***
Микеланджело считал, мало кому под силу представить себя на его месте. Ну, каково? Год назад он нашел в себе силы признать: связь Леонардо с Рафаэлем он бы со временем… (нет, принял не совсем подходящее слово) смог пережить, при условии, что у него все еще оставался бы один адекватный и надежный в этом смысле брат. Вдвоем они бы уж как-нибудь пережили… Но затем Майки потерял опору и в лице Дона. Его Донни! И что бы не хотели эти двое построить на руинах их прежней жизни, Майки всегда будет считать это дикостью. Неисправимый оптимист — наверное, это больше не про него. Когда Лео явил себя после болезни, Майки решил, что еще рано делать вывод о том, как они все станут общаться и жить, но страшнее всего была мысль: если уж эти двое станут парочкой ясно, что Майки пойдет боком. Он, разумеется, не желал присоединиться и не сожалел, что ему типо не хватило пары. В этом вопросе у него, хвала всем богам, полный порядок. Но вот лишаться братьев ему никак не улыбалось. А ведь именно к тому всё и могло прийти. Ну серьезно, как долго они смогут уживаться бок о бок? И что станет со временем с этими двумя? Смогут ли они, спустя еще десяток лет, выносить присутствие друг друга или у всех начнет бомбить, у каждого по-своему? Пока жив Сплинтер, пока его авторитет для них непререкаем, они все в безопасности. Мастер наверняка сможет спасать их от самих себя, но вдруг его не станет? Или он станет слишком стар, чтобы суметь сделать хоть что-то. Майки попытался представить себя в свои сорок лет, сожительствующим с двумя братьями, которые все так же вместе. И не смог. Он не думал об этом раньше, но даже представить их четверых, не связанных никакими постыдными отношениями, живущими все в те же сорок вместе, стало тоже не просто. Если бы Лео и Раф не спутались тогда, если бы они все были сейчас вместе живы и в той или иной степени здоровы, как долго продлилось бы такая привычная ему жизнь? Разошлись бы их пути или нет? Майки теперь уже кажется, что это было возможно. Скажите, у них сейчас мозги не плавятся? А чего уж там говорить про четырех замороченных, уставших от общества друг друга в край мужиков, которыми они стали бы. Но жребий брошен, все так, как есть… Если Майки доскрипит до среднего возраста, то он даже предположить не может, как он это сделает, а главное где в итоге окажется. И речь вовсе не о его якобы неприспособленности или несамостоятельности и постоянной нужде в чьей-то опеке. Прозвучит грубо, но братья, пока были рядом, не желая того, тормозили его. Сложный вопрос почему. Но это факт — Майки мобилизовался, когда оставался один. Странная особенность. Он на многое способен, когда этого никто не видит. Такой вот он, шевелится, только когда по-настоящему припекает, у него нет собственной цели в жизни, он редко чего-то хочет, но если он что-то пожелает, то получит это так или иначе. Лео не маячит перед глазами, являя собой пример и образец для подражания. И как результат: Майки не разобрал логово по камешку, в его голове не прибавилось лишних отверстий, даже в комнате у него чисто, не стерильно, нет, просто чисто. Его не убили на поверхности одного, а значит не только Раф мог никого не бояться. И его мозг без Донни стабильно подсовывал пару-тройку идей на любой случай. Пытаясь заранее смирится с неизбежными утратами, Майки постарался научиться довольствоваться только лишь своим обществом. И хотя захламлять свой череп всяким разным, как например Донни, Майки не имел никакого желания, от идеи наполнить себя чем-нибудь высоким и вечным он не отказался. Рисование стало его отдушиной. Но свои такие личные теперь откровения на бумаге он точно не вынесет на суд братьям. Да, без них Майки пришлось поверить в себя. Ему было не просто, но он справился. И все же за такую науку язык не повернется благодарить ни мастера, ни судьбу. Потерял всех, но нашел себя. Ха-ха. Полный опупей. Микеланджело нервно посмеивался от своих умозаключений. Эти мысли словно и не его были. Кто этот мрачный реалист, придушите его! И все же другая его часть робко надеялась на чудо. Донни же такой башковитый, и он со своими возвышенными идеалами не станет вести себя как Раф, стало быть, и Лео