Новый ученик Акацуки

Шикамару бился изо всех сил. Видно, парень прорабатывал спланированную ранее стратегию. Ему удалось неслабо ударить меня несколько раз и даже достать теневой рукой до моего горла! Но после нескольких неудачных попыток перетянуть преимущество в бою на свою сторону, гнев и отчаяние постепенно затуманили разум моего противника. И тогда он допустил огромнейшую ошибку в своей жизни — он подпустил меня слишком близко. Я приложил всю силу, чтобы откинуть парня, ударив его ногой в грудную клетку. Пролетев несколько метров, Шикамару буквально впечатало в дерево. Он осел и приложил руку к груди, видимо, стараясь восстановиться после сильного удара. В момент я оказался рядом и пристально вгляделся в затуманенные болью и гневом глаза противника: — Слушай, мы все еще можем уладить… — Пошел ты! — взревел парень, морщась от боли, — чертов предатель! Отступник! Зачем ты вообще вернулся в деревню?! Ведь я считал тебя другом, а ты собираешься воскресить этот кусок дерьма, который убил моего учителя! — Успокойся, — тихо сказал я, протянув к нему руку. Я все еще не хочу навредить парню, не смотря на то, что он стоит на моем пути. — Не трогай меня! — он резко откинул мою ладонь. Кажется, в минуту я ощутил, как кипит кровь в венах. Этот парень ужасно злит своим упрямством. Схватив темноволосого за плечи, я грубо встряхиваю его и сильнее вжимаю в дерево, лишая возможности двигаться. — Не хочу убивать. Потеря учителя — это невосполнимая потеря для тебя, и я понимаю, каково терять близких людей. Но пойми и мое положение. Я готов навсегда покинуть деревню, если ты пожелаешь, после того, как заберу Хидана. — Я закопаю вас обоих, — сквозь зубы процедил теневой ниндзя. Все, что я могу сделать — это нейтрализовать Нара на некоторое время. Поэтому, подавляя нарастающий гнев, я аккуратно помещаю ладонь на темную макушку и, зацепив душу парня, начинаю тянуть ее вверх. Его мысли и части воспоминаний начинают заполнять мою голову: игры в шоги с отцом, битва с Таюи, получение ранга чуунина, ловушка для Хидана, мертвое лицо Асумы и разговор с беременной Куренай. Погрузившись в это яркие эмоции, я упускаю тот момент, когда парень с лютой ненавистью в глазах отталкивает меня. Ноги перестали слушаться, будто налитые свинцом, и я начал ощущать и видеть его мысли все ярче и отчетливее. Вот он, момент, когда парень разрабатывал стратегию против Хидана и Какузу на черно-белом поле для игры в шоги. А вот и жуткая боль, которая сковала оба наших сердца при виде мертвого Асумы. И также резко обожгло легкие от первой в жизни сигареты, которую выкурил Нара. И та опустошенность, которая окутала Шикамару при виде слез Ино и Чоджи в черных одеждах, отдалась кисловатым привкусом на моем языке. Я проживаю его жизнь ровно до того момента, когда чувствую твердость дерева за спиной и спиральные глаза человека перед собой. Он говорит то, отчего внутри горит пустота, заставляя дышать глубже и говорить громче. Он перемещает руку, от чего я чувствую тепло на макушке, переходящее в неприятно жжение. И эти жуткие спирали мертвым спокойствием пожирающие душу… Я резко распахиваю глаза, вдруг понимая, что сделал. Передо мной лицом вниз лежит лучший стратег Конохи. Он мертв. Игнорируя влагу на щеках, я падаю на колени перед парнем и разворачиваю его на спину. Глаза широко раскрыты, безжизненно глядят в пустоту, которая тут же заполнила меня. Никакое сожаление, никакое раскаяние не дает мне оправдания. Я наклонился над телом Нара, пристально рассматривая его. Свет луны падает на кожу парня, отчего она кажется призрачно-белой. Он будто призрак, вот-вот вспорхнет и покинет бренную землю. Горячая слеза падает на его щеку, скатываясь и растворяясь в земле. Моя едва начавшаяся паника вдруг затухает. Словно с этим призраком улетела и моя душа. Вокруг тишина. Ни ветерок, ни случайное ночное насекомое не тревожит этот момент. Только звон в ушах и стук сердца дают мне понять, что я все еще дышу и все еще