Я никогда не уходил

Альянц-Арена никогда не станет для Хосепа Гвардиолы домом. Уютный, светлый, красивый стадион всегда влёк его, тянул, даже не в бытность тренером мюнхенского клуба, фанаты давно привечали каталонского тренера, как своего — да и куда деваться?.. — но почему-то всё время не покидало ощущение, что он приехал играть гостевой матч, а автобус после игры отвезёт не домой, в уже обжитую мюнхенскую квартирку, а в отель. А после самолёт, родной аэропорт Барселоны и, конечно, если не самая важная, то определённо одна из таких составляющих — маленький аргентинец под боком. Именно это чувство солёной горячей волной взмётывается в Гвардиоле, когда тот в перерыве матча идёт вроде бы к раздевалке своей команды, а по сути, его влечёт совсем не туда — и он следует мгновенной цели, ускоряя шаг и приближаясь к Лионелю, который смотрит на него спокойным взглядом чуть прищуренных карих глаз, улыбаясь вроде бы ободряюще, но как-то... неловко, что ли. И Пеп в желании погасить эту неловкость приближается, легко, одними кончиками пальцев хватая форварда за локоть. Тот слегка приподнимает бровь, и испанец в едином порыве выпаливает: — Я... я рад, что ты вернулся, Лео... Месси улыбается — легко, чуть приподняв уголки губ — и отвечает: — А я никогда и не уходил... — и будто бы в противовес своим словам ненавязчиво уводит локоть из буквально-таки просящей хватки, слегка ускоряя шаг и скрываясь в гостевой раздевалке. И это действует на Хосепа, будто отправная точка, будто мотивация, и он быстрым шагом направляется к собственной команде, чувствуя себя так, будто бы за спиной распахнулись крылья. Недоумевающие мюнхенцы, ушедшие на перерыв, проигрывая 1:2, разглядывают счастливого воодушевлённого тренера, как пришельца, а Мюллер и вовсе чувствительно толкает под рёбра стеснительного Роде, который пару мгновений слушает то, что неуёмный Томас шепчет ему на ухо, и заливается краской, тут же пряча лицо за полотенцем и пытаясь скрыть совершенно непозволительное в такой ситуации фырканье. Но Гвардиола, кажется, пропускает всё это мимо ушей, вдохновенно рассказывая, как нужно действовать во втором тайме, сколько людей стоит за их спинами (в этот момент все футболисты дружно делают вид, что в первом тайме на поле были совершенно не они, и в упор не видели, сколько же народу на стадионе), и как же важна эта победа. Прозорливый же Нойер хмыкает, маскируя это за треском липучек на застёгиваемых перчатках, и тихо улыбается, пряча взгляд. На второй тайм Пеп поднимается из подтрибунного помещения на поле уже более спокойным, но его глаза горят — причём, наверное, даже если бы его сейчас спросили о причине такого душевного подъёма, он бы не смог её достаточно доходчиво сформулировать. И команда невольно заражается этим настроением, поднимая темпы, отдаваясь игре целиком. Сложно представить исход, при котором есть возможность пройти дальше — забить минимум пять мячей, не пропустив ни одного, кажется по меньшей мере нереальным, но закончить розыгрыш Лиги Чемпионов на позитивной для себя ноте — почему нет? И эта нота звучит, за что Хосеп и благодарит в раздевалке взъерошенную, будто скомканную команду, для которой этот выигрыш всё же лишь ложка мёда в бочке дёгтя, переворачивая фразеологизм с ног на голову. Те отвечают неохотно, даже у вечно активного Мюллера в глазах царит усталость, а Швайнштайгер так и вообще сидит, уткнувшись лбом в кулаки и не поднимает взгляда. Им сейчас не до тренера, им вообще ни до чего, они единым механизмом сплотились и переживают поражение, поэтому Гвардиола, парой стандартных одобрительных слов завершив монолог, выскальзывает из пестрящей красным комнаты. И, оглянувшись, кошачьим шагом идёт к раздевалке каталонского клуба, в которой его встречают, как родного. Всё сплетается в круговерть сине-гранатового, и это так привычно, что Пеп даже почти и не удивляется, оказавшись с ними в автобусе до