Виконт де Бражелон, или Триста лет спустя

Коля Серов, молодой лётчик двадцати семи лет, высокий, худощавый, слегка сутулившийся, в лётном комбинезоне и мохнатых унтах стоял в землянке командного пункта эскадрильи. Вместе с девятнадцатилетним рослым Юрой Чепелкиным он слушал у неприкрытой двери, как командир разносил их товарища Байсеитова. - Я сбил «юнкерс», - повторил уже в который раз одну и ту же фразу Байсеитов и коротко обернулся назад. - Мне плевать, что ты сбил «юнкерс»! – орал капитан Рассохин. – Ты бросил его! Понимаешь?! Ты бросил его! Рассохин был в бешенстве. Он сидел за столом, ярко освещённый керосиновой лампой, и его глаза из-под кустистых рыжих бровей вместо привычной насмешливости изливали сейчас ярость и ненависть. - Ты бросил его аккуратненько, - продолжал капитан, - ты его ведомый, ты должен был следить, чтобы никто не зашёл ему в хвост! А ты бросил его! Байсеитов стоял, выпрямившись, теребил в руках свой шлем и каждые полминуты оглядывался назад, словно проверял, нет ли кого-нибудь за его спиной. Вдруг раздался звонок со стороны входа. Ровно через две минуты на пороге комнатушки появился маленький Игорь Кабанков, а за его спиной виднелись две фигуры, скрытые сумраком коридора. - Кабанок, ты видел его? – шёпотом спросил Чепелкин вошедшего товарища. Кабанков кивнул и подошёл к двери Рассохина. - Правда, что он прожил ещё минут двадцать? – продолжал расспрашивать Чепелкин. - Не знаю… Минут восемь, может быть… - ответил тоже шёпотом Кабанков, остановился возле приоткрытой двери и заглянул внутрь. - Я сбил «юнкерс», - снова повторил за дверью Байсеитов и опять оглянулся. - Ты погнался на «юнкерсом», а его застрелили! – орал Рассохин. – Ты бросил своего ведущего! Серов видел, как Кабанков мучается оттого, что всё это слышат посторонние, и как он выжидает удобную минуту, когда можно будет войти. Но, так и не дождавшись удобной минуты, Игорь толкнул дверь и шагнул в комнату. Вслед за ним двинулись двое пришедших. Один из них, тот, что был постарше, с майорскими нашивками на рукавах кителя, прошёл совсем близко от Серова. Его лицо, широкое, открытое, но очень обыкновенное, показалось Серову странно знакомым. И лицо это выражало в тот момент сильнейшее волнение. Входя в комнату, майор вынул из кармана платок и вытер лоб. «Где же я его видел?», - успел подумать Серов. Из комнаты послышался резкий глухой звук – это Рассохин ударил кулаком по столу. - Пошёл вон! – велел он Байсеитову, но не криком, а почти шёпотом, словно поперхнувшись гневом. Байсеитов развернулся на прямых ногах и на мгновение замер, не зная, как обойти в маленькой комнате вошедших людей. Наконец, протиснувшись между Кабанковым и незнакомым майором, он вышел вон. - Капитан, - проговорил Кабанков, - к вам прибыли товарищи из дивизии… . . . Серов отвернулся от двери и посмотрел на Байсеитова. Тот стоял в углу, нарочито вальяжно отставив в сторону правую ногу в мохнатом сапоге и, продолжая мять в руках шлем, напевал себе под нос какую-то песенку и очень старался не глядеть в лицо ни Серову, ни Чепелкину. Каждые полсекунды он оглядывался, словно проверял, не стоит ли кто-нибудь за его спиной. И Серову вдруг стало жалко его. Ещё несколько минут назад Серов тоже пылал гневом по отношению к товарищу. Коля с начала войны летал ведомым капитана Рассохина и очень хорошо знал свою задачу в бою: прикрывать спину командира своего звена. И не бывает в бою такого случая, когда можно оставить своего ведущего, не бывает! А Байсеитов оставил… Он, увлечённый схваткой, разгорячённый боем, погнался за удирающим самолётом противника. А в этот момент его командира убили… Это был уже пятый вылет за сегодняшний день. "Юнкерсов" опять было больше сотни. Заполнив собой, казалось, всё небо, они снова шли бомбить Балтийский флот. Корабли стояли, зажатые в