Красавчик Ричи

Люди сходятся, люди расходятся, обижаются, плачут, радуются, смеются. Я чувствую себя каким-то эмоциональным банкротом среди них всех. Люди ходят на работу, разочаровываются, верят во что-то, влюбляются. А я? Тоже влюбляюсь. Всегда не в тех и всегда не вовремя. У людей есть цели, дружба, что-то, чему они отдаются без остатка. Люди живут. А я? Тоже живу, конечно. Или что-то вроде того. Я не знаю, зачем приехала. Последние полчаса я порываюсь то завести машину и уехать, то открыть дверь и вынырнуть из прохлады салона в летнюю духоту залитой солнцем парковки. И наконец, всё же склоняюсь к последнему. Мой улыбчивый доктор в круглых очках внимательно осмотрел рану, вколол лидокаин и наложил пять швов. Строго велев мне явиться через четыре дня, он уже собирался встать и уйти, когда я наконец решилась: — Доктор Сандерс, подождите! — Я вскочила с места, готовая броситься в погоню, но мой лечащий врач и без этого покорно остановился в дверях. — Мне нужно увидеться с Алексой Денвер, — выпалила я на одном дыхании. Поправив очки, он внимательно посмотрел на меня: — К мисс Денвер нельзя. Вас нет в списке людей, которых можно к ней пропустить. Ну конечно, чёртов список и хренова охрана. — Это касается только журналистов. А я её коллега, — я закатила глаза. Но, увидев, что доброго доктора этим не пронять, только ещё раз вздохнула, и сделала несчастное лицо: — Мы дружим. Я хотела ехать сюда сразу как узнала, но мы вчера давали концерт, и я даже не успела поговорить с её менеджментом... — я запнулась, не зная, что ещё сказать чтобы пронять его, изо всех сил надеясь, что он не попросит позвонить её менеджеру прямо сейчас, и наконец добавила: — Я должна увидеть её. Пожалуйста. Доктор Сандерс только тяжело вздохнул, и не попросил. Мне крайне повезло, что он не в курсе нашей богатой личной жизни. Он провёл меня на «тот самый» охраняемый этаж, и мне не составило труда найти её палату. Гораздо сложнее было заставить себя толкнуть дверь и войти. Алекса лежала на больничной койке и смотрела в окно. Она выглядела настолько маленькой и беспомощной, что у меня сжалось сердце. Её лицо было серого цвета, а руки безжизненно лежали поверх покрывала. Она выглядела так, будто из неё разом выкачали всю жизнь. Алекса чуть повернула голову и смерила меня взглядом потухших глаз. И в её словах я не услышала неприязни. Будто ей было совершенно наплевать: — А, это ты? Пришла добить меня? Давай, скажи, что мне силикон в голову ударил. Или что там ещё ты любишь обо мне говорить. Я пожала плечами, и здоровой рукой пристроив увесистую коробку на её прикроватной тумбочке, не ответила, что примерно это обычно и люблю говорить: — Вообще-то, я принесла тебе кексы. Шоколадные. С шоколадом внутри. Она сморщила нос: — Ненавижу шоколад. — Не ври, только тем и занята, что его топчешь. — Ничего подобного. — Ага, расскажи мне. — Я закатила глаза. Мы помолчали немного. Наконец, Алекса снова посмотрела на меня: — Зачем? — Ну, не могла же я вообще ничего не принести? — Я вскинула бровь. — Зачем ты здесь, я имела в виду, — пожала она плечами. Я скопировала её жест: — А что, ты сильно занята? Мы посмотрели друг на друга в упор, глаза в глаза. Алекса невесело усмехнулась: — Хочешь поговорить о Ричи? Не зная толком куда себя деть, я переставила коробку с кексами на стол перед ней, а затем присела на край кровати, и покачала головой: — Нет, вообще-то хочу поговорить о тебе. О себе она, очевидно, не хотела говорить. Алекса просто рассматривала меня — свежую, здоровую и красивую, с такой же головой набитой дерьмом, как и у неё. Её взгляд остановился на моей аккуратно забинтованной руке, а затем снова вернулся к лицу. Я только криво и невесело усмехнулась. — Скажи, ты любила его? — Наконец спросила Алекса. Я глубоко вздохнула. Что ж, поговорим о Ричи. — У него талант влюблять в себя глупых женщин. — Я помолчала немного. — Конечно, любила. Вот только мне кажется, что пока мы с тобой дрались за глубокие чувства и переживания, Ричи стоял в очереди за мозгами. Алекса усмехнулась, кивнула, и внезапно сильно заинтересовалась кексами. Стараясь не смотреть на меня, она сказала: — Мне казалось, он любит тебя. Я фыркнула: — А мне казалось — тебя. Очевидно, мы обе ошибались. Алекса вдруг подняла голову и, наверное, впервые за то время, что мы знакомы, по-настоящему улыбнулась мне. Устало и очень слабо, но это наверное не так уж важно. Она улыбалась, как будто не было вражды, соперничества и глубокой чистосердечной неприязни. Как будто мы только что познакомились, и она протягивала мне руку для крепкого пожатия. Как будто мы всё ещё могли понравиться друг другу. И я улыбнулась ей в ответ. А потом мы вдруг начали говорить. Обо всём, о чём не решились бы сказать никому другому. Вспоминали то, о чём так сильно хотели забыть. Смеялись. Много смеялись. Алекса вытерла слёзы и снова хихикнула: — Господи, нам определённо не стоило драться! Я как-то отстала от жизни в последние недели, об этом ещё говорят? Я только развела руками, не вполне уверенная, что хочу ей говорить, что о драке все давно забыли и теперь говорят исключительно о её поисках смысла жизни. Наконец, пришлось пожать плечами: — Иногда. Алекса кивнула и вдруг стала серьёзной: — Знаешь, он периодически называл меня Сладкой. Именно так я узнавала о том, что он снова был с тобой. — Она покачала головой, с интересом отковыривая шоколадную крошку от кекса. — На той тусовке