либо помрет с ним со скуки, либо обретет такую гармонию, какая ему и не снилась. А Майки научится не замечать всего этого у себя под носом. Майки ведь обещал Донни быть паинькой, в смысле он дал ему понять, что те могут поступать, как им заблагорассудится. И он не станет нарушать своего слова, сказал, что мыслит теперь шире, значит должен растянуть свое мышление так, чтобы напялить его на все их закидоны. Как презерватив на глобус. У него должно получиться, Майки ведь никогда не отличался нетерпимостью к другим, каждому свое, братьям — вздыхать друг по другу, ему — мечты о красотках. А может, они и вовсе оставят эту затею? Такое ведь может быть? К тому же между ними долгое время ровным счетом ничего не происходит. Ну вот совсем. Они совершенно точно нарочно избегают друг друга. Впрочем, они говорили о чем-то подобном, если припомнить тот случай, когда Майки «случайно» их подслушал. Лео игнорирует не только Дона, он слишком занят собой даже для разговора с Майки. Этот парень любит все усложнять, а ведь все, чего хотел бы Микеланджело это сказать ему: «Хей, Лео, если тебе это интересно, я вроде как не держу никакого зла и хочу чтобы все стало как раньше!» Но все-таки придется подождать с этим. Пока у них не перекипят все страсти до единой, лезть со своими делами — это верх глупости.***
Вся эта история долго мучила его, она же и вымотала в конец. Лео пришлось сложнее всех. Его реальность была такова, что один раз он с ней уже не справился. И после того как Донни вытащил его, Лео едва ли рассчитывал преодолеть всё один, только вот некоторые пути необходимо пройти в одиночку. Мир будто бы разделяется на несколько параллельных потоков. Это можно назвать двойной или даже тройной жизнью, да только Лео не такой циник, и было бы ложью утверждать, что он контролирует свое местонахождение или перемещение. Его словно выкинуло в другую реальность, и все здесь было по-другому. Он чувствует себя как Алиса в долбаной стране чудес, как Долли на хрен его знает каком расстоянии от Канзаса и еще целый ворох прочих попаданцев. Правда у всех у них был припрятан туз в рукаве, который, пусть и в самом конце, позволял вернуться. Мыслями он пребывал в прошлом, пустая оболочка слонялась в настоящем, и какая-то часть его каждую ночь рвалась за пределы доступного. Лео знал, у него тоже есть нечто, что связывает его с другим миром. Нужно было только понять, что это, и как оно работает. Где бы ни оказался Раф, Лео мог с ним соприкоснуться, пусть на мгновение, пусть без каких либо доказательств реальности, он мог… как тогда, во сне… На свою беду, он оказался в разных потоках не только с темпераментом. Лео чувствовал это и по отношению к семье. Уже который месяц он словно призрак блуждал по логову, зная, что Донателло в лаборатории через стену, но его нет для Лео, и самого Лео для него нет. Да, физически они все находились рядом, но были бесконечно далеко друг от друга. Сенсей, как и всегда, выступал в роли связующего звена, да только пока что части упорно не желали становиться целым, разваливаясь даже в этих чутких руках. Лео боялся одиночества и чувства собственной бесполезности, однако же, что-то заставляло его упрямо искать новые смыслы и преодолевать преграды на пути к ним. Да, команда, предводителем которой он был, больше не существовала, но, хотел он того или нет, его жизнь продолжалась. Да, он потерял того единственного, кого любил до безумия, и чувства к Рафу навсегда останутся с ним, не угаснут и не ослабнут, рожденные в страданиях, они нанесли много ран, но лишь закалили его сердце. И каждую ночь Леонардо снова и снова в одиночку вступал в неравный бой с желающей пожрать его тьмой. Звать на помощь было некого, и временами он чувствовал, что вот-вот готов сдаться. В одну из таких ночей Леонардо беспокойно метался по комнате. Преодолевая соблазн опустошить аптечку, он перепробовал все. Для медитации он никак не мог сконцентрироваться, мысли не поддавались, стали непослушными, как стая одичалых собак, днем они прятались где-то на периферии сознания, а ночью собирались целой сворой и пускались в бег, разинув красные зубастые пасти. Пытался читать, но это занятие только