Без правил

Кристьен обнимает его, уткнувшись носом в ало-рыжие волосы, а Асмодей говорит и не может остановиться, дыхание сбилось, руки дрожат, а он все равно говорит. — Я люблю тебя, а ты лжешь мне. Я признался тебе, а ты меня обманул, сокрыл от меня правду. Я ревновал тебя к розовому, ты отвергал, говорил, что тебя не интересуют мужчины, и стал с ним тайно встречаться. Я был верен тебе, я делал все, чтобы доказать свою преданность, то, что я лучший, а ты выслал меня за несколько миров на века. Я вернулся, по-прежнему будучи верен тебе, а ты встречаешься с архангелом, — голос Асмодея сорвался, и он несколько мгновений молчал, тяжело дыша, а потом продолжил: — Все меня отвергают, кого я люблю. Дафна променяла на зеленого. Красный этот, замещающий, которого ты на мое место определил, пока меня не было, — я ведь действительно начал чувствовать к нему что-то, — он меня тоже бросил, сбежал с этим грешником. И ты… ты. Я уже не знаю, чему верить, все твои слова я привык переиначивать на противоположные, ведь ты всегда говоришь мне неправду или полуправду. Я боюсь твоих комплиментов, мне все время кажется, что ты их с сарказмом сказал. И твоим действиям сейчас… я не верю тоже, Крис. Красный захлебывается словами, воздухом, болью, чувствами и замолкает, напряженный, как струна, готовый сорваться в руках Харта и боящийся этого, ведь сколько можно его чинить, он не музыкальный инструмент, он живой, дышащий, чувствующий. А Кристьен его ломает и ломает. Черт приоткрывает губы, и с них срывается судорожный вздох. Он все видит, все понимает, Асмодей прав, во многом прав. Но не во всем. Харт не знает, как переубедить упертого демона, вбившего себе в голову, что он вечный проигравший, что все, что бы он ни задумал, закончится с плачевным для него финалом, что Кристьен его не любит. Кристьен хочет доказать, все это не так. Красный сам создает свои беды, он сам загоняет ситуацию в тупик, он сам заранее примеряет маску отчаяния, он верит в несчастливое разрешение ситуации — и сам ее под него подстраивает. И не видит, что все его действия не напрасны, ни одно из них. Кристьен ценит все: от прихода на работу заранее и сданного идеально отчета, где его имя выделено отдельным изящным шрифтом, до тех ситуаций, когда он бы вообще не справился сам, если бы не Асмодей. Кристьену сложно справиться со всем одному, весь Ад лежит у него на плечах, ногами болтает да язык показывает, а он сопротивляется беспределу, на верный путь всех наставляет, учит, помогает. Асмодей не помогает никому, кроме Кристьена. Вернувшись, он первым делом дает по лицу Инверно — за прошлое и просто для профилактики, шипит всем остальным, что они для него — все те же неумехи и неудачники, пусть научились трахать суккубов да волосы красить. Снова все делает лучше всех на пару с розовым, вновь бесит Кристьена, но по-прежнему любит его. Только теперь страдает в разы сильнее из-за его отношений с архангелом и не верит, он больше ему не верит. Кристьен готов сделать для Асмодея все, он хочет быть прощенным, он хочет донести до него мысль, что все не напрасно, что он умеет говорить правду, что он скрывал от него многое и скрывает сейчас. Но вот последнее говорить по-прежнему нельзя, как и тысячелетия назад. Нельзя Асмодею знать, что он особенный для Харта, что его характер, его поступки, его манера речи, его внешность, его стиль жизни — все это не просто нравится черту, это сводит его с ума. Заставляет запирать сердце и душу на сотни замков, выверять каждое слово и лгать, лгать ему и самому себе. Он прижимает к себе Асмодея и молчит, дышит рвано и даже не думает сейчас о том, что обнимать тоже было нельзя. Он уже обнимает. И ему хочется большего, ему хочется поцеловать Асмодея, скользнуть ладонями по его лицу, заглянуть в глаза и увидеть в них безумные, отчаянные, побеждающие время и преграды чувства, а не боль обиды. Асмодей постоянно так смотрит на него. Обиженно, оскорбленно, как будто ему причиняет боль сам образ Харта, но он