перед церемонией он дважды назвал меня Каролиной, и я знала, что домой он увезёт тебя. А потом, уже на красной дорожке, я случайно увидела, как он на тебя смотрит. И это стало последней каплей. Не то, что я знала, что вы спите вместе, не тот цирк, который вы устроили на презентации с "Rusty Four", хоть это изрядно попортило мне кровь. А именно этот взгляд. Я просто впервые действительно увидела его лицо, когда он смотрел на тебя. Я не стала спрашивать, как он смотрел — мне не хотелось знать. Но Алекса неумолимо продолжила: — Красавчик смотрел так, будто ты была толстой, умильной пандой, жующей бамбук, и улыбался. Держал меня за руку, но на самом деле был в десятке метров от меня — рядом с тобой. А потом ты ещё эту чёртову статуэтку получила! Обошла его во всех номинациях, а он стоял и улыбался, как дурак! Гордился тобой. — Алекса снова покачала головой, так и не подняв на меня глаза. — И я не выдержала. Я так злилась, что меня уже не волновали ни камеры, ни масштабы скандала. Я так сильно тебя ненавидела в тот момент, Господи! За всю чисто человеческую обиду. За то, как больно мне было каждый хренов... Оборвав себя на полуслове, она махнула рукой, словно это всё уже ничего не значило, и вздохнула: — Он ушёл в тот же вечер. Завёз меня домой, снял пиджак, забрал свою кожаную куртку и уехал. Ничего не сказал. Ни по поводу драки, ни о том, что больше не вернётся. Но я и без того знала, что не вернётся. Давно знала, — она неловко пожала плечами. — Просто всё равно ждала. Мы ненадолго замолчали. Наконец я покачала головой и сказала просто чтобы разбить тишину: — Прости. Алекса фыркнула и снова откинулась на подушки, заговорщически посмотрев на меня: — Я, наверное, не должна спрашивать, но мне охренеть как любопытно... Я вскинула бровь и она закатила глаза: — Слушай, я очень надолго застряла в этом увеселительном заведении без возможности куда-либо выйти! Имею право на любопытство! Скажи, что ты собираешься делать с тем, что я тебе рассказала? Я удивлённо глянула на неё: — Ничего. А что я могу с этим сделать? — Попробовать начать сначала? — Алекса вскинула бровь. Я покачала головой и отвернулась: — Знаешь, когда сильно чего-то хочешь, не можешь перестать думать об этом, бесконечно строишь планы, которые раз за разом проваливаются, ты рано или поздно перегораешь. Понимаешь, что не судьба. Так что, всё что было — уже в прошлом. — Ты перегорела? — Нет. Но и думать "что-было-бы-если-бы" — тоже больше не могу. Нужно жить дальше. И тебе тоже. Я встала и подхватила сумочку, собираясь уходить, но Алекса неожиданно резво вскочила и сильно схватила меня за руку, удерживая на месте: — Линси, стой, не делай этого. — Не делать чего? — Не заканчивай всё так. Не понимая, что на неё нашло, я опустилась обратно на кровать и, аккуратно отцепив её руку от своего блейзера, уткнулась взглядом в мягкую хлопковую простынь: — Мне нечего заканчивать. У меня никогда ничего не было. Алекса упрямо молчала, поэтому я продолжила: — Это никогда не было эпичной любовной историей. Я имею в виду, мне-то, конечно, казалось, что это именно она и есть, но на деле... на деле я просто была слепо одержима идеей быть с несвободным парнем. Он всегда спешил к тебе, ты знала? — Я бегло взглянула на неё, но не стала ждать ответа. — Каждый раз я была уверена, что на этот раз он останется со мной. Но он никогда не оставался. В сочельник он приехал сразу после нашего выступления... а следующим утром мы гуляли по городу, играли в снежки и он впервые в жизни взял меня за руку. Я подумала: «Вот оно! Вот, чего нам недоставало!», а он попытался сбежать пока я спала, как делал каждый чёртов раз. Сказал, вы вместе празднуете Рождество. — Я неловко пожала плечами и уже хотела продолжить, когда Алекса резко перебила меня: — Линси, заткнись. Прекрати себя жалеть и заткнись. Он уходил каждый раз просто потому что не мог остаться. — В смысле «не мог»? Она посмотрела на меня так, будто у меня была не одна, а целых две глупых головы: — Господи, я поверить не могу, что рассказываю тебе. — Глубоко вздохнув, она внимательно изучила потолок, а потом посмотрела мне в глаза: — Но знаешь, я удивлена, что ты сама не поняла. Я-то думала ты умная. Это у меня ничего не было, Линси. Алекса смотрела открыто и прямо, так, будто сдавалась окончательно и ей уже было плевать, что будет дальше. И внезапно я и вправду всё поняла. Пазл сложился сам по себе, без моего участия, и я просто рассматривала готовую картинку, ещё не до конца понимая, что чувствую. «Он не мог остаться» — так она сказала, а значит наверняка знала почему. Алекса сказала, что давно знала, что он уйдёт, и что это у неё ничего не было. Я достаточно времени провела в шоу-бизнесе, чтобы в принципе понимать, что услышу дальше. Скорее всего, это отразилось на моем лице чистым, ничем не разбавленным отвращением. Алекса только покачала гловой, и принялась с остервенением расковыривать очередной многострадальный кекс: — Ты скорее всего в курсе, что и “Justified”, и “The Hopeless Empire” являются собственностью “Restricted Records”. Точнее, нас они подписали в марте позапрошлого года, когда мы ушли от медленно умирающих “Savage Enterprise”. Собственно, тогда о нас и заговорили. Альбомы стали продаваться, клипы стали набирать просмотры и мы наконец смогли начать выступать на приличных площадках. Алекса замолчала, упрямо не глядя на меня, а я вдруг вспомнила каково это — выкладываться на