раздражало, когда единственным желанием было ощутить облегчение или хотя бы уснуть, какие могут быть книжки?! Остановившись посреди комнаты, Лео сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. В его арсенале имелось огромное количество ката, может быть привычные, когда-то отточенные до совершенства движения помогут сейчас хоть чуть-чуть… — Черт! — воскликнул он, неловко присев на подломившуюся ногу, а кулак со злостью впечатался в пол. Лео злился, ощущая себя жалким. Такими темпами, пока он вернет себя в форму, они потеряют непозволительно много драгоценного времени. Поднявшись Леонардо, шаркая ногами, добрел до кровати и с мученическим стоном улегся. Рука, свесившись вниз, нащупала на полу телефон. Может набрать Донни? Шальная мысль, но что если и правда? Лео нашел контакт брата, и палец замер в нескольких миллиметрах от сенсорного экрана. Нет. Разумеется, он не решится. Выйти. Меню. Сообщения. Входящие. Раф. Последнее сообщение: «Чего ты там копаешься?». Хоть убей, Лео не смог вспомнить, куда это они так торопились, что Раф даже не поленился набрать смс, но, наверное, дело было и правда важным. Ведь в истории сообщений всего пять посланий. Все строго по делу. Экран потух, и в его черноте отразилась кромка ночника. Лео попытался сглотнуть, но во рту у него так же сухо, как и в глотке. Это визуальный обман, но золотого цвета блик, словно слегка провисающая нить протянулся из этого мира в темноту, в другой мир через телефон в его руках… Лео нажал кнопку разблокировки и перед ним вновь скудная история переписки. Абсурдная мысль снова атаковала голову, что если…? Функции. Набрать новое сообщение. Пальцы забегали по всплывшим кнопкам. «Мои мечты не достижимы и приспосабливаться к жизни, в которой они не сбудутся, тошно. Стимулировать желание принимать все как есть, не имея и малейшей возможности получить то, что хочешь, это мощно, что тут сказать». Отправить. Лео знал, телефон Рафа, так или иначе, давным-давно уничтожен, но сердце ускорило свой ритм, словно он действительно мог дождаться ответа. Ответа, разумеется, не последовало, но странным образом отправленная темпераменту мысль стала центральной в его голове. Лео прислушался к себе и своим желаниям внимательней. После своего последнего припадка, он умудрился сильно задеть Донни, и гений, обычно такой миролюбивый и понимающий, отстранился. Лео всерьез нервничал так же из-за того, что и Майки оставался по-прежнему закрыт. И в чем тогда должен быть смысл? Не так давно ему жить без Рафа не хотелось, а тут еще парни ведут себя словно чужие… Но нужно быть честным до конца, он сам сегодня провел лишних пять минут в ванной, дожидаясь, пока кто-то за дверью скроется. Он сам резко разворачивался на пятках и уходил прочь от кухни, как бы сильно не хотелось воды, как только понимал, что там «занято». Он сам отворачивался, когда так страстно желал шагов навстречу. Дни протекали медленно. Время загустело и не желало больше бежать стремительным потоком, оставляя сумбурные воспоминания, оно плавно проходило мимо, для того чтобы Лео осознавал каждую минуту. Спустя неделю Леонардо снова отправил сообщение «туда». «Не думаю, что готов снова оказаться побитым в борьбе за счастье и все такое. И как же хорошо, что я не способен просто получать удовольствие, словно грёбаное животное». Лео написал это от злости. И на себя, и на Дона. Это он понял сразу же, как только отправил смс. Не понадобилось мучительной недели раздумий, чтобы стало как белый день ясно: условное время на «подумать», с одной стороны, было нужно, чтобы в самом деле подумать, а с другой стороны, нервировало непроницаемым слоем молчания и бездействия со стороны умника. Что там сейчас творится в этой голове под фиолетовой повязкой? Лео добросовестно думал и додумался до смирения с выбором Рафаэля или его судьбой. А вот Донни, он не понимал… Или как раз понимал то, что ему признавать не хотелось. Лео осознал, насколько абсурдны были мысли о подлинности и природе его привязанности к Дону. Место Рафа не займет никто и никогда, собственно он никем и не станет заполнять образовавшуюся пустоту. Так уж вышло, его судьба жить с дырой в сердце. Но у Донни свое