Пленённый её чарами

Мурад проснулся ранним утром и почувствовал лёгкое недомогание. Плечи и руки затекли, спина болела, совсем как после тяжёлого сражения, а глаза застилала густая белесая пелена. Медленно встав с кровати, юноша накинул на плечи тоненькую рубашку и направился на балкон, через боль опираясь на больные ступни. В голове был туман, но чувство вины за ту постыдную ночь с Сафие, которую он провёл в её покоях два дня назад, отчётливо впилось в сознание молодого человека, пожирая его честную душу изнутри. Коснувшись руками перил, он втянул носом свежий, прохладный воздух утреннего Стамбула и нахмурил брови. Вся эта ситуация была ему до жути противна, да и тот факт, что Нергисшах вот-вот должна родить и что волновать её категорически нельзя, сковывал несчастную душу и причинял невыносимую боль. - Как я мог? - эти слова застыли комком в горле несчастного, не давая ни шанса избавиться от их огненного плена. Совесть испепеляла его сердце с каждым днём всё сильнее и безжалостнее, однако разум твердил, что этот злополучный случай следует тщательно скрывать от внимательных очей любимой. Но это уже стало излишним. Служанка Сафие Султан, Дилянур Хатун, доложила обо всём юной госпоже династии, которой была поистине предана и выполняла все её приказы, даже шпионила за новоиспечённой султаншей-венецианкой на свой страх и риск. Сказать, что Нергисшах была ошеломлена - ничего не сказать. Мир девушки в один миг разделился на "до" и "после", а все мечты и надежды превратились в пыль, в скупой пережиток прошлого, что тяжёлым камнем рухнул на дно её души, не желая быть принятым. Мурад перестал для неё быть образцом доброты, честности и нежности, коим являлся до этого дня, а его светлый лик в одну секунду преобразился в самое мрачное, что только могло существовать на свете.

***

Мать беременной султанши, Айше Хатун, ходила по просторным покоям вальяжной походкой, но даже за этим демонстративным равнодушием отчётливо виднелись завуалированные боль и тревога, что она переживала вместе с дочерью. Фаворитка покойного шехзаде Мустафы то и дело кривила душой, бросая в сторону заплаканной дочери грязные словечки по поводу измены Мурада, тем самым усугубляя душевное состояние дочери. Нергисшах лишь красноречиво молчала и упорно не желала слушать скользкие речи Валиде, отвернув голову к окну, где вовсю сыпал первый зимний снег. Белоснежные хлопья грациозно кружились в последнем танце и чередой опускались на землю, создавая новый слой воздушного одеяла. Деревья стали похожи на пушистых великанов, принарядились и посветлели, внушая всем своим видом надежду на благоприятный исход событий. Однако, первозданная красота природы не успокаивала Нергисшах, а делала только хуже - одинокая слеза как свидетельство глубокой печали скатилась по бледной щеке девушки, упав на мягкую муфточку, что та держала в руках, вцепившись в неё костлявыми пальцами, изрядно похудевшими на почве переживаний. Она вся осунулась, перестала должным образом есть, и что бы не делали служанки, дабы убедить беременную госпожу взять хоть кусочек, в ответ получали лишь категорический отказ, а то и вовсе скупое молчание. - Дочка, - Айше Хатун попыталась сменить тактику и села рядом с Нергисшах, нежно коснувшись рукой холодного плеча. - Ты уже несколько дней сидишь и смотришь в окно, словно неживая. Подумай о ребёнке, милая. Он ждёт твоего внимания, твоей заботы. Ты нужна ему. - Нет, Валиде, - прохрипела султанша и собрала рукой взлохмаченные волосы, что слипшимися прядями спускались по плечам. - Я не нужна его отцу, а, значит, и ему не нужна. - Веский аргумент... Я бы даже сказала, железный, - усмехнулась мать и сама дотронулась до волос дочери, решив заплести из этого "великолепия" что-то похожее на косу. - Но ты забыла о главном, моя дорогая. Мы сами создаём свою судьбу, а это говорит о том, что мы должны бороться за место под солнцем, должны сами строить