полную, отдавать всё, а взамен не получать ничего. Я понимала, каким благословением для всей группы было предложение от мейджора. От огромной корпорации, которая обеспечит комфортное существование в дороге, позаботится о рекламе, мерче и вообще — обо всём. Я подобным похвастаться не могла, ведь комфортный автобус и всё остальное мы смогли себе позволить только когда нас уже вовсю крутили по радио (и я точно знаю, что для того чтобы нас включили в прайм-тайм первые пять раз, Дилан заложил свой дом). Но у всего есть своя цена, это я прекрасно понимала и, кажется, Алексе пришлось заплатить сполна. Мне нечего было ответить, поэтому я молчала. Наконец, очевидно, собравшись с мыслями, Алекса продолжила: — Я никогда не была такой, как ты. Никогда не была своей ни в одной тусовке, не умела сходиться с людьми. Но, каким-то совершенно непостижимым образом, мне удалось найти общий язык с Ричи и так получилось, что мы крепко сдружились. Когда она наконец посмотрела мне в глаза, я ободряюще улыбнулась ей, меняя тему: — Как вы познакомились? Она невесело засмеялась: — Так же, как и со всеми остальными — в туре. Мы все тогда только-только начинали. У нас сломался трейлер прямо посреди поля, а они случайно проезжали мимо и помогли нам. Потом оказалось, что мы выступаем вместе. А потом мы несколько недель ездили друг за другом... Я проводила с Ричи даже больше времени, чем со своими ребятами... А потом они стали знаменитыми. — Алекса пожала плечами, как бы подводя итог. — Я не видела его до того самого дня, как нас отправили в тур с “The Hopeless Empire”, но мы очень часто переписывались. Поддерживали отношения или типа того. Поэтому в туре мы, конечно же, снова тусовались вместе. Однажды нас с Красавчиком засняли рядом в баре, и это произвело фуррор. Песни стали продаваться в три раза лучше, всем было интересно, кто такие “Justified”... тогда-то менеджмент и предложил нам «узаконить» отношения. Ни я, ни Ричи не были в то время обременены ничем и никем, и мы решили — почему нет? В конце концов такие контракты не рассчитаны на долгое время, а нас это могло здорово продвинуть. Мы подписали бумаги в сентябре, а в июне уже были свободны. — Она снова пожала плечами, как будто это совсем ничерта не значило. Я покачала головой и спросила совершенно не то, что хотела: — Почему ты не разорвала контракт после первого же скандала? После той тусовки у Картера? Алекса закрыла лицо руками, и невесело рассмеялась: — Как будто мне бы позволили. Посмотри на себя! Ты была идеальной для этого уравнения. Ты наверное даже не осознаешь, что только сильнее подогрела интерес ко всем нам. Тебе в конце концов это тоже пошло на пользу. — Алекса только покачала головой в ответ на мою вскинутую бровь и продолжила: — Красавчик не любил меня. Если бы любил, он бы не искал с тобой встреч. Он, как бы это сказать, слишком честный для этого. — Алекса сморщила нос. — А если бы наши отношения были настоящими, но он всё равно полюбил тебя — он бы сам ушёл. Ещё до скандала. Но, всё было так, как было. Отношения были подставными и разорвать их было нельзя, но он хотел тебя слишком сильно и это серьёзно спутало карты нам всем. Как бы он ни пытался избежать скандалов, чтобы сохранить мою репутацию — стоило ему только увидеть тебя, и мозги напрочь отшибало. Тем не менее, Красавчик не хотел тебя впутывать, поэтому старался порвать с тобой любые отношения, ведь на тот момент он действительно был связан по рукам и ногам, и не принадлежал самому себе ни в одном из смыслов. Она ненадолго замолчала. Я тоже молчала, переваривая информацию. Наконец Алекса фыркнула и покачала головой: — Я и сама несколько раз крутила интрижки на стороне, просто с менее печально известными личностями. Знаешь, в чём ирония? Мне было совершенно плевать насколько сильно он увлёкся тобой. Единственное, что меня действительно волновало после того скандала у Картера — наши продажи. Ты себе представить не можешь, как сильно они подскочили! Помимо этого, я была слишком занята тем, чтобы не путаться в фактах и событиях нашего любовного треугольника. Мне было не до любви, и уж точно не до любви с моим другом. У меня не так уж много друзей, чтобы так сильно лажать! Но интрижки себя исчерпали, а Ричи был всё время подавлен от необходимости следовать этому чёртову контракту, о котором он уже изо всех сил жалел, и мы с ним, наверное больше от скуки, чем от чего-то ещё, стали спать вместе. Как ты понимаешь, тут-то всё и запуталось окончательно. Если после тусовки у Картера я целовала его только потому что ты была в машине жутко невменяемая и раздражающая, то чуть позже я... Господи, не хочу об этом говорить. — Алекса зажмурилась и покачала головой, горько выплюнув, — Он никогда ничего не обещал мне. Он всегда был предельно честен. Но время шло. Мы вместе тусовались, готовили друг другу ужин, смеялись над какой-то ерундой. Он всегда держал меня за руку, даже когда вокруг никого не было, и... он просто был собой. Да что я рассказываю, ты и так знаешь, какой он. Такого нельзя не полюбить. — Алекса рассмеялась, а я с горечью подумала, что нет, вообще-то не знаю. Я совершенно не знала Красавчика. Я не знала, какой он, когда грустит, не знала, что он любит на ужин... я совершенно ничего не знала о человеке, которого описывала Алекса. А она, тем временем, продолжала: — Я вбила себе в голову, что это по-настоящему. Что мы останемся вместе и после того, как контракт закончится. Что