собственное место в его жизни. Лео не использовал его, и это ясное понимание облегчило совесть лидера неимоверно. Примерно так же как сгибала его тяжесть того факта, что место Донни скорее всего тоже опустеет. Так у него появился повод написать «новое письмо». «Иногда бывает трудно во что-то поверить… Так уж вышло, каждый раз легко верится в то, что специально перед тобой разыгрывают, но еще ни разу не доводилось избегать неожиданностей в ситуациях, когда приходится наблюдать не спектакль, а правду, как она есть. Почему именно в таких случаях упорно верится, что это всего лишь провокация? А осознание чаще всего похоже на удар по голове чем-то тяжелым. И ты какое-то время просто отказываешься поверить, ибо эту правду очень тяжело принять». Лео со вздохом отложил телефон. Соблазн обвинить умника в нечестности был велик, но он не станет. Ведь в любых своих действиях Донни руководствовался самыми добрыми намерениями. Он хотел пробудить в Лео новый интерес к жизни. И, видимо, ему удалось. Как бы Лео не пытался это отрицать, все чаще в своих мечтах он, пройдя все испытания, возвращался к семье очищенным, а со временем все яснее вырисовывался финал. В конце пути его ждала новая надежда, скромная улыбка, которую он не видел уже так давно…***
Все началось так ненавязчиво, что ни Дон, ни Лео не могли обозначить, в какой момент снова потянулись друг к другу. Кажется, все началось с кружки. Да, с самой обыкновенной керамической кружки. Лео пил чай, заваренный самым обыкновенным плебейским образом. Сидя перед телевизором, который показывал самый обыкновенный, бездарно снятый фильм, лидер не пытался даже вникнуть в его суть. Чай, к слову, был отвратителен: Лео залил чересчур большое количество скрученных листиков слишком горячей водой, развернувшись, они заняли половину всей кружки, к тому же напиток противно горчил, наверняка потеряв все свои полезные свойства. Но назло своей тупости Лео цедит это горькое пойло до самой последней капли, а потом долго еще сидит со сведенными челюстями. В семье нет ничего странного в том, чтобы, например, услышать просьбу вроде: «Хей, бро, захвати и мою кружку на кухню, по пути», а в выполнении такой просьбы не кроется ничего, кроме проявления заботы. Но когда Донни, проходя по своим делам мимо, молча и без всяких просьб забирает из ладони Лео посудину для того, чтобы отнести ее на кухню и там помыть, Леонардо не находит, что сказать. «Спасибо?». В этом жесте нет ничего особенного для того, чтобы акцентировать на нем внимание, а с другой стороны, это формально в нем ничего особенного, на деле же, этот поступок ой какой особенный. И Лео с благодарной улыбкой принимает это первое «ухаживание». В тот момент он понял, что все его мечты, возможно, не просто бесплотные фантазии. Тропа войны с самим собой внутри него подходила к концу и оставалось только завершить этот путь так, как он того хотел. Его семья по-прежнему с ним, и он не станет больше от них отгораживаться. Донни, получив свой долгожданный сигнал, не пытался форсировать события, он просто плыл по течению и в какой-то момент взял в привычку делать для Лео что-нибудь приятное, по мелочи. Однако, эти самые мелочи говорили Леонардо куда больше, чем непроизнесённые слова. Постепенно взгляды исподлобья делались вновь открытыми, разговоры теряли свой формальный характер, все больше приобретая прежнюю теплоту, и, наконец, зона личного пространства перестала быть почти физически ощутимой скорлупой. Сначала вернулись самые обычные прикосновения в элементарных ситуациях, и затем постепенно они приобрели какой-то совершенно иной смысл. Братья это чувствовали и, в общем-то, не сопротивлялись.***