дом собственного будущего. Ты ещё молода, Нергисшах, у тебя есть шанс, есть время. Ты - не я. Ты - не рабыня. - А как же любовь? - Любовь - чувство, которое проходит со временем. - Не проходит. - Увы, ты ошибаешься. - Это Вы ошибаетесь, Валиде. Разве прошлое не научило Вас жизни? Как видите, рабыни иногда добиваются бОльших высот, чем султанши по крови, а всё потому, что им нечего терять. Я проиграла, матушка. Не смогла сохранить полноценную любовь и верность... Хотя, какая верность может быть в гареме, где сотни красивых и непорочных девушек?.. - Говорила же я тебе, что это грех... - Грех?! - девушка вскочила с дивана и безумными глазами уставилась на мать, что в недоумении изучала округлый живот дочери. - Грех - никогда не любить в своей жизни! Грех - забывать о родных и близких, предавать память родных, обвинять незнакомых людей в том, чего они не совершали! Нергисшах резко согнулась пополам и прижала руки к животу, молниеносно сомкнув веки и скорчившись от боли, пронзившей её тело, словно стрела, выпущенная из тетивы. Где-то вдалеке слышалась несвязная речь испуганной Айше Хатун, крики; перед глазами один за другим мелькали образы, а боль не отступала, становясь всё более жгучей и невыносимой. Отдалённые воспоминания о прошедших днях единым мгновением промчались перед взором Нергисшах, и ни одно из них не вызвало отторжения - только приятную дрожь и слепую радость. Весть о том, что у его любимой начались роды, застала Мурада за завтраком. Услышав это из уст главного евнуха, шехзаде поперхнулся шербетом и уронил краснобокое, румяное яблоко, что собирался отправить в рот ещё мгновение назад. Сладостное волнение охватило наследника, и он тут же помчался в сторону покоев султанши, но ощущение трагичной скорби не покидало его на протяжении всего пути. Ему казалось, что непременно должно случиться что-то чертовски ужасное, и это навязчивое предчувствие пожирало душу изнутри, не давая успокоиться ни на миг. Возле апартаментов дочери одиноко стояла встревоженная Айше Хатун, которая, увидев Мурада, напряглась и приняла враждебную позу. Наследнику было неприятно ощущать на себе прожигающий взгляд обеспокоенной женщины, поэтому он решил сгладить углы и подошёл к матери Нергисшах, предварительно кивнув головой в знак приветствия. Женщина нарочно проигнорировала это движение. - Как она? Что-нибудь известно? - Тебе-то какое дело, бесстыжий! Она знает обо всём! Ты довёл мою дочь до такого состояния! - Айше обрушила на Мурада шквал обвинений, обязанных расстроить шехзаде, и, собственно, добилась желаемого эффекта: сын падишаха стыдливо опустил глаза и нервно сглотнул, отчётливо представляя, о чём ведёт речь венгерка. - Я очень сожалею, султанша. - Сожалеешь? Разве у тебя осталась совесть, чтоб сожалеть? Уходи отсюда, иначе я уйду. Мне совсем не льстит твоё присутствие. - Я не брошу Нергисшах. - Что ж, тогда удачи. Пусть мне пришлют евнуха с известиями, когда дочь родит. Айше Хатун печально улыбнулась и, поправив подол, величественной походкой прошествовала в сторону другого коридора, скрывшись в его пучине. Мурад ещё долго смотрел вслед угрюмой женщине и тяжело вздыхал, отождествляя её с такой же отчаянной Махидевран Султан. Недаром Айше столько лет жила с ней Бурсе. Все повадки, все выходки, каждое мимолётное движение и даже взгляд - всё это источало дух пожилой вдовы султана Сулеймана, что доставила немало хлопот его покойной бабушке Хюррем Султан, но, несмотря на это, до сих пор уважаема им и его отцом. Сафие не заставила себя ждать. Её появление здесь было столь же предсказуемо, как и то, что за окном раннее утро. Девушка выглядела потрясающе, как после приятной прогулки, и весь её вид говорил о том, что она не очень-то расстроена родами Нергисшах, а даже наоборот - ждёт появления нового малыша в семье Мурада. Шехзаде знал, что внешне Сафие не любит показывать истинных чувств в его присутствии, а потому