будем жить долго и счастливо. Но, что бы я там себе ни думала, мы вместе тусовались, держались за руки и трахались, но если бы не этот чёртов контракт, из которого ни один из нас не мог вырваться — он был бы с тобой. Я молчала несколько минут, пока переваривала информацию, а потом наконец спросила то, о чём хотела спросить изначально: — Ты сказала, вы были свободны ещё в июне. — Ага, так и есть. — Почему тогда... — Почему тогда он сразу не прибежал? — Она фыркнула, — он обещал пойти со мной на церемонию. Было бы ужасно быть Той-Самой-Мисс-Мне-Не-Нужны-Подушки-Безопасности, которую променяли на Мисс-Слишком-Пьяна-Чтобы-Ходить, не находишь? — Она фыркнула, и мы снова рассмеялись. Было очень странно смеяться вместе с ней над этим, тем не менее я и вправду больше не чувствовала неприязни к ней. На самом деле она мне даже нравилась. Но между нами лежала пропасть по имени Красавчик Ричи. Человек, которого Алекса искренне любила, потому что хорошо знала. И я не могла не задаваться вопросом: а кого же тогда всё это время любила я? Я не узнавала Ричи ни в одной детали рассказа. Ну, разве что в той части, где он с ней спал, потому что ему было грустно. Но я всё ещё помнила, как он поспешно собирался тем Рождественским вечером. Просто чтобы успеть к ней, потому что пообещал. Да, наверное его действительно можно назвать честным человеком. В каком-то смысле. Честным, красивым, невероятно талантливым. И, если я всё-таки решусь использовать всю эту информацию по назначению, пожалуй, мне всё же предстоит узнать, что на самом деле скрывается за его такой привычной и знакомой маской. Я взяла Алексу за руку и чуть сжала её пальцы: — Зачем ты рассказала мне всё это? Почему ты хотела, чтобы я это знала? Я ожидала длинного и развернутого ответа, но Алекса только пожала плечами: — Потому что я хочу, чтобы он был счастлив. — Но ведь он будет счастлив не с тобой. — Не со мной. Я кивнула. Мы всё друг другу сказали, пора было уйти и оставить её в покое, в конце концов нам обеим было о чём подумать. Я ещё раз кивнула и уже собиралась отпустить её руку и встать, но всё же не удержалась: — Что такое любовь, Алекса? — Тебе нужно чёткое определение, или как? — Девушка вскинула бровь. Я вскинула бровь в ответ. Наконец Алекса закатила глаза и фыркнула: — Любовь — это когда ставишь интересы другого человека выше своих. Я нахмурилась, повторив её ответ про себя, и наконец поняла. Не существует одного чёткого определения любви. Каждый человек любит по-разному, и каждый вкладывает в это понятие что-то своё. Единственная общая черта — ты что-то отдаёшь, но не для того чтобы получать взамен, нет, а просто потому что ты так чувствуешь. Я всё ещё не знала, что я сама вкладываю в понятие любви, но, как мне показалось, сегодня я стала немного ближе к разгадке. — Я думала, любовь — это чистой воды эгоизм, — наконец сказала я, пожав плечами. — Да, это само собой разумеется! — Алекса фыркнула и взмахнула рукой, — но в конечном итоге эгоизм так никуда меня и не привел. Подумай об этом. — Она подмигнула, а потом искренне улыбнулась мне. И я улыбнулась в ответ, молчаливо скрепляя наше негласное перемирие. Когда я встала и поправила чёрный блейзер, она сказала: — Спасибо, что приехала. Мне нужен был этот разговор. Я кивнула и направилась к выходу, но в дверях всё же обернулась: — У тебя есть все шансы стать счастливой, мисс Денвер. Для этого нужно всего лишь жить. Она махнула рукой и снова фыркнув, улыбнулась: — Ну да, умереть я всегда успею. Выходя из больницы я всё ещё улыбалась, чувствуя себя живой как никогда. Всё рано или поздно встанет на свои места, я искренне верила, что так и будет. Алекса выглядела куда лучше, когда я уходила, и я от всей души желала ей удачи. Мы не говорили об этом, но я и так прекрасно поняла, зачем она сделала то, что сделала. Ведь мне тоже иногда — редко и немного, совсем чуть-чуть — хочется, чтобы меня спасли. Чем меньше становился госпиталь в зеркале заднего вида, тем уверенней я себя чувствовала, но уверенности резко поубавилось, когда я вернулась домой. Я больше не знала, что из рассказанного Алексой правда, а что нет. Я не знала, могу ли вообще верить ей после всего этого бардака. Я снова не знала ровным счётом ничего, но я настолько устала, что впервые в жизни меня это вполне устраивало. Я подошла к зеркалу, чтобы умыться и почистить зубы перед сном, и заглянула в свои глаза: всё такие же серые, с синими кругами под тонной косметики, с покрасневшими от недосыпа белками. Внезапно я вспомнила глаза Ричи, которые видела всего несколько дней назад, когда он говорил, что любит меня, а я в ответ смеялась ему в лицо, совершенно не веря. Я так и не поняла тогда, что я в них увидела, но сейчас резко отшатнулась от зеркала и закрыла лицо руками. Внезапно всё, что я узнала сегодня потеряло всякий смысл и всякую ценность. Мне резко стало неважно, солгала ли мне Алекса, ведь я поняла, что он не лгал. Я поверила каждому его слову, ведь его глаза были зеркальным отражением моих. Он смотрел с надеждой. 