Лео ждет, пока его чай немного остынет и смотрит, смотрит, смотрит… На то, как Донни задумчиво помешивает свой кофе. На то, как отец ведет беседу с Микеланджело, на Майки, который наконец-то приобрел способность управлять своим рассеянным вниманием. В данную секунду большая часть неимоверно трудного пути до этого момента кажется ему совершенно бессмысленной. И, если б мог, Лео вручил бы себе медаль за сегодняшнее решение расставить все точки над i. Чего там говорить, он подошел к решению проблемы творчески и применил в этом деле, пусть и довольно примитивную, но все же хитрость. Достаточно было услышать, как Майки хлопнул дверцей духового шкафа и пошел коротать время до приготовления еды к себе, лидер тут же занял позицию в засаде. Да, он планировал подловить младшего на кухне для разговора или для того, чтобы внезапно обнаружить, что отчуждение между ними само собой рассосалось. В общем, он должен был оценить критичность ситуации, а дальше — по обстоятельствам. Несмотря на то, что сидеть в полном одиночестве почти целый час было совсем не весело, да еще, как назло, организм после второй пиалы чая требовал посетить уборную, Лео с поистине стоической выдержкой оставался ждать. Нюх чуял волшебные ароматы вкусной еды, подсказывая своему владельцу, что скоро все будет готово. Но Майки не появлялся. Неужто слышал, что Лео тут, и решил носа не показывать, даже если все сгорит? Лео разочарованно вздохнул. Похоже на то… Когда в воздухе появились первые совсем легкие нотки гари, Лео с грустью решил не гробить старания младшего. Нужно было выключить духовку. Но не успел он дойти до плиты, как в помещение влетел запыхавшийся Майки, и по его перепуганным глазам Лео сразу понял: забыл. — Все сгорело, да? — Микеланджело в один прыжок подскочил к плите, раскрыл дверцу и наскоро оценив положение, с облегчением выдохнул, — Еще бы чуть-чуть и эта чудная золотистая корочка, превратилась бы в горелую корку! — Да уж. Нам, определенно, повезло, — с робкой радостью отозвался Лео, чувствуя облегчение от того, что его подозрения не подтвердились. Должно быть, он смотрел на младшего с такой глупой улыбкой, что Майки, переведя озабоченный взгляд с духовки на лицо Лео, не выдержал и расхохотался. — Чувак, я должен немедленно доложить Дону, что его методы лечения говно, лазанья куда эффективней, ты же блин светишься. — Отставить, — усмехается Лео и улавливает момент, когда наплыв радости схлынул будто волна: Раф, его болезнь, неприятности, доставленные семье — все это всегда с ним и веселиться с таким багажом горя неловко, улыбка становится вымученной. — Эй, ну ты чего? Я совсем не хотел портить твой настрой! — Майки забывает про свой кулинарный шедевр и, подойдя к Лео, ободряюще хлопает его по плечу. — Это, конечно, только мое мнение, но твой траурный вид уже начинает доставать. Я не считаю тебя виноватым, Лео. Это наше общее дело. — Ты же знаешь, Майки, что доли вины не равны, да и в конце концов, в чем можешь быть виноват ты? — Лео осекся, испугавшись, что тон его голоса был по привычке поучающим с нотками пренебрежения к словам младшего. — Хотя бы в том, что злился на тебя, — ответил Майки, игнорируя раздражение Лео. Леонардо охает, не зная как реагировать. Майки не осторожничает. Вот так просто, не кружась, сразу к делу. — Постой, ты что, извинился передо мной сейчас? — Ну да, — пожимает плечами Майки. Лео поджал губы в нерешительности, младший и раньше не отличался излишней серьезностью, но даже если его легкий, незлобливый характер сыграл лидеру на руку, мог ли он посчитать себя прощенным? Сомнение слишком явно отразилось на его лице. Должно быть от этого Майки так внезапно вскипел: — Как же вы достали меня, примороченные искатели смысла. Один сбежал, как трус, другие забились в углы. Вам нравится все усложнять? Тогда, пожалуйста! Но со мной у тебя это не выйдет. Ты же хотел меня видеть? Хотел, не отпирайся. И что, снова подожмешь хвост? Лео даже опешил от этого напора. Мог ли он упустить момент, когда реальные страдания превратились в ломание комедии? Но разве не от этого младший отказывает ему сейчас в жалости? — Тогда, я должен тоже попросить у тебя прощения… — подумав, что со стороны может быть виднее, лидер неуверенно смотрит на Майки. — Валяй! — Микеланджело в ответ сверлит его глазами, не оставляя и шанса увильнуть. — Эм… Простишь? — Лео почувствовал себя слегка глуповато, но решил идти до конца. А Майки определённо не любитель долгих и сложных путей, потому как тут же кивнул с самым великодушным видом: — Прощу, — и добавил совершенно серьезно, — разрешу даже обнять любимого младшего брата в честь этого события. Сглаживать, смягчать, разряжать искрящую