Polyrhythm

Ванда любит играть. Нет, скажем не так, она обожает играть. Длинные сложные сочинения на старом рояле, дурацкие игры на мобильном телефоне, на нервах брата, в конце концов. Играть на нервах Пьетро ей удается лучше всего. Она знает, как завести его или обозлить всего за пару минут. Что ни говори, а близнецом быть так приятно. Наверное, потому что рано или поздно ты превращаешься в неотъемлемую часть его. Жизнь с Пьетро — это как почистить зубы утром или уходя щелкнуть по звездочке-талисману, висящему над входом, наудачу. Вроде бы такая мелочь, но если не сделаешь, какое-то странное ощущение не сделанного будет терзать тебя весь день, как заноза в ладони. Вот и сейчас, Ванда знает, что он раздосадован. Даже больше, разозлен. Она оторвала его от какой-то игры на приставке и отправила в час ночи за мороженым. В единственный открытый магазин за пару кварталов от их дома. Наверное, можно было поехать вместе с ним, специально надеть юбку покороче и никаких босоножек, только голые ступни, сидеть сзади на байке, обнимая его за талию и прижимаясь грудью к его спине, пока они мчатся по пустой темной дороге, слушать шипение дороги, похожее на свернувшуюся в клубок змею и кожей, всей кожей ощущать эту близость. Страх, возбуждение и близость. Но Ванда не могла. Ведь она хотела хоть чуточку его разозлить. А пока его нет, Ванда садится за старый рояль, открывает крышку и включает метроном. Она сидит и смотрит на ровно раскачивающуюся стрелку, отщелкивающую секунды. Упорядоченность завораживает ее, заставляя забыть обо всем на свете, и вот она заносит руки над клавишами и начинает играть. Она играет без нот, они ей совсем не нужны. В ритм музыки вплетается четкий стук маятника, похожий на большое сердце, ее музыка неполная, это всего лишь одна партия в сочинении и довольно несложная. Вся прелесть в этом. В том, что она неполная. Как и Ванда, ей многого не хватает. Глубины. Наполненности. Насыщения. Ванда играет с упоением, закрывая глаза и отдаваясь музыке, и совершенно упускает момент, когда горячее тело прижимается к ее спине, и хриплый голос произносит над самым ухом: — Не останавливайся. Она вздрагивает и в самом деле замирает, на одну секунду, но Пьетро уже садится позади нее на банкетку, прижимаясь еще ближе, чтобы не упасть, и ставит руки на клавиши, рядом с ее, окружая и словно отгораживая собой ото всего мира. Он играет с легкостью, небрежно, его пальцы перебирают клавиши с такой же нежностью как и ее волосы, когда он расчесывает их перед сном. Ванда всей спиной чувствует жар от его тела, запах пота — он гнал на полной скорости, чтобы вернуться поскорее, легкий и неуловимый запах ночи, впитавшийся в его кожу и волосы и теперь оседающий и на ней, и дыхание на шее позади. Метроном щелкает все громче, с каждым щелчком что-то щелкает внутри нее, пока не превращается в грохот. Наверное, это стучит кровь в голове, думает Ванда, не в состоянии сосредоточиться. Музыка превращается в изощренную пытку. Ванда сидит на кушетке, оголенными лопатками ощущая тепло его тела через мокрую от пота майку, и когда Пьетро вжимается в ее спину еще сильнее, чтобы дотянуться до первой октавы, она старается сохранять спокойствие, хотя это практически невозможно. Она пропускает ноту и сбивается. — Соберись, сестренка, — его дыхание щекочет ей ухо. Пьетро легко прикусывает мочку ее уха, заставляя вздрогнуть. Ванда сражается с желанием откинуть голову назад и бросить эту чертову игру, но она не может. Ведь это она хотела его чуточку позлить. И она играет, барабаня по клавишам так, будто от этого зависит ее жизнь. Пьетро переходит от ее уха к шее, прикусывая кожу, с каждым тактом оставляя на ней красные отметинки. Мелодия становится все громче и неровнее, Ванда дрожит, чувствуя, как подскакивает температура ее тела, и наклоняет голову, позволяя ему целовать ее шею и спину, зная, что это заводит его так же, как и ее, и он уже возбужден. Он играет свою партию. Она свою. Он кусает ее за плечо. Она позволяет. Он отнимает одну руку от клавиш и хватает ее за лицо, пальцы крепко впиваются в подбородок, поворачивая к себе. — Не останавливайся, — говорит ей Пьетро, и его пальцы, скользнув по ее щеке, снова возвращаются на клавиши как ни в чем не бывало. Ванда задыхается, все еще чувствуя его прикосновение на своем лице, вдыхает и выдыхает ртом, а внутри ее расползается огонь. Он расходится по всему телу, внизу живота и по ногам, заставляя ее сжимать колени. Все приходит в гармонию. Он играет свою партию. Она играет свою. Он прикусывает ее плечо в такт метроному, она сжимает ноги, поджимая пальцы. Божественная гармония. Со сдавленным стоном Ванда кончает, вздрагивая. Она с силой бьет по клавишам, словно ставя точку, и закрывает глаза. Пьетро перестает играть и останавливает метроном, и она наслаждается звенящей тишиной. — Так как насчет мороженого? — Пьетро забирает ее длинные волосы в хвост, наматывая на ладонь, и заставляет ее посмотреть на него. Расширенные зрачки дрожат в полумраке, на виске бьется жилка, и Ванда чувствует запах его возбуждения. — Хочешь попробовать?