4 месяца спустя Рождество — Линси, даже не говори мне, я ненавижу долбаные триплеты! — Скривила нос Алекса. — В смысле «ненавижу»?! Да это вне закона! Ты не... — вскинулась было я, но меня перебил подошедший из-за спины Керри: — Что такое «триплеты»? Мы переглянулись, а потом уставились на него так, будто у него выросла вторая очень глупая голова. Наконец я ответила: — Которые играются под «раз, два, три», — и для наглядности настучала себе по бедру. — Как вальс. — Пришлось добавить, потому что Керри, очевидно, не врубался. — Как вот эта, что сейчас играет, — засмеялась Алекса и толкнула меня в плечо. Керри закатил глаза: — Как ни подойду, вечно о какой-то скучище трепетесь. — На что мы рассмеялись, и обняв его с обеих сторон, потащили к фуршету. Как я и говорила — скандалы рано или поздно забываются и всё возвращается на круги своя, и каким-то непостижимым образом Алекса незаметно стала частью этих самых кругов. Буря не утихала долго. Сначала все жёлтые страницы пестрели громкими заголовками о её госпитализации, это привело к не менее громким заголовкам о том, что Ричи вероломно бросил её ради меня, что, в свою очередь, привело к вольным сочинениям на тему «Линси в буквальном смысле убивает*» и «Почему Линси Киллс такая корова?». Время шло, пресса бушевала, поклонники неодобрительно качали головами, но как бы то ни было, меня никак и ничем нельзя было связать с Красавчиком. Ведь мы так и не поговорили. Мы не виделись и не созванивались ни разу за последние четыре месяца, и я знала о нём только из сводки новостей и чартов, в которых новая песня “The Hopeless Empire” «Пытаюсь дышать» занимала ведущие позиции. Я просто решила немного отступить. Не бороться. Ведь боролась я достаточно, и ни к чему хорошему меня это не привело. Я решила дать нам немного времени, плюс, мне и правда хотелось оставить всю эту чёртову прошлогоднюю драму в прошлом. О том, что Алексу наконец-то выписывают я узнала из утренних новостей и сначала не придала этому значения. Мне хотелось проведать её, но я понятия не имела, о чём с ней говорить. Поэтому, благополучно забыв о ней на несколько дней, я полностью погрузилась в работу. Ага. Оставив депрессивные метания и творческий кризис позади, я снова начала писать песни, и мы со Скаем всё-таки начали подготовку материала для следующего альбома, проводя в студии дни и ночи. В один прекрасный (особенно бездарный) день я заехала после работы в супермаркет купить какой-то дряни, и сама не заметила, как часом позже оказалась в Палм Харбор, у двери дома Алексы. Не то чтобы она была сильно рада меня видеть: — Линси? Ты что здесь делаешь? — Проснись и пой, засоня, — буркнула я, кидая взгляд на её мятую пижаму и всколоченные волосы, пока неделикатно отодвигала её от двери. — Ты надолго? Я собиралась... — Ничего ты не собиралась, — фыркнула я. — Ладно, может и не собиралась. — Она закатила глаза. Мне стоило больших трудов заставить её помогать мне готовить пасту, а потом мы пили вино и смотрели «Спасателей Малибу», пуская слюни на молодого Девида Хассельхоффа. — Это что это получается? — Вяло спросила Алекса, — мы теперь — подружки? — Господи, нет, конечно. — Я скривилась. А спустя две недели она позвонила в мою дверь. Мы с Керри устраивали пижамный вечер, поэтому мне стало очень неловко, когда я открыла: — Алекса? Ты что тут делаешь? — Ох, заткнись и налей мне выпить, у меня был чертовски тяжёлый... — протиснувшись в дверь и окинув меня взглядом, она сморщила нос. — Ты что на себя напялила? Я тоже окинула взглядом свою розовую пижаму с кроличьими ушами и невозмутимо пожала плечами, мечтая провалиться сквозь землю: — Мы хандрим, — и прежде чем она успела ответить, взяла с придверной тумбочки ещё одну позорную пижаму, приготовленную как раз на случай, если кто-то придет на пижамную вечеринку без своей собственной. — Присоединяйся. Не знаю правда, влезет ли сюда твой бюст. Она фыркнула и бросила в меня пижамными штанами. В гостиной нас ждали Керри, Алекс и Скай. Стоит ли вообще говорить, что из нас всех хорошо выглядел только Керри? Усадив Алексу на пуфик, которым прикрыла пятна крови на ковре, я плюхнулась на пол рядом и ткнув в неё пальцем, нарушила гробовую тишину: — Это Алекса, и у неё был дерьмовый день. Все подняли руки в приветственном жесте и в унисон сказали: — Привет, Алекса! А ещё через минуту тишины, наконец не выдержал Алекс: — Позволено ли нам спросить, с каких это пор вы подружки? Мы закатили глаза и переглянулись. — Ох, заткнись, — сказала я. Разумеется, это не укрылось от вездесущих папарацци, и уже через месяц мы вовсю красовались в журналах, то мило беседуя за ланчем в центре, то хохоча над чашками кофе на вынос. Топор войны был официально зарыт и похоронен, и в конечном итоге мы вернулись туда, где всё и началось — на вечеринку к Картеру Оуену. В этот раз я приехала с Керри, превратившим меня в кинодиву шестидесятых. На мне было тесное серебристое платье в пол и белое манто из искусственного меха. Волосы были уложены в безупречную голливудскую укладку, а на губах снова была славноизвестная “Call Girl”, и хоть на улице вместо снега и мороза с самого утра стояла удушающая жара, предвещающая дождь, настроение было праздничным и чисто-рождественским. Мне всегда нравился особняк Картера — роскошная вилла в колониальном стиле — четкими, стогими линиями, высокими окнами и старомодной террасой, спускающейся в потрясающий цветущий сад. Я всегда мечтала в один прекрасный день стать настолько яйцеголовой, чтобы позволить себе такой дом. Сегодня он был празднично украшен остролистом и омелой, а в зале, где проводились вечеринки, стояла огромная рождественская елка. В меховом манто, которое я постоянно придерживала, чтобы не свалилось, было невыносимо жарко, но снять его я наотрез отказывалась — не зря же я терпела его последние два