напряжением атмосферу — это талант, который есть только у Майки, Лео думает, что надо будет сказать ему за это отдельное спасибо, как-нибудь потом, ну а пока, он только немного боязливо обнимает его за плечи, и тот запросто обнимает его в ответ. Вот и все. — Могу и я присоединиться? — слышат они голос умника и, повернув головы, видят его в дверном проёме. — А как же, — хмыкает Майки, распахивая одну руку навстречу гению, — иди и ты за своей долей братских обнимашек. Пусть они и не в том возрасте, когда подобная ласковость обычное дело, сейчас это совершенно особенный момент, который символизирует собой конец проклятого пути поодиночке. Донни не стесняется в выражении радости, сгребает обоих так, что те охают, но тоже сплетают вокруг него и друг друга свои руки. — Я скучал, парни! — говорит Майки, когда они все трое соприкасаются лбами, — Я так скучал… Лео не говорит того же, но выражает взаимность, усиливая объятия. А Донни просто впитывает этот момент, зная, что сотни раз потом будет вспоминать его, смакуя каждую подробность. После они вместе накрывали на стол, и быстроногий Майки позвал сенсея к ужину. Сгорая от нетерпения, он хотел, чтобы отец как можно скорее увидел долгожданную перемену. Сплинтер ведь сразу почувствует, что отношения перестали быть натянутыми, вернувшись в норму. И вот они все, на радость отцу, да и себе самим тоже, снова вместе за обеденным столом, не просиживают в гробовом молчании, а, кажется, искренне наслаждаются обществом друг друга. Лео периодически обводит присутствующих глазами, стараясь не цепляться каждый раз за пустующее место Рафа. Никто в семье, как и он, не собирается забывать, прикрывая зияющую дыру. И несмотря на щемящую боль в груди, Леонардо испытывает что-то сродни гордости за это мужество. — Вот увидишь, Донни, когда я окажусь прав, ты еще вспомнишь мои слова! Это Майки переключился на спор с Доном. — Это вряд ли, — спокойно возражает Донателло, — на всех на вас мои маячки. Раф знал об этом. Он мог уничтожить их сам, или они могли выйти из строя при взрыве, но они продолжили бы еще какое-то время работать, угоди он в плен. Нет, Майки, Рафаэль точно не сидит в заложниках. Да, Лео впервые в жизни прослушал важный разговор, но суть его ясна, Майки не терпится поскорее приступить к поискам, а Донни вычленяет из моря догадок самую вероятную, чтобы не расходовать силы за зря. Они не меньше Лео переживали все это время. «Разве могло быть иначе? Кто мы друг без друга? Без сенсея? Без этого города?» Наверное, лидер должен тоже принять участие в обсуждении, но он только слушает. Всем им предстоит провести еще много часов в раздумьях, прежде чем решение придет.***
Раф был щедр на эмоции, но зажимал чувства, а что до Лео, то им, наоборот, владели его чувства, эмоции же он предпочитал сдерживать. От того, ещё с детства, когда Лео ссорился с кем-то из братьев, он переживал это довольно болезненно. И особенно тяжело ему давались ссоры с Рафаэлем. После особо крупных скандалов, изведенный Лео даже видел их примирения во сне, а поутру едва ли не плакал от острого разочарования. После взрыва Леонардо ждал, что его доканают обманы подсознания в моменты, когда спящий разум терял бдительность. Но Раф совсем не являлся Лео с их последнего свидания во сне. Поэтому он никак не ожидал этой встречи сегодня. Темперамент был настроен на редкость дружелюбно. Войдя в комнату, он прилег рядом, тихонько обнял сонного лидера со спины и много-много раз коснулся его шеи губами. А разомлевший Лео почувствовал себя так хорошо, что боялся даже пальцем пошевелить и случайно развеять эту прекрасную иллюзию. — Как ты? — хриплым и отчего-то дрожащим голосом спросил Раф. Лео едва не заскулил от переизбытка чувств, как же он любил этот голос в самое ухо, так волнующе, и так, черт возьми, больно от того, что это происходит только в его сне. — Я скучаю, — ответил он, не заботясь о том, что это прозвучало откровенно жалобно. Но Раф не посмеялся, сильные руки лишь крепче прижали его к себе. «Я тоже». — Зачем ты пишешь мне письма? — спрашивает темперамент и трётся щекой о плечо лидера. — Прости, мне просто не с кем было поделиться… Раф ничего не ответил, но