все равно на него смотрит. Все равно с ним говорит, помогает ему, продолжает доказывать свою любовь, о которой черт знает и так. Ему не нужны доказательства, он знает о ней, он не знает только одного — что с этой любовью Асмодея делать. Демон накрывает руки Харта своими и опускает голову, уставившись в пол. Ну вот зачем Кристьен обнял его, для чего? Теперь он будет вспоминать об этом веками, в памяти перематывать это воспоминание, и сердце будет щемить, и слезы на глаза наворачиваться. Как щемит сейчас. И он уже почти плачет от боли, от нежности, готовой затопить его с головой — выплеснуться на Харта ей все равно никогда не удастся. Так думает Асмодей, как обычно, планируя плачевный для себя финал. И не может поверить сперва, когда Кристьен все же перекладывает руки ему на плечи и касается его губ своими. Демон не верит, колени наполняет слабость, сердце стучит барабаном, дыхания, кажется, нет вообще, а низ живота начинает томить желание. Он отвечает, конечно же он отвечает на поцелуй, он вцепляется в спину Харта пальцами, словно боясь, что тот сейчас передумает, вырвется, сбежит и никогда больше не станет его целовать. Но Кристьен не сбегает. Он толкает Асмодея к стене его кухни, на которой и пытался поговорить с ним в очередной раз, после того как, увидевший его поцелуй с архангелом, тот не вышел на работу. Впервые за все время просто не явился, не предупредив и не став ничего объяснять, когда Кристьен заявился аж к нему домой, чтобы получить объяснение прогулу. Красный просто посмотрел на черта отсутствующим взглядом и отвернулся обратно к плите, продолжая готовить. И вот сейчас Кристьен уже не требует никаких объяснений, он услышал все, что Асмодей должен был сказать по поводу ситуации в целом, он увидел в его взгляде то, что тот недоговорил. Кристьен целует его, прижав к алому кафелю стены, а тот целует его в ответ и впивается пальцами в спину так трогательно-испуганно, что становится понятно: не разлюбит, никогда и ни за что. Харт не знает, что делать с его чувствами, он и со своими не может управиться. Сперва не выявленными, потом подавляемыми, потом заброшенными, забытыми, а теперь вспыхнувшими с новой силой. Кристьен просто целует его, долго, сладко, облизывает пространство внутри его рта, ласкает его язык своим, покусывает губы. И, прокляв весь свет, тащит Асмодея с кухни в его комнату. Демон не знает, верить или продолжать отрицать очевидное, он совсем потерял контроль над ситуацией, он просто лежит на постели, смотрит на расстегивающего пуговицы рубашки черта и не может даже заплакать от счастья; все его эмоции покинули его, оставив шум в ушах и в голове и взрывающийся фейерверк чувств, от которого ломит тело, сбивается дыхание и низ живота наполняет желанием. Кристьен откидывает рубашку и залезает к Асмодею на кровать, кладет руку ему на живот, надавливая и заставляя остаться лежать, не делая попыток встать. Нависает над ним и снова целует, осторожно и нежно касаясь губ и гладя по голове, путаясь в огненных волосах. Асмодей робко обнимает Харта за плечи, ему страшно, он не знает, что сделать, чтобы Кристьен не передумал, продолжил начатое и довел до конца. Тогда на кухне он прижимал его к себе уверенно, отчаянно, он не хотел давать возможность его отпускать. И сейчас не хочет, но теперь боится того, что его действия именно к этому и приведут, в разы сильнее. — Перестань дрожать, — шепчет Кристьен, отпуская его губы, и Асмодей вздрагивает и смотрит ему в глаза. Кристьен чувствует, как кровь шумит в ушах: это тот самый взгляд. Полный любви, а не обиды. Сдобренный страхом, а не неверием. Именно так демон смотрел на него впервые, признаваясь в своих чувствах, открывая душу и беззащитно ожидая приговора. Тогда он солгал ему, разбил сердце и не смог склеить, хотя старался столько лет. Теперь он сделает все правильно. Кристьен стягивает с Асмодея красную футболку, встрепав его пламенные волосы, расстегивает его брюки, отмечая как должное его возбуждение. Накрывает