отеля. И, что характерно, совершенно не удивляется, обнаружив себя, прижимающего к стене номера тихой в ночи гостиницы Лионеля, который, казалось, и вовсе не менял выражения глаз с перерыва между таймами — он смотрит всё так же спокойно, непоколебимо, будто испытывая на прочность. Надолго ли тебя хватит, горячий каталонец, сколько ты ещё выдержишь без своего маленького героя? И горячего каталонца не хватает совсем ни на что, он вжимает Лео в стену, царапая нежную кожу на его шее отросшей щетиной, прихватывая её губами. И от тёплых пальцев, что нерешительно, будто сомневаясь, обхватывают шею тренера, ему и вовсе сносит башню. Он подхватывает далеко не лёгонького (скажешь ли с виду?) Месси под задницу, беспорядочно целует лицо, искривлённое доброй усмешкой, и они вдвоём обваливаются на кровать, которая жалобно скрипит от натиска, но выдерживает — она за свою жизнь повидала и не такое. Пожалуй, она единственная, кроме этих двоих, кого вряд ли удивит то, что сейчас на ней происходит: вечно наглаженная рубашка франта Гвардиолы бесформенным комком отлетает куда-то в стену и стекает по ней серым в тусклом фонарном свете пятном, а футболка Лионеля оставляет множество сомнений в своей целостности. Но им не до неё — сейчас эти двое заняты исключительно друг другом, на память восстанавливая мельчайшие детали тел и ведя, кажется, скрупулёзный подсчёт каждой родинки. Лео любит кусаться: вот одно из воспоминаний Пепа, которое оживает очень ярко, когда тот входит в него и тут же шипит, чтобы не совсем уж громко — аргентинец не очень больно, но крепко вцепляется зубами в выпирающую напряжённую ключицу. У него нет привычки стонать в голос, то, насколько ему хорошо, Лионель выражает физически: прикусить, прижаться, выдохнуть на ухо, провести языком... И сейчас, насколько можно понять, ему просто великолепно — Гвардиола, не удержавшись, проводит по покрасневшему уху влажную полосу языком и начинает двигаться резче, схватив свою звезду за запястья и заведя их за голову. Сейчас он максимально беспомощен, беззащитен, распят перед ним — но почему-то всё равно отчётливо ощущается, что испанца нельзя назвать единоличным хозяином этой ситуации. Скорее это похоже на сценарий какого-то дурного БДСМ, где с нижним делают только то, что тому захочется, и он держит ситуацию полностью под своим как психологическим, так и физическим контролем, и верхний-Хосеп не может этого не чувствовать. Но именно в этот момент Лео отбивает всё желание хоть на секунду задумываться об этом, внезапно простонав в голос и кончив — залив себе и своему самому главному тренеру животы тёплой жидкостью, которая с парой финальных фрикций Гвардиолы растёрлась между ними — а такое чувство, будто просто закипела и испарилась. И ещё и поэтому в разы сложнее сдержаться и не кончить прямо в это горячее тело, которому хочется поклоняться. Но Пеп всё же справляется с этой сложной задачей и успевает вытащить, разбрызгивая сперму на живот и грудь Лео, который после этого как-то странно обмякает, глядя в потолок. Видимо, для этого дня эмоций хватает с лихвой, потому что и Хосеп просто падает рядом, проведя ладонью по белым каплям — запал иссякает на глазах, и от желания втрахать Лионеля в кровать так, чтобы слышали все, остаётся только желание гладить какое-то по-особенному золотистое в свете фонарей тело, лаская самыми кончиками пальцев и чувствуя, как он молчаливо откликается на прикосновения, опуская ресницы и вздыхая. Тут даже объятия вовсе не обязательны: достаточно лежать рядом и сбивчиво, не в такт, дышать, переводя дух. И когда нападающий поворачивает голову и хочет что-то спросить, Гвардиола с улыбкой качает головой и касается суховатых губ пальцем в извечном жесте, требующем молчания. Но сейчас этот жест скорее не требует, а призывает. И Лео целиком отдаётся этому призыву, закрывая глаза и доверчиво утыкаясь лбом в так и оставшуюся у лица смуглую ладонь.