Здравствуйте, граф!

      Позже, когда они позавтракали, причем, граф зорко следил, чтобы Эрик не отлынивал и тоже поел, хотя юноша то и дело замирал, просто любуясь своим долгожданным, выстраданным счастьем, расположились в гостиной. Лерой внимательно оглядел ее, чистую, с обновленным паркетом, стенной обивкой, вычищенными и побеленными потолками. - Эрик, я не нахожу слов... Поместье - оно словно помолодело на сотню лет! - Я надеялся, что ты вернешься поскорее, отремонтировал тут все.       Граф тяжело вздохнул. - Ты решил, что я был одним из тех, кто поднял мятеж. - Нет, я вообще не знал, зачем ты уехал. - Я знал, что в столице зреет заговор, еще четыре года назад. Но его величество, - Лерой произнес это с видимым, почти осязаемым презрением, - не пожелал заметить очевидное и услышать меня, отправив на север. Это была почти ссылка, ведь я посмел указать на самых приближенных к трону аристократов. Заговорщики не торопились, они копили силы, и им было куда проще сделать это, чем мне - подготовить своих людей, собрать всех, кто верен короне, сплотить их. Когда началась заварушка, я решил, что король опомнился, ведь меня вызвали в столицу. Однако, когда мятеж удалось подавить, меня обвинили в том, что я тоже участвовал в заговоре, но что-то помешало мне пойти до конца. Я не знаю, поверил ли его величество мне, в конце концов, или же нет, но вот результат - я лишен звания и сослан в поместье. - Но ты жив - вот что главное, - сказал Эрик.       Лерой прикрыл глаза и сказал так, что Эрика резануло по сердцу, словно острой струной: - Если бы не ты, я не пережил бы этой зимы. Но ты запретил умирать. - Да, - упрямо сказал Эрик, – главное, что живой. - Поцелуешь? - граф взглянул на него и протянул руки, словно в мольбе. Словно сомневался, что такой - постаревший и обессиленный, он еще нужен.       Эрик незамедлительно принялся целовать своего любимого так, словно отдавал все поцелуи за всю зиму разом. Он старался быть осторожнее, но та сила, что толкала его в объятия графа, заставляла сжимать руки на его плечах, в седых волосах, отросших до плеч, до боли. Лерой не протестовал, обнимая его, как перед долгой разлукой. - Эрик... моя птица, моя райская птица... Любимый. - Я тебя люблю, - бормотал Эрик.       От этих простых слов Лерой будто осветился весь изнутри, запавшие глаза, казавшиеся выстуженными казематами и пыточными, оттаяли, потемнели.       Они еще немного посидели в гостиной, в одном кресле на двоих, пока усталость не взяла свое, и граф не принялся зевать, благовоспитанно прикрывая рот ладонью. - Идем спать, - Эрик тоже сонно жмурился.       В поместье он обитал вовсе не в господских покоях, а рядом, словно опасался, заняв комнаты графа, накликать беду. Теперь же он повел его, поддерживая под руку, по лестнице, в правое крыло дома. - Я велел все обновить, там окно разбилось зимой и обивка и полы покоробились, - он словно оправдывался. - Ты все сделал правильно, Эрик, - граф, оглядев новое убранство спальни, тепло улыбнулся и подтолкнул его к широкой кровати с резными лакированными столбиками и бархатным пологом.       Эрик забрался в постель, сразу же завернулся в одеяло по своей привычке. Потом спохватился, когда Лерой, как тогда, в гарнизоне, в их вторую ночь, мягко, но непреклонно потянул его прочь. Он подкатился к графу, обнял его. И пожалуй, только сейчас понял, что тот в самом деле вернулся. Большей глупости сказать было нельзя, чем та, что сами произнесли его губы: - Здравствуйте, граф.       Лерой явно очень хотел рассмеяться, однако сдержался и произнес: - Здравствуйте, виконт. Прекрасно выглядите. Хотя без этой вашей сорочки будете еще лучше, я уверен.       Когда и его сорочка, и сорочка Лероя, и прочая одежда упокоились где-то там, на пушистом ковре у кровати, Эрик на мгновение прервался, поднял голову от груди графа: - Мой Бог, ты сводишь меня с ума! Но пусть... - и снова принялся целовать его, осторожно обходя отметины на коже, но умудряясь не пропустить ни дюйма этого великолепного, несмотря ни на что, тела. Он впервые начинал любовную игру сам и вел в ней, и от этого голову кружило, как от стакана доброго старого вина. Лерой явно был изумлен и... обрадован? Он позволял все, абсолютно все. И Эрик пользовался этим бесстыдно, собираясь отплатить ему сторицей за все те ласки, что он принимал, не отдариваясь ничем взамен. Ну, и научиться, наконец, ласкать так же. Может, ласки его были пока неумелы, но он хотел доставить удовольствие. Хотел, чтобы Лерой потерял над своим телом контроль так же, как терял Эрик в его руках, чтобы стонал, не сдерживаясь, комкал в кулаках простыни, подаваясь навстречу каждому движению. С первого раза, конечно, не удалось.       