдущих. Просто так сложилось. Наши отношения с Нойманном было сложно назвать серьезными. Ни до переезда, ни после. Как бы мне того ни хотелось, я все сильнее начинал осознавать, что у нас нет никакого будущего. Он слишком своеволен, дерзок. Ему не усидеть на месте. А может, я и сам виноват, ведь после Дая был не в силах даже мысль допустить о чем-то серьезном. И даже если предположить, что у него изначально и были какие-то намерения относительно меня, вероятно, он почувствовал это и отступился. А я влюбился слишком поздно — когда уже не было никаких шансов на то, что моим мечтам суждено осуществиться. Я прекрасно знал, что выгораживаю его этими попытками оправдать. В этом не было никакого смысла, но я продолжал искать причины своих собственных неудач. Мне было больно, и я намеренно делал себе еще больнее, потому что знал — есть лишь два пути: либо оставить все как есть, либо покончить со всем раз и навсегда. И как бы мне ни хотелось быть счастливым с ним, я понимал, что должен отпустить эту ситуацию и жить дальше, ибо сейчас моя жизнь медленно, но верно превращается в ночной кошмар, наполненный мыслями о несчастливом будущем и об истраченных нервах.***
— Доброе утро, Дэйв, — подбежала ко мне секретарь Штерна, как только я вошел в здание, и взяла меня под руку. Такого пристального внимания к себе я не ожидал, нас никогда ничто не связывало, чтобы Габи позволяла себе такие вольности. Но без причины она бы не стала этого делать. Весь путь до лифта она меня не отпускала, посматривая кокетливо и делая вид, что рассказывает мне что-то важное и жутко интересное. Я подыграл ей, пока еще не понимая, что происходит, но двери лифта, наконец, закрылись, оставляя нас наедине, и мы оба вздохнули с облегчением. — Ты зря пришел сегодня, босс свирепствует, даже Штерну выговор сделали. Я уже видела несколько приказов на увольнение, смотри не попадись под горячую руку. — Сама будь осторожнее. День в самом разгаре, а ты не на рабочем месте, — хмыкнул я. Девушка отвела взгляд, слегка покраснев, и пробурчала что-то про перерыв. Я бы посмеялся, не будь ее рядом. Попытки сделать вид, что она встречается с кем-то с работы, были настолько забавными, что вызывали умиление даже у начальства. Все знали, что любовь всей ее жизни работает в банке напротив, и при этом все молчали как партизаны, подыгрывая ее ежедневным спектаклям, и не спрашивая, на кой черт ей это сдалось. Возможно, рассказы про банк были чушью собачьей, ее любимый действительно работал там же, где и сама Габи, а она лишь провоцировала его ревность. Заглядывай я в офис почаще, смог бы приглядеться к людям и сказать, что есть правда, а что ложь. Но увы, мне было не до подобного ребячества. Проводив ее до кабинета Штерна, я поспешил по своим делам, лишь бы не пересекаться с этой козлиной мордой, но успел уловить краем уха разговор по громкой связи: — Габриэль, поднимитесь в мой кабинет. — Да, герр Каулитц. Начальство не так часто заглядывало сюда, система давно отлажена, все знают свою работу и не отступаются от инструкции. Так что дни, подобные этому, редки, и всегда внезапны. Я пожелал Габи удачи, ничуть не сомневаясь в том, что ее место останется за ней. И решил, что стоит сегодня остаться здесь до конца рабочего дня — кто знает, что взбредет в голову старику, вдруг и «удаленных» работников начнет проверять, а присутствие непосредственно на работе сможет его даже задобрить.***
Разговор с шефством принес неплохие плоды. Моей работой он остался более чем доволен, сообщив, что я перевыполняю план, и некоторые статьи еще не опубликованы. Я не слишком-то и следил за этим в последнее время — платили и хорошо. Пообещав мне надбавку, герр Каулитц сообщил еще одну новость: Штерн пользуется служебным положением в личных целях и, возможно, в скором времени будет смещен. По добродушному взгляду из-за очков в деревянной оправе я понял, что он в курсе того письма с издевкой, что я получил недавно. Склонив голову в благодарности, я покинул его кабинет и поспешил домой — больше мне было нечего здесь делать, ведь день и так пестрил впечатлениями. Мне казалось, что у меня голова лопнет, если я узнаю сегодня еще хоть что-то.