Без правил

Льюис смотрит Габриэлю в глаза и понимает: пиздец. Глаза того — с полопавшимися капиллярами, с расширившимися зрачками, слезящиеся: рыжий похож на обдолбанного страдающего наркомана, слезы льются у него по красным щекам. Малиновый заостряет внимание на всем Габриэле. Нос красный, распухший, вокруг раздражение, рыжий постоянно утирает его рукой с обгрызенными ногтями. Волосы растрепанные — явно лежал и только что встал, чтобы открыть дверь. — Насморк, — утверждает Льюис, заходя в комнату Габриэля. — Ангина… кашель, насморк, голоса нет почти… все вместе… — хрипло жалуется демон и жутким образом кашляет, согнувшись и держась руками за грудь. Льюис берет его за плечи и ведет к постели. Укладывает трепетно, как девушку, и идет ставить чайник. Таблеток у них нет: демоны не болеют. Вообще. У них не бывает аллергии, отравлений, они не подвержены вирусам. Но в течение трех дней, начиная со вчерашнего, им приходится испытывать выбранную случайным образом для каждого людскую хворь. Неизвестно, для чего это нужно, вышестоящему начальству знать лучше. Андерсен просто принес распоряжение, Кристьен, скрипя зубами, поставил свою подпись. Льюис сам за один день поборол ужасную мигрень, которая приковала его к постели и заставила весь день лежать, тяжело дыша, с закрытыми глазами — даже открывать их было больно, — головная боль усиливалась от каждого движения, словно все тело превратилось в комок нервов, узел которых в голове. И вот теперь, когда он, выздоровевший, пришел на второй день к Габриэлю, чтобы выяснить, что с ним, выясняется, что рыжему тоже ох как досталось. И за что? Зачем им вообще эта практика?! Малиновый несет Габриэлю чашку с горячим чаем, куда он выжал дольку лимона, и ставит на тумбочку, бережно поправляя на Габриэле одеяло. Даже температуру измерить не может — градусника нет. А рыжего трясет. Он одет в домашние серые штаны и белую кофту, но его трясет, как будто он на Севере, а не в Преисподней. Льюис осторожно касается губами лба Габриэля — тот вздрагивает. Да, так и есть, лоб горячий. Малиновый сует чашку в руки Габриэлю, и тот сжимает ее в своих длинных пальцах с изуродованными дурной привычкой ногтями. — Пей, рыжин… рыжий, — велит Льюис. Он и сам не понял, как хотел его назвать. Рыженький? Рыжинка? Так ласково и непривычно, но почему-то сейчас не хочется звать его ни этим официальным и манерным «Габриэль», ни дружеским «Габ». — Габри! — придумывает Льюис и решает называть рыжего так — пока он болеет, по крайней мере. — Габри, пей чай. Ты ел сегодня что-нибудь? Габриэль отрицательно качает головой, и Льюис идет готовить ему. Готовой еды у него нет — никогда почти нет, только когда он решает приготовить что-то Инверно. Тогда накупает ингредиентов, надевает рыжий передник и долго и старательно раскатывает тесто, сдабривает начинкой, запекает… чтобы розовый, как обычно, принял подарок как должное и закрыл перед носом Габриэля дверь. Льюиса злит это. Злит отношение Инверно. Габриэль любит его. Черт знает, как он сумел это сделать, обойдя природу демонов, но он его любит! А тот… Малиновый сердито кусает губы и думает, что, будь он на месте Инверно, он бы не мучил рыжего, не издевался так изощренно над его чувствами — он бы их принял. Но он не Инверно. Он Льюис. Напарник и лучший друг. Просто друг. А ведь Габриэль нравится ему. Именно поэтому он стал его напарником, именно поэтому, едва справившись со своей напастью, пришел к рыжему. Даже раздумывать не стал. Просто взял и пришел. Помочь. Увидеть. А что еще он может? Решив, что он все же кое-что может, а именно приготовить кашу, Льюис готовит кашу. Кладет в нее побольше варенья: меньше в следующий раз Инверно достанется — и несет Габриэлю. Тот отпивает маленькими глотками чай и морщится при каждом проглатывании. Льюису хочется как-то избавить рыжего от этой боли, но он ничего не может. Болезнь не вылечить — ее можно только полностью побороть, если энергетических сил хватит. Как это сделал он сам. Льюис не дает ложку в руки Габриэлю и тыкает ей ему в губы, побуждая открыть рот. Габриэль послушно размыкает губы, обнажая краешки зубов и кончик языка. Льюису хочется поцеловать его — сейчас и всегда, ну, пусть не всегда, но давно уже, — но он просто начинает кормить напарника с ложки, как маленького ребенка или как любовника. А ни тем ни другим он не является. Детства у демонов не бывает — образ сразу такой, какой будет всегда, если они не изменят его сами, конечно. Да и сознание так быстро