заминированном заливе между южным берегом и островом Котлин, и представляли собой желанную цель для противника. И только снаряды зенитных орудий да ещё маленькие стайки истребителей, которые со всех сторон налетали на армаду бомбардировщиков и кусали её, как назойливые мухи, мешали прицельно сбрасывать бомбы. Одной из таких стаек и была эскадрилья капитана Рассохина. В пятый раз за день она поднялась в воздух и отчаянно бросилась прямо в самую середину армады. Серов шёл за капитаном, повторяя каждое его действие, игнорируя дорожки трассирующих пуль, тянущиеся к нему со всех сторон, и стреляя только по тому самолёту, по которому вёл огонь капитан. Серов видел, как рядом сражаются его друзья по эскадрилье и знал, что в этом бою участвуют и первая, и третья эскадрильи их полка, поднявшиеся по команде с других аэродромов и тоже бросившиеся в эту схватку. "Юнкерсы" то шарахались в разные стороны, то сбивались в кучи. Истребителям снова удалось посеять панику в их стройных рядах! А когда бомбардировщики стали сбрасывать снаряды в воду, разворачиваться и врассыпную удирать обратно, Серов понял, что и в этот раз цель была достигнута! Рассохин повернул в сторону острова Котлин, и Серов, всё так же следовавший точно за ним, увидел, как капитан начал раскачивать свой самолёт с крыла на крыло. Это был знак эскадрилье собраться вместе. Серов видел, как с одной стороны, чуть сзади, повинуясь приказу, пристроился за капитаном Игорь Кабанков со своим ведомым Чепелкиным, видел и то, как с другой стороны заняли своё место в воздухе самолёты старшего лейтенанта Никритина и лейтенанта Байсеитова. Но Серов не знал, что Никритин был уже смертельно ранен. Не знал Серов, как Никритин, истекающий кровью, сумел найти в себе силы, чтобы довести свою машину до аэродрома, и совершить посадку, и умереть уже на земле, на руках своих боевых товарищей… Теперь их осталось пятеро из двенадцати лётчиков эскадрильи... И вот сейчас, стоя вместе с товарищами в землянке командного пункта, Серов почувствовал вдруг очень отчётливо, что не имеет права осуждать Байсеитова. Ни один из них не имеет права осуждать, злиться и не прощать. Каждый имеет право только защищать, понимать, поддерживать, любить своих товарищей. Иначе ни один из них не выживет… . . . - Серов! – вдруг услышал Коля голос Рассохина и тут же повернулся и вошёл в дверь, рядом с которой и стоял всё это время. - Ну, Коля, мы с тобой расстаёмся, - сообщил Рассохин Серову. – Теперь твоим ведущим будет майор Лунин. Он прибыл к нам командиром звена и будет летать на самолёте Никритина. - Есть, товарищ капитан, - сказал Серов. Значит, эти двое лётчиков прибыли в эскадрилью в качестве подкрепления! - А Байсеитова я себе возьму, - сказал Рассохин, - любого другого он погубит! Серов сразу разгадал идею Рассохина. Командир эскадрильи не решался доверить жизнь нового лётчика такому ведомому, как Байсеитов. И эта догадка огорчила Серова. Так же как и то, что ему предстояло расстаться в воздухе с любимым командиром… Серов взглянул на майора Лунина, с которым ему предстояло теперь летать. Майор как-то испуганно смотрел на сурового Рассохина и явно чувствовал себя не в своей тарелке оттого, что стал невольным участником разлада в эскадрилье. Серову захотелось как-то подбодрить майора. Когда их взгляды встретились, Серов улыбнулся ему как мог более приветливо и заметил, что взгляд майора потеплел, и его глаза тоже улыбнулись в ответ. «И всё-таки, где же я его видел?» - снова подумал Серов. - Ну, а второго самолёта у меня нет, товарищ старшина, - развёл руками Рассохин, обратившись ко второму лётчику, стоявшему рядом с майором Луниным. Это был молодой человек года на три старше Серова. Он стоял неподвижно, глядя прямо на капитана, словно каменная скульптура. Что-то необычное было в нём, и Серов невольно