часа! Череде знакомств и ничего не значащих бесед не было конца. Одни улыбающиеся лица сменялись другими, скулы сводило, а каждый вдох давался с тяжкой борьбой. В конечном итоге я совершенно неделикатно запустила руку в сумочку Керри и выудила оттуда свои сигареты, а затем, подхватив с ближайшего подноса бокал шампанского, направилась на террасу. Выйдя к лестнице, я опёрлась на баллюстраду, лениво глядя на гуляющие в саду парочки и думала о том, что в этом мире каждый одинок по-своему. С друзьями, в толпе — везде. Ведь в конечном итоге всё равно каждый сам за себя. Это правильно, конечно. Так и должно быть. Но я мечтала, чтобы хоть на один вечер это изменилось. В конце концов, каждому человеку нужен человек. Кто-то, кто не боялся бы разделить своё одиночество на твоё, кто-то, кто был бы не против быть одинокими вместе. Я не верю в любовь до гроба, пресловутое «раз и навсегда» и «родственные души», вот серьёзно. Но накануне Рождества принято верить в чудеса. И поэтому сегодня я от всего сердца мечтала ошибаться. Он подошел бесшумно, как тень, и облокотился на перила рядом со мной. Настолько близко, что я чувствовала тепло его плеча даже не касаясь. Моё сердце забилось быстрее и я как-то резко вспомнила, какой сегодня тяжёлый воздух, и как трудно мне дышать. Ричи вздохнул и щёлкнул зажигалкой. Рождество — время волшебста, мать его. — С Рождеством, наверное. Я усмехнулась и покачала головой: — Наверное. Он приложился к стакану скотча, который держал в руке и хмыкнул: — Малышка решила спрятаться в углу? — Никто не спрячет Малышку в углу. — Мы синхронно криво усмехнулись. — Ты ведь понимаешь откуда это, да? — Спросила я, всё ещё усмехаясь. — Ага. Какой-то стрёмный фильм со Суэйзи. — Он скривился. — И что теперь? Схватишь меня за руку и потащишь танцевать? — Но сначала толкну душещипательный спич.* — Мы снова фыркнули. — Поздравляю, кстати, — как можно беззаботнее сказала я после небольшой паузы, — «Пытаюсь дышать» стала таким большим хитом только из-за гитарного соло. — Из-за чего же ещё? — Ричи хохотнул. — Нет, правда, звучит как классическая рок-баллада, очень круто. Ричи улыбнулся и тут же спрятал лицо за густыми волосами, нейтрально ответив: — Неудивительно, что это хит — там одни сырые эмоции. Я написал её сразу после нашей последней беседы, если можно так выразиться. — Ты уже выразился, — беззлобно поддела я, а потом уставилась на него во все глаза, — Так это ты её написал?! Ричи удивлённо уставился в ответ: — А что тебя так удивляет? Я пишу большинство песен. Мэтти, благослови его Господь, потрясный чувак и отвратительный рифмоплет, — а потом добавил, лукаво усмехаясь: — Серьёзно, рифмует на уровне секреты-сигареты. — Эй, клёвая рифма! — Я уязвленно толкнула его плечом, заливаясь краской и мечтая провалиться сквозь землю. — Ну разумеется! Как там было? За дымом сигареты ты прячешь от прохожих грязные секреты? Я расхохоталась и ещё раз двинула его по плечу: — Мне было восемнадцать! — А, так это не прошлогодняя? — Он делано удивился, а я снова прыснула: — Ненавижу тебя! Отсмеявшись, я промокнула выступившие слёзы кончиками пальцев, а Ричи усмехнулся: — Да уж, я в курсе. И веселья как не бывало. Ричи всё так же расслабленно облокачивался на перила и только побелевшие пальцы, которыми он сжимал свой стакан с виски, выдавали напряжение. Я должна была сказать хоть что-то, поэтому (от кислородного голодания, не иначе), обольстительно улыбнулась, так, чтобы было видно ямочку на щеке: — Ты пытаешься дышать, да? Ричи фыркнул и скопировал мою улыбку: — Ничего не могу поделать, детка, от тебя захватывает дух. Мне вдруг резко расхотелось улыбаться. Мы шутили, непринужденно флиртовали, но оба знали, что между нами стоит целый год несказанных слов и несделанных поступков, и шуточками этого не исправить. Но чем дольше он мне улыбался, тем меньше мыслей оставалось в моей голове, ведь ничего не изменилось за прошедшие четыре месяца и Красавчик Ричи всё ещё был Красавчиком Ричи. Чёрный костюм-двойка сидел на нём как влитой, последние две пуговицы чёрной шёлковой рубашки были небрежно расстегнуты. Одной рукой он держал стакан скотча, в другой медленно тлела сигарета. Когда я окинула взглядом его точёный профиль, то в который раз подумала, что люди просто не должны быть такими красивыми. Не должны быть. Я перевела взгляд на почти истлевшую сигарету в своих пальцах, но затягиваться не стала. Воздух был настолько тяжелым и удушливым, что если тут кто действительно пытался дышать, так это я. — Почему ты не сказал мне? — Я не стала конкретизировать, о чём. Если он не поймёт, или сделает вид, что не понял — чёрт с ним, не так уж сильно я хотела знать. Но Ричи молчал, а значит, прекрасно понял. Тёмно-серое небо разрезали частые вспышки молний, отдаленный рокот грома предвещал бурю. Я понимала, почему он молчит, но от этого только беспомощно злилась. Наконец он ответил совершенно нейтральным тоном: — Ты ведь знаешь, что я не мог. Я фыркнула: — Потому что водить идиотку за нос весело только пока идиотка об этом не знает? — Потому что это был не только мой секрет. И я был бы последним, кто пострадает, если бы правда всплыла. Я горько усмехнулась, допивая шампанское. Вот он, хренов шоу-бизнес и профессиональная деформация налицо: он говорил, что любит меня, посвящал мне песни, и при этом ни на грош мне не доверял. И я прекрасно его понимала. Я знала, почему Красавчик не рассказал мне, ещё до того