ладонью низ его живота, и тот ахает жалобно, растерянно, как будто он не взрослый демон, а только-только созданный, еще ничего не знающий, не умеющий. Но это ведь не так, Кристьен знает, что тот насиловал Люциуса (пока над ним самим не извратилась жена зеленого демона), спал с Хисором, которого сперва ревновал к своему званию, ругал за неподобающее демону поведение, а потом стал наставлять и неожиданно для всех в него влюбился. Да и в том мире, куда его отправил Харт, он же точно имел с кем-то близость, не мог не иметь столько лет. И девчонку ту, из-за которой и отправился в изгнание, он тоже соблазнил, иначе бы не сумел обмануть, не сумел заставить довериться себе, осквернить и лишить столь многого. Асмодей не боялся близости, он использовал право на нее, которое озвучил ему тогда Харт, в полной мере. Но тогда почему сейчас он ведет себя как рыжий котенок, а не как пламенный тигр, готовый порвать любого, распороть горло когтями и наблюдать за фонтанами крови? Ответ, что он тот, кого Асмодей по-настоящему любит, и потому с ним он не желает одной близости интимной, а хочет настоящих чувств, внимания, нежности, любви, Харт прочел в глазах красного демона. И еще раз погладил его по голове, перебирая пальцами рыжие пряди. Когда Кристьен стянул с него оставшуюся одежду полностью и обнажился сам, Асмодей поверил. Окончательно осознал и вспыхнул алым румянцем, расширил глаза и поддался вперед, садясь и обнимая Кристьена за плечи. Тот кивнул ему, смазанно улыбнулся и завалил обратно на постель. Погладил по груди и животу и накрыл пальцами член. Поласкал его, наслаждаясь поскуливанием демона, который, судя по его реакции, не ходил за утешительной лаской к суккубам после расставания с Хисором. И это было так. Асмодей и правда упрямо зашорился на Кристьене снова, зарекшись спать больше с кем-либо. Слишком больно проигрывать, пусть уж лучше он будет продолжать играть с Кристьеном в «люблю/не люблю» в заведомой роли отверженного, но больше пытаться ни с кем он не будет. Да и бесполезно это, все равно он любит Харта, все равно возвращается после очередного разрыва с кем-либо к нему, как побитый пес к первому хозяину. Тот и ругает, и бьет — Кристьен вообще не любит собак, — но все равно нет-нет да и приласкает, похвалит. Харт ласкает его долго, мучительно, заставляя постанывать и дышать рвано и тяжело, пылая от желания. Он так долго этого хотел — они оба хотели, — он не отпустит демона быстро, он будет любить его так, чтобы восполнить ему все потерянное время, каждую секунду. Асмодей вскрикивает очень тихо, когда ощущает смазанные слюной пальцы Кристьена в себе, — словно боится спугнуть, все еще боится сделать что-то не так. «Если хочешь кричать — кричи, у тебя шикарный голос», — шепчет Кристьен и издает смешок, заметив порыв Асмодея толкнуть его ногой. Тот все еще не вышел из роли непокорного и язвительного подчиненного, чьей распоясанности так сильно удивляются демоны. Почему Кристьен так много ему позволяет, почему так выделяет среди остальных, думает каждый из них, но ответ на это знают только они — начальник и подчиненный, черт и демон, отвергающий и инициатор, двое влюбленных: до боли, до дрожания ресниц, до бешеного сердцебиения. Харт толкается в него пальцами, и Асмодей вскрикивает, получив разрешение, приправленное комплиментом. Он любит делать так, как просит Кристьен. Особенно если это по душе и ему самому. Кристьен вставляет в него пальцы все глубже, поворачивает их, разводит немного в стороны, подготавливая Асмодея к первому сексу с ним — и первому за долгое время, судя по всему. Хисор сбежал три года назад, неужели все это время Асмодей ни с кем?.. Кристьена переполняет желание дать Асмодею насладиться долгожданной близостью с ним, войти в него, переплести свои пальцы с его и любить до крика, слушая его стоны и шепот его имени. И он именно так и поступает. Асмодей хнычет и поддается навстречу, шире разводя ноги, когда Кристьен приставляет к его заднему проходу головку