задержался взглядом на его лице с правильными чертами, высоким лбом, которое казалось несколько бледным в этой комнате при свете керосиновой лампы. «Иностранец?» - подумал Коля. Рассохин тоже долго смотрел в лицо старшины: - Не огорчайтесь, мы что-нибудь придумаем, - неопределённо пообещал капитан и взглянул на часы. – А теперь ужинать! . . . В столовую пошли впятером: Серов, майор Лунин, молодой старшина, Байсеитов, и Чепелкин. Байсеитов напевал себе под нос какую-то песенку и через каждые несколько шагов оглядывался назад. Все остальные шли молча. Майор Лунин и старшина несли свои чемоданы. «Лунин… - вспоминал Серов, - такая фамилия была у одного лётчика…» Коля вспомнил один из портретов, вырезанных им однажды из какой-то газеты. «Когда же это было? Кажется, лет десять назад… Нет, тринадцать! Да, правильно, тогда шёл первый год, как я окончил семилетку». Лицо на том портрете было моложе, чем лицо майора, без морщинок вокруг добрых глаз и без лысины надо лбом… Возле самой столовой их догнал Рассохин. Поравнявшись с Луниным, он спросил с улыбкой: - Вы ведь вологодский, майор? - Вологодский, - ответил Лунин. - Я сразу узнал. С первого слова. И я вологодский. Земляки! – от недавней ярости Рассохина не осталось и следа, и в глазах его снова играли такие привычные Серову насмешливые искорки. - Я тоже сразу узнал, - ответил Лунин.(*) Рассохин опять улыбнулся, прибавил шагу и убежал от них. Во время этого короткого разговора старшина немного отстал от Лунина, и тогда Серов решился и тронул спутника майора за плечо. Тот удивлённо обернулся. Взгляд голубых глаз, бывший недавно ледяным, оказался внимательным и приветливым. - Простите, пожалуйста, - робко обратился к старшине Серов, указывая кивком головы на майора, - а это тот самый известный лётчик Лунин? - Простите, товарищ старший лейтенант, я смогу ответить на ваш вопрос, только если правильно пойму его, - проговорил старшина, с заметным французским акцентом. - Чем именно известен лётчик Лунин, которого вы знаете? Серов назвал один дальний перелёт ещё конца двадцатых годов и спросил, не участвовал ли в нём майор. - Да, вы совершенно правы, - ответил старшина, - товарищ майор участвовал в том перелёте. - Ну вот, я так и думал, что это он! - обрадовался Серов. – Я многих его учеников встречал. - Я тоже его ученик, - сказал старшина и улыбнулся. Видно было, что он рад был встретить человека, который знал Лунина, хоть и не лично, а только по рассказам и заметкам в газетах, и который тепло к нему относился. - Старший лейтенант Серов, - представился Коля. - Старшина Бражелон, - отозвался старшина. . . . Быстро светало. На фоне светлеющего неба были видны тёмные макушки елей, за которыми только что скрылись улетевшие на боевое задание самолёты. Чёрная туча, которая всю ночь закрывала небо, теперь отодвинулась на юг, открыв светлеющий простор над головой, и косматые верхушки этой тучи теперь только виднелись из-за елей. Рауль стоял возле командного пункта, ёжась от утреннего холода, и слушал стихающий гул моторов шести «И-16» эскадрильи капитана Рассохина. В одном из этих шести самолётов улетел в свой первый бой майор Лунин. А Рауль остался на земле. Он смотрел в неприветливое утреннее небо, и холодная тоска снова сковала сердце чёрной цепью… Где-то там, за ёлками, простирались воды холодного, неприветливого, чужого моря… Через несколько минут Рауль вновь услышал гул, приближающийся слева, и снова увидел шесть самолётов эскадрильи, которые пронеслись над ёлками с востока на запад – со стороны Ленинграда к мысу Лисий Нос, – затем повернули и снова скрылись из виду. Это Рассохин водил эскадрилью над водами Финского залива в ожидании встречи с противником. Рауль устал смотреть на небо и опустил взгляд к земле. По пустому аэродрому разбредались техники и мотористы. Отправив