как спросила его. — Ты правда думал, что я побегу рассказывать об этом? — Нейтрально поинтересовалась я, просто чтобы ему стало совсем уж неловко. — Нет, — он покачал головой, тщательно обдумывая следующую фразу. — Просто всё, что связано с тобой рано или поздно становится достоянием общественности. Люди то и дело копаются в твоих грязных секретах, Крошка Линси, — сказал он с улыбкой. — Почему ты сказал, что любишь меня? — Выпалила я не столько потому что и правда хотела узнать, сколько потому что хотела ещё хоть раз услышать, что он любит меня. Ричи, казалось, искренне удивился: — Потому что так и есть. Всеми ошмётками своей души, — он совершенно невесело засмеялся и одним махом допил виски. — Помнишь, что ты сказала мне тогда? Я прекрасно помнила, но промолчала. — Я люблю тебя до желудочных колик, Каролина. Я завороженно смотрела в его невероятно голубые глаза и уже была готова к тому, что он сейчас и правда схватит меня за руку и поведёт танцевать — ведь душещипательный спич он уже произнёс. Но он только мягко улыбнулся мне: — Но это ведь уже нихрена не значит, не так ли? В полном ступоре я смотрела как шевелятся его губы, но никак не могла врубиться о чём он. В смысле нихрена не значит? Но спросить его так и не успела, ведь Красавчик подошёл вплотную и легко коснулся моей щеки кончиками пальцев: — Потрясающе выглядишь, мисс Киллс, — сказал он всё с той же лёгкой улыбкой. Мы стояли так близко, что он просто не имел права не поцеловать меня. В конце концов я заслуживаю свой чёртов хэппи-энд! Но эти его слова, эта улыбка и «мисс Киллс», сказанное совершенно нейтральным тоном... он как будто прощался со мной. Я хотела спросить какого хрена это всё значит, но снова не успела, ведь совершенно внезапно он коснулся моей щеки сухими, немного обветренными губами. — Повеселись как следует, Сладкая. — И прежде чем я сообразила, что нужно что-то ответить, он отпустил меня и уверенным шагом направился вниз по лестнице. Я не могла поверить, что это происходит на самом деле. «Любовь — это желание отдавать всё, не требуя ничего взамен» — я фыркнула и передёрнула плечами, а край манто задел бокал, так и стоявший на перилах. Я флегматично смотрела как он раскачивается, стремительно падает и со звоном бьётся о каменную плитку, а в голове, тем временем, всё крутилась и крутилась эта его чёртова песня, которую пел Мэтти своим чарующим голосом. О страхе одиночества и неуверенности в себе. О том, что, что бы ни случилось — он притворится храбрым и переживёт это. Притворится храбрым и переживёт это. С тихим "ох", я снова прислонилась к перилам. — А пока я пытаюсь просто дышать, — раздражённо пробормотала я и попыталась вздохнуть. Не получилось. Как будто объём лёгких вдруг вполовину уменьшился, а мозг не успел этого осознать, и поэтому я хватала воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Я ударила кулаком по каменным перилам, чтобы хоть на одну чёртову секунду забыть, как сильно мне нужен хренов кислород. Мне нужно было подумать. Но на это совершенно не было времени. Красавчик притворился храбрым и отпустил меня, чтобы я наконец была счастлива, как и хотела. — Чёртов кретин. Алекса, в свою очередь, отпустила его, потому что тоже хотела чтобы он был счастлив, пусть даже и не с ней. А в результате — мы трое как были несчастными, так и остались. Да и что это вообще за практика такая — осчастливливать кого-то за свой счёт? Не знаю, может я слишком эгоистичная, может, не в меру самовлюбленная, но этой великой мудрости я так и не постигла. «Если любишь — отпусти», мать вашу. Да нихрена! Я всё так же хотела, чтобы Красавчик, если и был счастлив, то со мной. Я всё так же хотела быть с ним, хотела взаимности и всеобщего признания этого прекрасного факта. И я всё так же плевать хотела, кто там и что подумает об этом. Возможно, я просто ужасный человек и не заслуживаю счастья. Я угрюмо посмотрела на не менее угрюмое небо, разрезаемое частыми вспышками молний. Да, возможно я и правда нихрена не заслуживаю. Особенно чёртова хэппи-энда. Тяжёлый наэлектризованный воздух напрочь отказывался насыщать мозги кислородом, и когда я уже была уверена, что вот-вот задохнусь, блеснула резкая, яркая вспышка молнии и полился дождь. Но от этого я только почувствовала себя ещё более угрюмой и раздражённой. Мне следовало как можно быстрее забежать под крышу особняка, пока я ещё не окончательно потеряла товарный вид. Наверное именно поэтому, путаясь в чрезмерно длинном платье, я побежала вниз по лестнице. Дождь лил как из ведра, платье отвратительно липло к ногам, а промокшее насквозь манто якорем тянуло вниз. Я, как призрак невинно убиенной аристократки, неслась по чёртовому двору уже целую вечность, так и норовя упасть. И выглядела наверняка не многим лучше привидения. От аккуратно уложенных локонов не осталось и следа, под глазами скорее всего были чёрные разводы. В чём я нисколечки не сомневалась, так это в помаде, и уже даже не знала, хорошо это или плохо. А когда я стала сомневаться, хочу ли я уже вообще найти Красавчика, то внезапно увидела, как он сходит с каменной дорожки метрах в тридцати от меня. Конечно же, ему надо было забраться в самую грязь! Я закатила глаза и припустила за ним — ведь путь к счастью должен быть долгим и тернистым. И грязным. — Ричи! — Крикнула я его удаляющейся спине, но он не услышал. Высокие каблуки моих сверкающих туфель от Занотти утопали в грязи и теперь не только