формируется, что все этапы взросления до, скажем, пятнадцатилетнего возраста тех ж землян проходят за какие-то полдня. А потом они накапливают опыт, знания, умения… Правда, не всегда меняются души. Вот по поведению Габриэля, навсегда двадцатичетырехлетнего по межвселенским меркам, Льюис бы дал ему не больше двадцати земных. А то и вообще восемнадцать. Уже желающий любви, но еще ничего вокруг не умеющий толком рыжий демон, ранимый, истеричный, всегда бунтующий, — Льюис его безумно любил, хотя предпочитал не задумываться о том, как называются его чувства. Любит же только Габриэль! А все остальные хотят, интересуются, нравятся друг другу… Только вот не заботятся так искренне и не смотрят с такой теплотой. Свой психологический возраст Льюис оценивал где-то на границе между двадцатью и двадцатью одним. Хотя, конечно, иногда Габриэль его бесил. Раздражал так, что ударить хотелось. Но нет. Он сильнее рыжего. Наверное. Выяснять Льюис не решался. Габриэль соперничает с самим Инверно. И по праву считается если не равным ему, то вторым после него. Да и злость ведь берет именно из-за этого Инверно. Что Габриэль в нем нашел? Профессионализм? Холодность? Абсолютное наплевательское отношение к себе? Девчонка. Рыжая девчонка, которой надо именно то, что ей не дают. Капризная, такая любимая и сейчас вот впервые в жизни заболевшая. Льюис вздыхает, наблюдая за тем, как Габриэль жадно ест, с трудом проглатывая, но все равно снова открывая рот, и думает, что если он и правда когда-нибудь откроет ему свои чувства, а тот все равно выберет Инверно, то он его и правда изобьет. От злости. От обиды. От отчаяния. Но так не хочется этого. Пусть уж лучше этой ситуации не придется случаться вовсе. Он никогда ему не скажет. — Айхэм, Льюис… — шепчет Габриэль. «Айхэм» — темная вариация «спасибо». «Спаси тебя Дьявол» значит в переводе с какого-то мертвого и забытого языка. Льюис кивает, ему это слышать привычно, они же зло, они на Темной стороне, начальство у них другое, нежели у большинства, слова благодарности другие, все другое. Особенно обидно неумение любить. Ведь как иначе описать то, что он чувствует к этому рыжему демону? Это не что-то другое, это именно любовь. Льюис не хочет об этом думать, но думает снова и снова. Габриэль приподнимается на кровати и закрывает глаза, покачиваясь. Льюис понимает, что у рыжего кружится голова, и снова пытается уложить его на постель. — Не хочу я… целыми днями почти… второй день уже… — жалуется Габриэль. — Потерпи, — просит Льюис то ли Габриэля, то ли самого себя. Габриэль раскрывает слипающиеся ресницы и смотрит на Льюиса так откровенно и пристально, что тому становится жарко и сердце бьется как бешеное. Он не просит Габриэля высказать переданную во взгляде просьбу вслух и, отставив почти пустую тарелку на тумбочку к кружке недопитого чая, ложится рядом с рыжим. Ему хочется раздеться едва ли не полностью, но он просто снимает обувь и футболку. Ему не холодно, как Габриэлю, — ему жарко. И температура Ада здесь вовсе ни при чем. Рыжий демон ложится обратно и прижимается к Льюису, закрывая глаза. Он не думает о том, что они сейчас лежат в одной постели, и Льюис желает его так сильно, что хочет подло воспользоваться беспомощной доверчивостью Габриэля, но сдерживается из последних сил. Нет, Габриэль считает Льюиса просто другом-напарником, обязанным всегда защищать, а себя — несчастной болеющей дивой, которую никто не тронет. Даже если он уткнется лбом в грудь Льюису. Коснется его обнаженного торса пальцами. Заденет своей ногой его ногу. Будет вызывать сладкую дрожь своим горячим хриплым дыханием. Последней каплей становится жалобный стон: «Холодно». Льюис окончательно теряет голову и решает, что-либо сейчас, либо уж никогда. Габриэль такой слабый из-за болезни, такой уязвимый и беззащитный. Не хочется думать о последствиях. Об Инверно особенно. О том, кого выберет Габриэль, даже размышлять не нужно — Льюис знает ответ, и цвет этих слов не малиновый. Он приподнимает лицо Габриэля за подбородок и врывается в его рот языком. Варенье было малиновым, ну что за ирония. Льюис целует Габриэля, облизывает его потрескавшиеся губы, нежно, с непередаваемым наслаждением от самого осознания, что он это делает. Ласкает рот Габриэля изнутри, скользит по зубам, по небу, касается своим языком его языка, толкая его, поглаживая, облизывая. Глаза Льюис закрыл. На лице Габриэля наверняка шок. Он не хочет это видеть. Но когда Габриэль отвечает на поцелуй, Льюис