жив. Его стеклянные глаза по-прежнему смотрят в никуда. Холод резко сковал тело, не позволяя двигаться. Сквозь противный звон я вдруг услышал отчетливый звук капель, падающих в воду, знакомые шорохи и дыхание. Ощущение тяжелого взгляда заставило меня поднять голову. Красные; я тут же понял, где оказался. — И долго ты будешь отсиживать задницу над трупом? — грубо спросил Лис. Я молчу. Не то, чтобы комок в горле не дает мне говорить. Нет. Слова просто не приходят ко мне в голову. Пустота заполнила тело, отчего я даже с трудом воспринимаю его речь. Это словно коматоз… — Хватит таращиться, у меня шерсть дыбом встает, — фыркает биджу, небрежно махнув одним из девяти хвостов. Не увидев реакции, он продолжает: — Ты вообще знаешь, сколько часов сидишь над жмуриком? Если бы я не позвал тебя сюда, ты бы наверняка досиделся до того момента, когда семейка Нара пошла бы прогуляться в лес и наткнулась на вашу пару. Его слова затекают в уши, растворяясь в голове крошечными обрывками смысла. Неужели я действительно сижу несколько часов? — Хватит! Мне противно сидеть в этой туше, когда ты ведешь себя как маленькая девочка! — Девятихвостый теряет терпение и, схватившись за металлические прутья своей тюрьмы, продолжает свою гневную триаду, — да если бы ты, смертный, видел столько смертей, сколько видел я, ты бы лежал ничком на земле, подобному твоему знакомому! Смерть преследует каждого, не стоит делать из этого трагедию! — Но я убил его, — хриплым до неузнаваемости голосом отвечаю биджу. — Что?! Этот псих знал, куда лезет! О чем он думал, когда шел на могилу твоего чокнутого дружка? Помянуть хотел? Да как бы он еще хвоста за собой не привел! А ты сидишь и ноешь, хотя давно пора выкапывать психа и уходить из этой проклятой деревни! Громко зарычав, Курама зло пожирает меня глазами. В его словах есть смысл, как бы сложно ни было это признавать. Я убил Нара ради Хидана, а значит нужно вытаскивать его и уходить. Иначе выходит, что я убил Шикамару просто так. — Спасибо, — вставая с колен, робко говорю я. — Убирайся отсюда, — безразлично бросает хвостатый, исчезая в темноте тюрьмы. Я прихожу в себя, сидя около уже окоченевшего трупа. Рассвет тронул небо, окрашивая его в бледно-розовый цвет, что зародило панику внутри меня. Я должен успеть достать жреца и спрятать Шикамару, до того, как солнце окончательно взойдет. Поднявшись на ноги, я начинаю судорожно бродить вокруг тела, пока идея сама на закрадывается в мою блондинистую голову. Соединив пальцы, я концентрирую энергию и создаю в земле настолько глубокую воронку, насколько хватает уверенности. Уверенности в том, что его не учует ни один сенсор Конохи. Подойдя к Нара, я аккуратно поднимаю его на руки. На землю тут же что-то упало с металлическим звоном. Кажется, зажигалка, выпавшая из кармана куртки Шикамару. Подойдя с телом к краю воронки, я в последний раз смотрю на правильные черты лица. — Прости меня, — едва шевелю губами, бормоча два слова и, вытянув руки, бросаю его в пропасть. Не слышу, как глухо мертвое тело ударяется о дно ямы. Не слышу, проклиная острый слух. Заваливаю тело рыхлой землей, навсегда пряча его от мира живых. Дело осталось за малым и самым основным — достать Хидана и собрать по частям. Солнце уже возвышалось над горизонтом, когда я сидел перед частями жреца, разложенными на траве, и его говорящей головой. — Только вздумай мне ноги вместо рук приделать! Я тебя и мутантом искромсаю! — ворчал парень. — А ведь всего час назад ты восхвалял меня и свежий воздух, — вздыхаю я, соединяя ошметки разорванных мышц, и сращиваю их при помощи чакры. Как только соберу тело, энергия начнет циркулировать и жрец станет лучше прежнего. — Это не снимает с тебя ответственности за мое тело, — нагло бросает Хидан, — если бы ты знал, каково гнить в земле, ты бы не умничал. Игнорируя болтовню жреца Джашина, я старательно соединяю восстановленную руку с туловищем. Собирать человека как пазл — это ужасно. Видеть эти органы, эти связки