возбужденного члена. Вскрикивает, когда тот толкается, ахает, когда начинает проходить глубже, стонет, когда член входит до середины. И откровенно кричит, когда Кристьен начинает толкаться в него, обхватив руками талию и удерживая его, опустившегося на локти. Харт не желает заканчивать процесс быстро, он замедляет фрикции, дает Асмодею простонать в голос, похныкать жалобно и попросить: «Крис…». И продолжает любить демона, вскрикивающего в такт толчкам. Тот кончает с аханьем и утыкается лицом в покрывало, пытаясь восстановить дыхание после оргазма. Тело бьет дрожь одновременно с пульсирующими удовольствием и слабостью. В голове туман, в мыслях смятенье, в глазах слезы, а на губах счастливая улыбка, подводящая итог. Асмодей дожидается, пока Кристьен разрядится в него, выйдет и уберет руки с его талии, и переворачивается на спину. — А как же Инверно? — Этот вопрос всего лишь начало, он предшествующий, и они оба это понимают. Тем не менее Харт говорит правду, ведь Асмодей так не любит, когда он лжет. — Все было серьезно. Но оно было. Теперь он борется за рыжего, который в свою очередь все эти годы боролся за него. Пусть сами с малиновым разбираются, меня их трио порядком достало за все это время, — Кристьен нагло открывает шкаф Асмодея и достает оттуда полотенце. Красный делает глубокий вздох и задает следующий вопрос, главный, самый болезненный: — А как же Гейл?.. Кристьен стоит к Асмодею спиной, но тот видит его напряжение по застывшей фигуре, по тому, как тот оперся рукой о шкаф. Сердце красного начинает быстро стучать снова, он уже уверен в том, что тут все не может разрешиться в его пользу никак, а это значит — печальный финал для него опять, снова, как и всегда!.. Но тут Кристьен говорит, и его голос звучит хрипло, устало, непривычно отстраненно, как будто сказанное просто факт, а не откровение. — Его жена жива. Яд химеры не убил ее душу, только заместил сознание, лишил человеческого тела, превратив ее в себе подобную. Поэтому ее не хоронили, поэтому он не нашел доказательств ее смерти. Я скажу ему сам, когда придет время. Когда она снова станет сама собой. Не сейчас. И ты не смей говорить, — Кристьен оборачивается к Асмодею. — И хватит реветь, красный демон. Ну-ка возьми себя в руки. Асмодей стирает с щек соленую влагу и всхлипывает надрывно один-единственный раз. Он не смеет ослушаться Кристьена сейчас, он кивает ему, давая нерушимое для демона обещание, шепчет клятву: «даю честное слово, что не скажу». Кристьен садится к нему на кровать и обнимает за плечи, позволяя уткнуться себе в плечо и обнять за шею, как маленькому ребенку. — Я лгу, как и все, — признает Харт. — Но я также говорю и правду, и полуправду, и недоговариваю. Я делаю так, как необходимо, я пытаюсь разрешить ситуацию таким образом, чтобы принести как можно меньше боли всем ее участникам. Перед тобой я виноват, Асмодей. Прости меня. Но ты же доволен финалом?.. Демон отрывается от плеча Кристьена и судорожно кивает, смотря на него мокрыми от слез глазами. Харт поднимается с постели. — Я в ванную, ты идешь? И чтоб завтра на работе без опозданий, еще один такой прогул, и я тебя накажу, честное слово черта. Будешь у меня напарником Инверно, допрыгаешься. Асмодей улыбается широко и до глупого счастливо и поднимается с кровати. — Давай сразу Люциуса, чего уж там, — предлагает он, довольно отмечая порыв Кристьена дать ему подзатыльник. Тот останавливает ладонь за несколько сантиметров до его затылка. Кладет ее нежно и притягивает красного демона к себе, целуя. Асмодею очень хочется продолжить в ванной, но тогда завтра Кристьену придется ставить ему очередной прогул: у них назначена физическая переподготовка, и истерзанное любовью тело просто не позволит ему стать лучше всех. А он же не может позволить Инверно обойти его, ни за что. Никому, как оказалось, не может. Асмодей целует Харта в ответ, обвивая руками его шею, а тот думает, что эту идиотскую завтрашнюю переподготовку надо переносить — без вариантов.