все же разлепляет ресницы. Габриэль смотрит на него своими рыжими глазами абсолютно спокойно, и Льюис с отчаянием понимает, что он его сам осознанно спровоцировал. Зачем-то. Он его постоянно провоцирует. Зачем-то… Ну вот зачем? Знает ведь, что однажды песочные часы терпения малинового разобьются вдребезги! Габриэль хочет этого? Льюис не знает, он жадно, но теперь уже рвано целует рыжего вновь, неосознанно перекинув через него ногу и начиная наваливаться сверху. Габриэль позволяет. Лежит под ним, тяжело дышит, приоткрыв рот, и смотрит прямо в глаза. У Льюиса сносит крышу окончательно, он хочет Габриэля, хочет своего друга и напарника, хочет парня, демона — которые, по преданию, не умеют любить, — но Льюис рычит от несогласия с утверждением и выдыхает жарко: — Я люблю тебя, Габриэль! Наклоняется к самому лицу демона, трется своим пахом о его и почти стонет от наслаждения. Габриэль. Любимый демон. Болеющий. Слабый. Самый необходимый. Осознание пронзает Льюиса насквозь, пришпиливает к телу рыжего, сбивает дыхание. Он ему признался. Сказал то, что всегда осмеивал со стороны. Любовь. Он такой же, как рыжий. Он испытывает то же самое, но показательно не верит, делает вид, что совершенно не понимает, как это — любить. И сидит сейчас верхом на разгоряченном температурой, рвано дышащем ртом, дрожащем Габриэле. Который молчит и никак не реагирует на его действия. Все терзания Льюиса отражаются на его лице, он испуганно и жалобно смотрит на напарника — так, как никогда раньше не смотрел. — Я люблю тебя, Габриэль, — повторяет малиновый тихо и отчаянно. — Люблю и хочу неимоверно. Прости. Я все делаю не так. Габриэль кладет руки на его ноги повыше коленей и подается вверх низом живота, вырывая у них обоих совместный вздох. — Я знаю, что любишь. Я тоже, — хрипло говорит он и прерывается на вдох — нос заложен, и говорить Габриэлю трудно. — Я долго пытался тебя переупрямить. Это ты меня прости. Не могу сейчас, — Габриэль обмякает под Льюисом, а у того щеки горят, шея, низ живота, он кладет свои руки на руки рыжего и сильно сжимает его запястья, готовый услышать отказ и сделать то, чего так не хотел, — пораженчески избить напарника. Болеющего, слабого, беспомощного. Льюис пылает от обиды и страсти и изо всех сил надеется на то, что Габриэль все исправит, выведет на нужную тропу их запутавшиеся отношения, сделает то, на что у Льюиса не хватило сил, ума, смелости. Малиновый признает себя третьим, а Габриэля — вторым. Черт с ним, с этим Инверно, в их дуэте Габриэль лучше. — Я не могу заняться сексом сейчас, — хнычет рыжий, не подозревая, какую гонку приоритетов сейчас выиграл. — Я себя так идиотски чувствую. Льюис. Прости. Ты наконец-то мне признался, а я… — рыжий хлюпает носом, а у малинового края губ расползаются в улыбке. Он слезает с Габриэля, ищет платок, сует его демону, а потом, когда тот, высморкавшись, жалобно смотрит на него покрасневшими глазами, в голос смеется — немного нервно, чуточку оскорбленно, но облегченно и счастливо. — Идиот, — подводит итог Льюис. — Это ты меня отшил в земном стиле «у меня голова болит», что ли? С поправкой на ситуацию? Габриэль хихикает глупо, с трудом садится, упираясь в подушки, и обещает: «Завтра. Как только я приду в себя. Максимум послезавтра, если не справлюсь с болезнью сам. Проверку завершат, и тогда…» — И зачем эта глупая проверка, — бурчит Льюис, касаясь своей болезненной эрекции сквозь ткань брюк. — Габ, хоть… сделаешь? — Проверка для выявления того, как мы справляемся с трудностями энергетически. У кого лучше выходит. Ты вот справился, ты сильный. А я нет, — Габриэль влюбленно смотрит на Льюиса своими огромными апельсиновыми глазами, а потом пошло ухмыляется. — Сделаю. Если устроит темп моих ласк, я сейчас обессилен… Или сам сделай это на меня. Льюис издает оскорбленный вой и кидается на Габриэля, вцепляясь ему в плечи пальцами и до боли кусая его за шею. Рыжий ахает в голос, стонет: «Лью-ю-и-ис, у меня со-о-пли!..» — и малиновый дает себе новое обещание затрахать бессовестного манипулятора и генератора идиотских ситуаций до его абсолютного правдивого бессилия. Как только тот вылечится от своей ангины. Габриэль насмешливо хлюпает носом и легонько скользит рукой по спине Льюиса, и тот рычит от злости и расстегивает ширинку. — Я тебе отомщу за это, Габри, я буду унижать тебя долго и мучительно, — шипит малиновый, начиная гладить свой возбужденный член, на что Габриэль хихикает и игриво заявляет, что он совсем не против.