Лео знал, он просто удивлен содержанием тех посланий. — Не знаешь, что сказать? Я и сам никогда бы не подумал, что скажу такое… Но сейчас все поменялось в лучшую сторону. — Лео, скажи, ты еще хоть немного меня любишь? — должно быть, Раф думает, что о нем все забыли, и поэтому дела тут же наладились. Леонардо мужественно проглатывает слезы и отвечает совершенно искренне: — Конечно, я люблю тебя. Всегда любил. Раньше я боялся этого, сопротивлялся, боролся как с болезнью, но теперь все иначе. Я больше правда не боюсь. Не пытаюсь это контролировать. Я делал тебе много плохого, и поверь, мне так стыдно за все. Поэтому прости меня, если сможешь. Лео не ждет встречных признаний в ответ на поток своих откровений. Просто Раф должен был знать. И теперь он знает. — Мы найдем тебя, Раф, где бы ты ни был, — твердо произносит Лео. И снова молчание, только еще один короткий поцелуй в шею. Лео хочет попросить подсказку, но сдерживает себя, знает заранее: Раф все равно ничего ему не расскажет. Вместо этого он говорит еще более уверенно: — Совсем скоро мы разыщем тебя, потерпи немного. Он слышит, как темперамент тяжело вздыхает и участок кожи, с которым соприкасается лицо Рафа, опаляет воздухом из его легких. — Мне некуда спешить. Я подожду. И все-таки, если можешь, не опаздывай! Лео крепко вцепился в пальцы, сомкнувшиеся у него на пластроне. — Я клянусь! Когда Лео открыл глаза, он помнил все до последней мелочи. В этот раз он не проваливался в черноту, он уснул в объятиях темперамента и провел в этих руках, пожалуй, самые спокойные часы. Уснул во сне. Да уж. Лео не уставал поражаться своим скрытым талантам. Однако же, если оставить в покое степень странности происходящих в грезах вещей, в действительности он впервые не ощутил привычной обиды на весь мир, за то, что тот не соответствует прекрасной реальности снов. «Снилось ли Чжуан-цзы, что он — бабочка, или бабочке снится, что она — Чжуан-цзы?!»* Кто знает…***
*Feeder — Feeling a moment* — Составишь компанию? — гений держит в руках ноутбук, а на черном экране крупный значок паузы. Донни, убив ни много ни мало несколько часов на поиски достойного фильма, позвал лидера, дабы насладиться этим шедевром кинематографа вместе. Дело в том, что Лео, с недавних пор, слишком много тренируется, и Донни испытывает по этому поводу легкое беспокойство. Нет, Лео совершенно точно не стремиться снова отгородиться от всех. Просто Дон не хочет, чтобы он переусердствовал. Дон считает, что они отвыкли проводить время вместе, а еще что Лео должен иногда отдыхать, и если совместить полезное с приятным, получится отдых в его компании. Лео, видимо, посчитал так же, потому что сразу согласился покинуть стены додзе, ради нескольких часов в обществе умника. Они оба удобно расположились на диване и Донателло, водрузив ноутбук себе на колени, запустил кино. Надо сказать, фильм оказался действительно не плох, в любой другой раз Донни оценил бы его по достоинству, только вот беда, их бедра, при просмотре, едва ощутимо соприкоснулись, и это оказалось так неожиданно волнительно, что братья с трудом концентрировались на сюжете. Может, не будь они сейчас вдвоем, ощущения тоже были бы иными? Как знать. А ведь если подумать, у них все еще остался один не решенный вопрос… Скосив глаза на слишком ровно сидящего Леонардо, Донни приподнял уголки губ в легкой полуулыбке. «Что если я сыграю с тобой в одну занятную игру, Лео?» Мысленно обращаясь к брату, Дон, тем самым, успокаивал сам себя. «Я сделаю шаг… и если он неправильный, ты меня остановишь, но если он окажется верным, я сделаю следующий». Его совесть кристально чиста. Эту ситуацию он не планировал. Дрожащий предвкушением воздух сгущается вокруг, потому что они больше не в состоянии прятать свои желания так же хорошо, как раньше. Доверившись интуиции, Дон поступил в точности, как герои наивных романтических историй, закинул руку на спинку дивана, миллиметр за миллиметром опуская ее ниже, пока пальцы не коснулись Лео у основания шеи. Брат остался внешне невозмутим, и Донни, оценив все плюсы подобной стратегии, выждал небольшую паузу, чтобы продолжить. В особо волнительный момент фильма он опустил