в воздух свои самолёты, они остались ждать… К виконту подошёл очень длинный человек в форме техника и представился: - Деев. Техник самолёта комиссара эскадрильи. - Старшина Бражелон, - ответил Рауль, вытянувшись перед старшим по званию и приложив руку к козырьку фуражки. – Лётчик. Без самолёта. Деев постоял немного молча, пристально рассматривая Рауля, затем сел на бревно, устроенное недалеко от землянки командного пункта, видимо, специально для ожиданий, и пригласил Бражелона сесть тоже. Когда Рауль опустился рядом, Деев сказал: - Вы ведь вчера из Ленинграда прибыли, старшина? Расскажите, как там, в городе? Рауль, действительно, вместе с Луниным был накануне в Ленинграде. Они пробыли в городе почти весь день, объездили множество мест, повидали много секретарей, представителей и заместителей, пока не оказались, наконец, в штабе своей дивизии. И уже там они получили указание по телефону от командира полка явиться непосредственно во вторую эскадрилью полка в распоряжение капитана Рассохина. «Как же так получается, - не понял тогда Рауль, - майор Лунин попадает в распоряжение к капитану? И даже в армии тут всё вверх дном!» Оказалось, что во вторую эскадрилью как раз отправляется грузовая машина. На этой машине они и отправились на северный берег Финского залива – навстречу финским войскам, наступавшим по Карельскому перешейку и остановленным на линии Сестрорецк-Белоостров. Недалеко от берега залива на поляне в лесу, приспособленной под аэродром, и базировалась эскадрилья под командованием капитана Рассохина. - В городе спокойно, - ответил Рауль. Ленинград поразил виконта так же, как прежде Москва. Такой же огромный, но совсем другой город. С такими же длинными, прямыми улицами, обширными площадями, непривычного вида фасадами. С набережными каналов, мостами, со свежим, резким, влажным воздухом… Взглянув в глаза техника Деева, Рауль заметил в них беспокойство и недоверие. Тогда Рауль рассказал о людях, которых видел на улицах города. Огромное количество народа. Люди всех возрастов: мужчины, женщины, старики, подростки, матери с детьми… Студенты, домохозяйки, возвращающиеся с базара, мальчишки, запрыгивающие на подножки трамваев… - Кажется, что жизнь идёт своим чередом, - говорил виконт, - но на каждом шагу - приметы войны… Вдаль по боковым переулкам уходили глубокие рвы, линии надолб и колючей проволоки. Из-за заборов тянулись вверх хоботы зенитных орудий. В угловых домах окна были заложены кирпичом и оставлены узкие бойницы, которые зорко и безмолвно наблюдали за всем вокруг. И на всех лицах, самых разнообразных, видна была спокойная настороженность. (*) - Я уверен, город готов дать отпор врагу, - закончил свой рассказ Рауль. – Поверьте человеку, который полжизни провёл в действующей армии. Деев снова посмотрел в небо над ёлками. Тучи уже не было видно, она целиком скрылась за лесом. - Вы из Ленинграда? – спросил виконт, чувствуя беспокойство и тревогу Деева. - Нет, я из-под Смоленска, - ответил тот. – От своих уже больше месяца вестей не получаю… Деев вдруг как-то по-особенному взглянул на Бражелона, которого неведомые ветры войны занесли так далеко от своей родины, от родных и близких людей, и произнёс: - Да какая разница, кто откуда! Вся земля стонет от горя под ногами этих гадов… Рауль догадывался, какую работу выполняет этот человек все дни и ночи на этой войне. Днём – провожая и встречая своего лётчика, по много часов тревожась за его судьбу, помогая, проверяя и перепроверяя самолёт перед следующим боевым вылетом, а ночью – залатывая, залечивая раны изувеченной машины, чтобы к утру вернуть ей силы и возможность снова отправляться в бой… Глядя в серые глаза техника и слушая его голос, звучащий спокойно и твёрдо, Рауль почувствовал, что этот человек привык всю свою боль скрывать глубоко в собственном