***
Лунный свет мягко освещал лицо парня, который сидел в кресле. Мягкие черные кудри средней длины обрамляли его мертвенно-бледное утонченное лицо. Длинные пальцы нервно царапали кожаную обивку подлокотника. Глаза его были полузакрыты, на лице застыло странное выражение. Издалека он был похож на куклу, но необычный блеск глаз и едва уловимое дыхание выдавали в нем живого. В дверь постучали. — Войдите, — голос парня был низким, приятно бархатным, с долей вкрадчивости. — Ода-сама, все готово. — Хорошо, я иду, — молодой человек грациозно встал с кресла, небрежно взял пиджак и шагнул к двери.***
Хван Ги Ун весело шагал по дорожке. Он шел забрать А Рым. В десять часов вечера позвонила Лили и слезно умоляла забрать пьяную в стельку подругу. Длинные, доходящие до плеч волосы парня развевались на ветру. У Ги Уна было красивое лицо: хорошо очерченные губы, в меру длинный нос и веселые, шоколадного цвета глаза. От образа парня веяло какой-то теплотой и дружелюбием. И действительно, Хван Ги Ун был на редкость открытым и дружелюбным человеком. У него рано умерли родители, и воспитанием парня занялись бабушка и дедушка по материнской линии. Однако трагедия не затронула веселый нрав парня: он считался душой любой компании. Может быть, где-то глубоко внутри он и грустил изредка, но никогда не показывал эти чувства окружающим. — И какой праздник на этот раз отмечали? — Ги Ун притворялся сердитым. — День независимости прошел, Новый год тоже, — и он начал пересчитывать национальные праздники по пальцам. — День уборщиц, — засмеялась Лили. — Да не сердись ты так, у нашей А Рым горе. — Горе? Какое? — Ги Ун в миг посерьезнел и перестал дурачиться. — Горе-горюшко какое… А Рым… сегодня… заснула… на паре… и… Ик… Ой, извини… И… Ик… Мне нужно в дамскую комнату. — Подожди, — встревоженно попросил парень, — и что? — И теперь она главная дежурная… месяц. Вот такая вот жизнь несправедливая… Ик… — заключила Лили и зашагала в сторону дамской комнаты. Вздохнув с облегчением, парень присел на стул. «Вот же шутницы, эдак человека можно и в гроб загнать. Нашли из-за чего пить. Вам только повод дай». — Вот протрезвеешь, получишь у меня! — тихо пригрозил он каштановой копне волос. — Я уже вызвал такси, — сообщил он Лили, когда та наконец вернулась. — Ты хоть адрес своего дома помнишь? — Ага, угу, Сеул, Йонсан-гу, улица… — пробурчала что-то невнятное Лили. — Это совсем рядом, — объяснил Ги Ун таксисту. — Проблем не должно возникнуть, но вот на всякий мой телефон: если не найдете дом, позвоните мне. Проводив Лили, парень вернулся в караоке. Он попытался разбудить А Рым, но его усилия были тщетны. Та спала мертвым сном. Оставив свои попытки, Ги Ун закрыл дверь и присел рядом со спящей девушкой, снял куртку и накинул на ее плечи. «Простудится еще», — подумал он, с нежностью поглядывая на нее. «Разве можно из-за одного выговора так пить? Все такая же впечатлительная, раздула из мухи слона, совсем как в детстве», — и он, закрыв глаза, предался воспоминаниям. Был поздний осенний день. Бабушка привела пятилетнего Ги Уна в новый садик. Прошла всего неделя с похорон родителей, и маленький Ги Ун упрямился, не хотел никуда идти. Он все время плакал, требуя отвезти его к маме. Бабушке пришлось обещать ему, что через месяц он увидит маму, если будет себя примерно вести и ходить в садик. И Ги Ун нехотя согласился. В новом месте он чувствовал себя неуютно. Ребята не обращали на него никакого внимания, играли меж собой. Пацан нашел какую-то книжку с иллюстрациями, забился в угол и начал листать ее. Но не успел он дойти и до середины, как его не очень увлекательное занятие было прервано звуком, похожим на сдавленный плач. Прислушавшись, он повернул голову в сторону звуков и увидел сидящую недалеко маленькую девчушку, которая одной рукой держала коленку, а другой стирала слезы. — Больно? Держи, — Ги Ун протянул ей платок. — Ты не сильно поранилась. Я Хван Ги Ун. Не плачь, пожалуйста. Сейчас позову учительницу. На следующий день Ги Ун, едва встав, оделся и потребовал отвезти его в садик. Но девочка не пришла. Ее не было и на следующий день. Ги Ун уже вконец отчаялся ее увидеть. — Спасибо за платок, — услышал он писклявый голос. — Я его постирала. Хван Ги Ун чуть ли не подпрыгнул от радости. Он был так счастлив, что забыл даже спросить ее имя, лишь улыбался и махал ей вслед. — А Рым, Пак А Рым! — закричала девушка напоследок. — Меня зовут Пак А Рым. А Рым сладко потянулась, зевнула и открыла глаза. — Ги Ун? — удивленно спросила она. — Проснулась, соня? Уже полночь. Пойдем домой.***
Парень сидел с закрытыми глазами. Ему было адски больно, но лицо сохраняло абсолютное спокойствие. — Наушники, — приказал он вполголоса. Секретарь тут же протянул ему наушники и плеер. Соната Бетховена. Семь минут. Всего семь минут, и ему станет легче, гораздо легче. — Кусаноки, где пилот? — открыв глаза и сняв наушники, спросил молодой человек. — Ты позвал его? — Я здесь, — голос пилота дрожал, как и он сам. — Позвольте представиться, — и он отвесил глубокий поклон. — В этом нет нужды, — Ода махнул рукой, — вы уволены. — Но Ода-сама! Он лучший пилот Японии, Ваш отец лично нанял его, — попытался заступиться секретарь. Ода Сайто бросил на него такой презрительный взгляд, что Кусаноки весь съежился. — Мне повторить? — мягко сказал парень и, не дожидаясь ответа, вышел из салона самолета.