узнать, что на самом деле творилось у неё в душе, не представлялось возможным. Девушка даже не успела поприветствовать наследника - из апартаментов выбежала встревоженная калфа и кивнула Мураду, чтоб тот зашёл. Глаза женщины были расширены от страха, что сию минуту передался и шехзаде, который и так был весь напряжён и изнывал от нетерпения и ожидания. Двери захлопнулись за спиной Мурада, оставив его один на один с Нергисшах, которую скрывала занавеска. Тишина, в которую погрузились покои, была жуткой и неестественной; казалось, молодой человек даже слышал биение собственного сердца, участившего ритм, и отчаянно верил, что с любимой всё в порядке, и она цела и невредима. - Мурад... Сиплый голос возлюбленной, раздавшийся за занавеской, придал мужчине сил и внушил слепую надежду на будущее. Он осторожными шагами двинулся в сторону громоздкой кровати и неуверенно схватил трясущимися пальцами край занавески, всей душой моля Всевышнего о прощении и даровании спокойствия их семье. Когда ткань перестала разделять тела влюблённых, Мурад тысячу раз пожалел, что приподнял её, обнажив перед своими глазами неприглядное зрелище, разрывающее душу на части. Нергисшах лежала на окровавленной простыне и смотрела в потолок; грудь то и дело приподнималась в попытке захватить как можно больше воздуха, но это давалось девушке сравнительно тяжело; щёки впали, скулы заострились, лицо побледнело и приобрело сероватый оттенок - даже на нём были следы крови. Девушка едва смогла поднять руку, вымазанную алой жидкостью, и приподнять уголки губ в улыбке, но она переборола себя и сделала это. - Ты... пришёл... я рада... очень рада... - Нергисшах... Не помня себя, Мурад ринулся к любимой и прижал её окровавленную руку к щеке, целуя тонкие пальцы девушки. - У нас дочь... Калфа унесла её... Она... слабенькая ещё... жить будет... в отличие от меня... - Нергисшах, не говори глупостей, родная! Ты будешь жить! Будешь! - шехзаде плакал и прижимался к груди султанши, как наивный мальчишка, верящий, что его объятия смогут предотвратить гибель единственной любимой. - Нет.., - девушка тяжело выдохнула и облизнула потрескавшиеся губы, впившись бесцветными глазами в Мурада, словно таким образом хотела насмотреться на него тысячи ет вперёд. - Мы совершили грех... страшный грех... Аллах наказал нас... Мы не совершили никях... - Нерг... - Слушай меня внимательно, - перебила девушка. - Я люблю тебя и всегда любила... Заботься о нашей маленькой султанше... Цени её, защищай... Береги от всяких бед, балуй почаще и рассказывай обо мне... Да, и ещё... Пусть Сафие Султан займётся её воспитанием... Она великодушная женщина, она всё поймёт и справиться... Верь ей, Мурад... Верь... Сафие - твоя судьба... Ты был пленён именно её чарами красоты... Её... Нергисшах взглянула в глаза любимому и испустила последний вздох, закрыв глаза на целую вечность. Окровавленные руки, которые Мурад всё ещё прижимал к себе, как величайший дар вселенной, совершенно похолодели и окаменели. Некогда красивая и непорочная дочь шехзаде Мустафы, утратившая свою красоту в результате беременности, снова вернула её себе, представ перед Аллахом, и окончательно очистила свою душу от мук, терзавших её при жизни. - НЕТ! - этот истеричный крик, сорвавшийся с уст убитого горем наследника, эхом прозвучал в его же голове. Сердце остановилось вместе со смертью Нергисшах, кровь застыла и похолодела, мысли превратились в единый крик, в сплошной зов к Всевышнему, но вряд ли он будет услышан. Это горе останется с ним навсегда, а эти бесцветные, пустые глаза умирающей любимой будут сниться в самых страшных кошмарах, бередя просторы памяти. Ничего не будет как раньше. Жизнь души закончилась, в то время как тело продолжало своё бренное существование, отяготившее Мурада. - Нергисшах... Как мне дальше жить без тебя? - сквозь слёзы прошептал молодой человек, однако в ответ услышал лишь горькую тишину.