сердце, а тяжёлую свою работу выполнять спокойно, упорно, не жалуясь и не сгибаясь под этой тяжестью… . . . Холодное утро незаметно сменилось ясным осенним днём, ветерок ласково играл травинками на поле. Деев поднялся с места и поднял взгляд к верхушкам елей. И Рауль тоже услышал гул приближающихся моторов. Техники и мотористы, которые разбрелись кто куда, вышли на лётное поле и тоже стали напряжённо всматриваться в небо. Ожидание подходило к концу. Вот-вот покажутся из-за леса самолёты. Но все ли?.. И вот из-за деревьев начали выскакивать истребители эскадрильи Рассохина. По одному. Первый, за ним сразу второй, затем третий, четвёртый… Деев и остальные техники поспешили в ту сторону, где на траве было выложено посадочное «Т». Первый истребитель – самолёт капитана Рассохина – уже коснулся колёсами земли, и к нему уже спешил его техник. Рауль, повинуясь какому-то безотчётному чувству тревоги, пошёл вслед за Деевым. Ещё не запомнив самолёты эскадрильи по номерам, виконт с нетерпением наблюдал, как один за другим они совершают посадку и как пилоты выскакивают на траву. Рассохин, за ним – постоянно оглядывающийся Байсеитов. Из следующего самолёта выскочил лётчик очень маленького роста – комиссар эскадрильи Кабанков. И из последнего – рослый Юра Чепелкин… Не было Серова и Лунина. Капитан Рассохин прошёл мимо Рауля, только глянув на виконта из-под своих косматых рыжих бровей. Байсеитов прошёл чуть дальше, поминутно оглядываясь и проверяя, не идёт ли кто-нибудь за ним следом. Кабанков остался возле самолёта, что-то объясняя Дееву, глядя на того снизу вверх и махая руками. Наконец, выяснив все вопросы с техником, он тоже пошёл в сторону командного пункта. Поравнявшись с Раулем, он вдруг встал рядом, молча посмотрел несколько минут на верхушки ёлок, а потом вдруг начал говорить: - Мы все рядом были… Капитан дал команду собираться домой. Мы с Чепелкиным подошли, пристроились, а майор не заметил приказа, наверно… Они с Серовым в тучу ушли. Затем он посмотрел снизу вверх прямо на Рауля и сказал: - Горючего у них ещё минут на пятнадцать. Скоро вернутся! Ничего… - развернулся и пошёл прочь. Рауль остался один. Он сел прямо на траву. «Что произошло? – думал виконт. – Лунин не заметил, не послушался приказа командира? Этого быть не может! Что же тогда случилось? Поломка? Повреждение управления?..» На краю поляны Деев и другие техники осматривали вернувшиеся машины. «Лунин опытный лётчик, - продолжал размышлять виконт, - ему, без сомнения, удастся посадить даже неисправную машину. Запас высоты должен был быть большим, чтобы дотянуть до берега, только вот кем занят противоположный берег, советскими войсками или врагом?..» Рауль обернулся в поисках кого-то, кому можно было бы задать этот вопрос, но рядом никого не было. Виконт снова поднял взгляд к верхушкам елей. "Хорошо, что Лунин не один. Если самолёт Серова исправен, он скоро вернётся. И все будут знать, что произошло, и где Лунин вынужден был совершить посадку… Хорошо, что лётчики летают парами! Хорошо, что всегда рядом есть товарищ, который поможет, который не имеет права уйти…» . . . Из-за елей выскочил самолёт и стал заходить на посадку. Это был истребитель «И-16». Он был один. Виконт поднялся и, двинувшись к остановившейся машине, увидел, как лётчик спрыгнул на землю и снял шлем. Это был Серов. Со стороны землянки командного пункта к нему уже подбегал капитан Рассохин. - Почему один?! – орал Рассохин на бегу. – Где майор?! - Я потерял его, когда он в тучу ушёл… - услышал Рауль тихий голос Серова, вытянувшегося перед капитаном. - Почему вернулся один? Ты не имел права возвращаться один! – орал Рассохин, задыхаясь от гнева и быстрого бега. - Бензин на нуле, товарищ командир, - лепетал бледный, испуганный Серов. - Ну, так заправляйте его быстрее! – махнул Рассохин рукой