ладонь на плечо Лео, слегка погладил, подбадривая, и снова не дождался возражений. Да, это было идеально, он не делал и не говорил «ничего такого» или в лоб. Он действовал осторожно и ненавязчиво. Любое волнение со стороны Леонардо и Дон сделает вид, что ничего и не было. После этого старший, скорее всего, не сможет решить наверняка показалось ли ему, или Донни взаправду проявлял нежелательное внимание. Но Лео, кажется, не был против, иначе, легкий массаж шеи уж точно заставил бы его как минимум поинтересоваться, что, собственно, происходит или же просто молча отстраниться. Разумеется, такой алгоритм действий не мог продолжаться долго, вскоре обоим стало ясно, что именно происходит, и что оба они не против. Лео, не знавший правил «игры», участником которой он стал, ткнулся лицом в ямку над выступающей ключицей Дона, а гению потребовалось всё мужество, чтобы преодолеть смущение и страх. Подцепив пальцем подбородок Лео, он притянул его лицо повыше. И всего на секунду задержавшись, чтобы взглянуть в глаза, поцеловал. Волнение сказывалось на обоих. Поцелуй вышел немного неуклюжим, от того что Донни слегка потряхивало, да и куда более опытный Лео был не лучше, но разве это имело значение? Главным было то, что Донни совершенно точно хотел это сделать, а Лео, вне всякого сомнения, ответил взаимностью. Этой ночью Дон очень плохо спал, но, несмотря на внезапно навалившуюся бессонницу, свой день умник начал ни свет ни заря. Какое-то неясное, тревожное, но, вместе с тем, приятное чувство поселилось в его груди. И каждую секунду, когда он вспоминал о том, что произошло накануне вечером, его сердце совершало кульбит. Он только надеялся, что к его лицу не приклеилась та самая, совершенно неадекватная улыбка, какая бывает у влюблённых. Он думал над этим слишком долго. Но лишь вчера понял всё окончательно. Они все же досмотрели фильм и разошлись по комнатам, пожелав друг другу приятных снов. Всё, что ему нужно от Лео, чтобы тот был в порядке и, насколько это возможно, счастлив. Ночью Дон вспоминал о своей пророческой мысли, что пришла к нему, когда Лео только-только взял курс на поправку. Болезнь, изоляция и общая беда сблизили их, не оставив ни одного рубежа. После они могли бы заново выстроить уничтоженные границы. Если бы этого захотел Дон, если бы хотел Лео. Или они могут оставить это как есть, чтобы сделать жизни друг друга немного лучше. И конечно, Дон очень рад тому, что их выбор в итоге совпал. Скрашенное работой ожидание прервал Лео. Не успел появиться, а уже заставил сначала побледнеть, потом покраснеть и щеки теперь пылали в тех местах, где он его касался. Сам же Лидер, загадочно улыбаясь чему-то своему, уселся на диван перед телевизором и, как в былые времена, стал внимательно смотреть выпуск новостей. В перерывах на рекламу он мурлыкал себе под нос незамысловатую мелодию, только вот Донни не слышал какую именно. С замиранием глядя на безмятежный профиль Лео, он улавливал лишь сливающиеся в бесконечно прекрасную мелодию звуки семисена и эрху. Снова. Когда новостной блок кончился, Леонардо выключил телевизор. — Господа, у меня созрел план, — сказал он, обращаясь к братьям, — мы изрядно засиделись, а между тем, у нас осталось одно незаконченное дело. И Донни будто отдельными кадрами видит, как Майки, мигом позабыв о смущении в которое они его вогнали, вскидывает вверх руку со сжатыми в кулак пальцами. Из его глотки вырывается радостный боевой клич. Видит ледяную решимость, что вытеснила из глаз лидера абсолютно все постороннее. И почти физически ощущает, как его собственные плечи освобождаются от груза скатывающихся в пропасть камней. Все хорошо. Снова. Ведь это вовсе не конец пути. Сейчас они в самом начале нового. Примечания: *Чжуан-цзы (Zhuangzi) — китайский философ, последователь Лао-цзы, учение которого излагал в поэтической форме, автор знаменитой «притчи о бабочке». «Однажды Чжуанцзы приснилось, что он — бабочка, весело порхающий мотылёк. Он наслаждался от души и не осознавал, что он Чжуанцзы. Но, вдруг проснулся, очень удивился тому, что он — Чжуанцзы и не мог понять: снилось ли Чжуанцзы, что он — бабочка, или бабочке снится, что она — Чжуанцзы?!»