и прочую гадость… пожалуй, медики — самые стойкие люди в нашем мире. Он был ужасен, когда я только вытащил останки. Черная, засохшая кровь, потемневшие кости, разорванные мышцы и связки и отдельные части тела. Некоторые части плоти начали гнить. Голова пострадала не так сильно — у Хидана разорвана губа, а кожа сильно обгорела при взрыве, из-за чего совсем не осталось волос. В общем, вид еще тот. Этот живой труп явно выглядит хуже Шикамару в его последний момент. -… по крайней мере, мне повезло больше, чем Какузу, — вдруг слышу я. Поднимаю голову и наши глаза встречаются. Неужели он ненавидит меня за убийство казначея? — Что? — только и смог вымолвить я. — Оглох совсем? Мне, говорю, повезло больше, чем скупердяю Какузу. Ты меня вытащил с того света, а его только отправил туда. Я всегда знал, что ты ко мне небезразличен, — игриво мурлыкает Хидан, точнее его голова. Значит, ничего. Убийство его компаньона никак не отразилось на нем. Бездушный болван! Но я отчего-то безумно рад тому, что он не ненавидит меня. — Если ты не заткнешь свой рот, я закопаю тебя еще на неделю, — ухмыляюсь я, — и вообще, когда тебя кадрит голова, это странно, как минимум. — Когда я восстановлюсь, ты узнаешь, что значит кадрить, малолетка! — с громким хохотом грозится жрец. От его смеха у меня теплеет на душе. Закончив восстанавливать тело, я придирчиво осматриваю результат. Руки и ноги симметрично расположены, органы должны быть все по местам. Ужасные шрамы покрывают все атлетически сложенное тело, но шрамы, как известно, украшают мужчину. — Хватит пялиться, извращенец, я хочу ощутить что-нибудь, кроме работы мозга, — нетерпеливо ворчит голова. — Знаешь, что я думаю? — с широкой улыбкой протягиваю я. — Ну что там еще? — Твоя одежда сгорела при взрыве печатей. В чем ты пойдешь в логово? — А я сошью себе прикид из твоего незакрывающегося рта! Хватит нести бред, давай заканчивай! Едва сдерживая смех, я беру голову в руки и преподношу к телу, соединяя рваные края шеи в одно целое. Хидан глубоко вздыхает, отчего его грудь вздымается. — Ну вот, я могу дышать, — уже более глубоким голосом заявил жрец. Он проводит ладонями по земле, щурясь от приятного ощущения собственного тела. Затем он все также медленно поднимается на ноги и делает несколько шагов. — И ходить могу, — разминая руки, подмечает парень. — Если ты еще и питаться нормально будешь, я требую огромного уважения к своей персоне, — самодовольно заявляю я. — Не дорос еще до моего уважения, щенок, — осматривая себя, бубнит он, — хотя, ты неплохо постарался. Я молча улыбаюсь, глядя на широкую спину парня. Его абсолютно не смущает отсутствие какой-либо одежды, он самодовольно рассматривает себя, ощупывая каждый рубец. — Мне нужно наведаться в бордель, дабы проверить свое рабочее состояние. — Ты можешь хоть к чертям катиться, только давай уйдем отсюда. Хидан глухо смеется, глядя на голубое небо и яркое солнце. Не смотря на всю свою колкость, он счастлив дышать свежим воздухом. Малиновые глаза искрятся радостью, этого он не скроет. Жрец Джашина поднял руку и ощупал лицо. — Сильно уродлив? — вдруг спросил он. — Главное, что ты жив, — честно отвечаю я и, не выдержав, с улыбкой добавляю, — ужасный урод. Он недовольно отворачивается и шагает по тропинке. И я тут же следую за ним, но, уловив солнечный блик в траве, вижу ту самую металлическую зажигалку, которую обронил несколько часов назад. Быстро подняв улику, я спешу за нагим жрецом. — Думается мне, я — твой взнос для вступления в организацию? Ведь у нас освободилось одно место, — спрашивает вкрадчиво Хидан. Я напрягся от его вопроса. — Можно и так сказать, — тихо говорю я. Не буду же я ему о своем чувстве вины рассказывать, — но я не думал о вступлении… пока мне нужно убежище. — А ты пойдешь гораздо дальше старика Какузу, — усмехается жрец, отчего мне даже идти легче стало, — что же, держим путь домой, малец! — по-дружески хлопает меня по плечу отступник, улыбаясь во все оставшиеся зубы.