в сторону заправщика, который уже и так мчался по лётному полю прямо к самолёту Серова. – После окончания заправки – сразу в воздух! Серов провожал взглядом уходящего прочь капитана, когда к самолёту подошёл Рауль. - Я потерял его в туче, - тихо стал отвечать Серов Бражелону на немой вопрос. – Уж я искал, искал… Сейчас ещё пойду искать. Туча ушла, теперь можно низко над землёй пройти… Он не договорил. Голос Серова звучал виновато и растерянно. Лётчик стоял, ссутулившись, избегая прямого, испытующего взгляда старшины Бражелона, то и дело поглядывая в небо над ёлками. Он чувствовал себя виноватым в том, что потерял из виду своего командира. Только вчера Коля осуждал Байсеитова за то, что тот оставил в воздухе своего ведущего, а сегодня сам, получается, поступил так же… "В первом бою никто не гибнет", - вдруг вспомнил Рауль чьи-то слова из далёкого прошлого, из своей прошлой жизни… Неправда! Виконт де Бражелон слишком много раз видел молодых солдат, совсем юных ребят с горящими глазами, для которых была открыта широкая и длинная дорога в будущее - к блестящей карьере, к воинской славе, к жизни - но которые не смогли пережить свой самый первый бой… Рауль снова посмотрел на ёлки и вдруг почувствовал себя бесконечно одиноким среди этих чужих людей, под этим чужим небом, на этой совершенно чужой войне. Только один человек стал своим, почти родным в этом чужом мире. Так неужели и этого человека больше не будет?.. Через пять минут Серов вылетел, а Рассохин приказал всем остальным незамедлительно явиться в столовую, так как пришло время обеда. Капитан знал, что передышка временна, что немцы бомбят флот почти постоянно, и что новая команда к бою может прозвучать в любую минуту. . . . В камбузе, как лётчики по-морскому называли столовую, все ели молча. Слышен был только стук ложек о тарелки. Рауль не мог заставить себя есть. Он уже минут пятнадцать возил ложкой в тарелке, когда вдруг дверь распахнулась, и на пороге показался сияющий, счастливый Серов, а рядом с ним – уставший и смущённый Лунин. Все, находящиеся в столовой, встретили их радостными улыбками и восклицаниями. — Заходите, заходите, майор, — сказал Рассохин. — Пообедаем. Он улыбался каждой морщинкой своего веснушчатого лица. Но Лунин медлил. — Я, кажется, не всё правильно делал, товарищ капитан, — сказал он. — Всё, — сказал Рассохин. — Что всё? — Всё неправильно, — сказал Рассохин. — Заходите. — Я, товарищ капитан… — начал было Лунин. — А по правде говоря, я не сомневался, что вы выберетесь, — сказал Рассохин. — Проголодались? Хильда, борщ товарищу майору!(*) Хильда, девушка-эстонка, маленькая, с беленьким милым личиком, как у куклы, принесла поднос с тарелкой, при этом, как и все, улыбаясь Лунину радостно и ласково. Напряжённое молчание в помещении сразу сменилось оживлённой беседой. Лётчики шумно обсуждали события, подробности боя. Потом Серов расскажет, что встретил майора над заливом, когда тот уже возвращался "домой". Расскажет, что майора преследовали два вражеских истребителя, которые сразу же ушли, как только заметили второй советский самолёт. Расспросив позже Лунина, Рауль узнает, что тому пришлось совершить вынужденную посадку из-за остановки мотора. Лунин даже вкратце объяснит бывшему мотористу, в чём состояло повреждение, и как удалось в краткий срок в полевых условиях его устранить. Еле уловимую тень заметит внимательный ученик в глазах своего наставника во время этого рассказа, но не сможет догадаться, что именно она означает. И радость от того, что Лунин вернулся живым и невредимым, будет важнее этой недосказанности… А пока Рауль слушал молча, рассматривая счастливые, возбуждённые лица своих новых товарищей, и поглядывая на Лунина. Лунин ел с большим аппетитом и был всё ещё смущён, но, видимо, так же счастлив, как и остальные, а главное – жив!