каждый вдох, но и каждый шаг давался с трудом. Теперь я просто обязана была догнать его, хотя бы потому что сама бы уже не выбралась отсюда. — Ричи, мать твою!!! Он обернулся. За пеленой дождя я не рассмотрела, но он наверняка удивлённо вскинул брови. Красавчик сделал несколько неуверенных шагов мне навстречу, а затем снова замер. Кажется, он был сражен силой моей любви наповал. Я закатила глаза и сделав ещё шаг к нему, увязла в грязи по щиколотку, брезгливо скривившись. Ричи пришёл в себя, и подбежав ко мне, подхватил за локти, чтобы я не упала. Убедившись, что я увязла в грязи достаточно, чтобы держать равновесие, он откинул мокрую чёлку с глаз: — Ты что здесь делаешь в такой дождь? Почему ты не в доме? — Потому что не закончила разговор с Парнем-Который-Уходит! — Господи, да ты промокла вся, — пробормотал он, напрочь игнорируя мою сентенцию, и уже начал снимать пиджак, но внезапно осознал, что он тоже насквозь мокрый. Не зная, чем бы ещё укрыть меня от дождя, он стал потерянно озираться. Мужчины. Закатив глаза, я взяла его красивое лицо в ладони: — Ричи, перестань суетиться и посмотри на меня. Пожалуйста. Он покорно посмотрел мне в глаза и, очевидно, оценив мой полубезумный вид, усмехнулся. Вода стекала с его волос и терялась за воротником чёрной рубашки. Я решила, что говорить с его воротником будет намного проще, чем с ним самим: — Ты говорил, что не веришь в сказки. — Нет, Сладкая, не верю. — Он покачал головой и опустил руки, видимо осознав, что всё ещё держит меня под локти. И я была благодарна, что он меня отпустил. Теперь я хотя бы имела мужество поднять глаза. — Тогда зачем ты позволил мне сделать тебя частью одной из них? — Я прекрасно понимала насколько глупо и инфантильно это звучит, поэтому фыркнула, — я, разумеется, знаю, что все сказки примерно одинаковые — банальные, глупые и неправдоподобные. Везде и всегда главная героиня приходит на шикарную вечеринку в роскошном доме и находит взглядом в толпе того единственного козла, который не очень-то заинтересован... а потом, когда она попадает в беду — он обязательно спасает её. А после, в дешёвых бульварных романах ещё страниц эдак четыреста расписывается, как она борется за сие Высшее Благо — настоящую любовь, и, как правило, побеждает. По крайней мере, именно это я почерпнула из них. Мы немного помолчали. Я снова опустила глаза, просто потому что боялась увидеть его лицо. Я всё ждала, когда же Красавчик рассмеётся, но он молчал. Сделав шаг назад, я всё же решилась посмотреть на него: — Я должна знать, как закончится эта история. Понимаешь? Ричи молчал. Снова закрыв глаза, я наконец-то вздохнула полной грудью. Я устала, замёрзла и хотела домой. Всё, что мне нужно было — это поставить точку. Хоть где-то. Ещё раз как следует вздохнув, я поняла, что не получила от этого никакого удовольствия. Пора было заканчивать: — Знаешь что? Я грязная, насквозь мокрая и уже начинаю замерзать, так что если ты сейчас же не схватишь меня за руку и не поведёшь танцевать, я клянусь, что... — Но Ричи вскинул голову, посмотрел мне в глаза и не дослушал, что я там клянусь. Резко притянув меня к себе, он смял мои губы своими. А я, резко потеряв равновесие и заткнувшись, ответила. Дождь всё так же нещадно хлестал по лицу, слезами стекая по щекам. Ричи придерживал меня за талию, крепко прижимая к себе, будто боялся, что я сейчас оттолкну его и брошусь наутёк. Он никогда не верил в сказки. И тем не менее, он всё ещё целовал меня под дождём, не обращая внимания, что вода заливается в глаза каждый раз, когда он поворачивает голову. Он называл все истории с хорошим концом глупым романтическим бредом. И тем не менее, именно он совершал самые романтичные поступки в моей жизни. Внезапно отстранившись, Красавчик улыбнулся и подхватил меня на руки, словно я совсем ничего не весила, и легко вынес на выложенную каменной плиткой дорожку. Аккуратно поставив меня на землю, он снова положил руку мне на талию, и заправил за ухо сбившуюся в малопривекательную сосульку прядь волос: — Сказок не бывает. И любое счастливое исключение лишь подтверждает это правило. — Это факт или догадка? — Улыбнувшись, я вскинула бровь. — Просто наблюдение Парня-Который-Уходит. — Мы оба фыркнули. Всё ещё улыбаясь, он взял меня за руку и повёл в танце. Ливень, казавшийся бесконечным, стал понемногу утихать. Снова стало слышно музыку, игравшую в доме, но мы не обращали на неё внимания. Я почти успела забыть, как это — находиться так близко к нему. Моя грудь чуть касалась его груди, его рука почтительно лежала на моей спине, не пытаясь сползти ниже, а наши лица были всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Я прикрыла глаза и вдохнула его запах — ярко выраженную горечь со сладкой ноткой и немного алкоголя, и улыбнулась. Красавчик всё ещё был тем «плохим парнем», которого я помню, ведь он никогда и не был «хорошим» в привычном понимании этого слова. Он был самоуверенным, самовлюбленным и саркастичным. Он бывал надменным и совершенно невыносимым, и именно за это я терпеть его не могла, казалось, целую жизнь назад. Но каким бы он ни был, он любил меня. Теперь я точно это знала. Мы прошли чертовски долгий путь, и будь я проклята, если позволю ему уйти теперь. — Ты получила свой ответ, Сладкая? — Да, получила. — Так как же заканчивается твоя история? Я только улыбнулась и снова поцеловала его, всё так же кружась с ним под дождем: — Думаю, она только начинается.