Граф перевернулся, подмял его под себя, заласкал до звезд под веками, и Эрик «поплыл», выгнулся ему навстречу, почти требуя. Он знал, по крайней мере, догадывался, что тело, лишенное привычной ласки уже год, отвыкло, и будет больно. И поэтому, наверное, его любовник не торопился вторгаться. Но душу выпил ненасытными своими губами до самого донышка. Потом все-таки было немножко больно. Но даже эту боль Эрик готов был считать приятной. Долго в этот раз наслаждаться не сумели ни один, ни второй - оба попросту уснули, с трудом отыскав силы хотя бы вытереться краем простыни - куда-то идти за полотенцами и водой было невозможно тяжело. Эрик во сне крепко обнял графа. Его Лерой. Только его.       На следующее утро Эрик написал письмо Клайсу.       Врач приехал через месяц - неслыханно быстро. И тут же развил бурную деятельность. - Вы хотите ходить нормально, а не прыгать, как увечная ворона? Да или нет?! - Да, но ломать для этого кости... - Ваша нога срослась вкривь и вкось, иначе выправить ее невозможно!       Эрик сидел и хихикал в чашку с чаем. - Но еще черт знает сколько времени провести в постели! - И не вздумайте из нее выпрыгивать, вы уже не молоденький козлик! Иначе я привяжу вас к кровати! - Да, я старый козел, - деланно сокрушался граф, а врач возмущенно всплескивал руками - слов у него не хватало. По крайней мере, пристойных. - Я его там удержу, Клайс. - Да кто бы вас удержал. Что это? Вы себя в зеркало видели? Что за призрак поместья Керуа? - напустился врач и на него. - Фамильный, - гордо сказал Эрик. - Как же я вовремя приехал, - только и сказал Клайс.       Ногу графу он все же сломал, вправил кости, и тому пришлось терпеливо сносить все, что вредный старик с ним делал, от припарок до горьких, кислых, жгучих и невыразимо мерзких зелий. - Зато хромать не будешь, - утешал его Эрик, которого откармливали и отпаивали.       Граф от кончиков пальцев ноги до самого паха был замотан какими-то гипсовыми бинтами, придуманными лично Клайсом, так что при всем желании мог только садиться в постели и приподниматься, чтобы сходить на горшок. Это бесило его, но свое раздражение и гнев Лерой вымещал на нерадивых арендаторах, которых вызывал Эрик. Юношу же он неизменно хвалил за то, что за минувший год тот существенно вник в дела графства и весьма поправил бедственное положение. - У меня был хороший наставник по части внимательности, - смеялся Эрик. - Все-таки я в прошлом был адъютантом коменданта военного гарнизона.       Лерой улыбался ему, целовал руки, и это было равнозначно признанию в любви - граф редко повторял вслух эти сакраментальные слова. Но Эрик и без того знал, что любим, и это всерьез. Ему не требовались подарки и знаки внимания, драгоценности и наряды. Хотя Клайс и привез с собой его сундуки, Эрик приказал засунуть их на чердак и не желал видеть ни единой безделушки оттуда. Детская влюбленность в монарха прошла бесследно, сменившись иным, более зрелым, выстраданным чувством. Он был счастлив. - И комендант там, между прочим, был ни кто иной, как один из отвергнутых мной поклонников, - Эрик фыркнул. - Знал бы ты, с какими чувствами я ехал на новое место службы... - О, знал бы ты, с какими чувствами твой отвергнутый поклонник тебя ждал! - Я догадывался, потому очень хотелось сбежать. - Но ты не сбежал, и я очень рад этому, - граф поймал его запястье, притягивая к себе на постель. - Я очень, очень рад, птица. - Правда, было очень страшно, - признался Эрик. - Я был так ужасен? - Скорей, меня пугало то, что я не знал, чего ждать...       Граф покаянно склонил голову, прижал его ладонь к своей колючей щеке. - И этот конвой тоже покоя не добавлял, - Эрик гладил его по щеке. - На дорогах было неспокойно уже тогда, - хмурился граф. - Но... они позволяли себе грубости? Почему ты не сказал? - Я думал, так и надо, - Эрик устроился рядом поудобнее. - Что - надо? Оскорблять тебя? Эрик, право слово, как ты мог так думать! О, какого же низкого мнения ты был обо мне... - Что мне оставалось еще думать?       Лерой лишь сокрушенно вздыхал и отводил глаза. - Как твоя нога? Ей получше? - Спроси у этого гадкого старого тирана. У меня все чешется там, под этим бинтом, - пожаловался мужчина. Он редко жаловался, а значит, ему совсем уже невмоготу. - Значит, заживает. Потерпи еще немного, ну, - Эрик поцеловал его.       «Гадкий старый тиран» обрадовался вести о том, что в месте перелома наблюдается зуд, вскрыл гипсовый панцирь, но вместо него приказал носить тугую повязку и не наступать на ногу. - Для этого есть костыли, вы же не хотите, чтобы все труды и страдания пошли псу под хвост? - Он не хочет, - уверил Эрик, уже не такой прозрачный и истощенный, хотя до цветущего весеннего вида так и не добравшийся.       Граф, с Клайсом принципиально говорить отказывавшийся, только нахмурился и сжал губы. Он считал, что уже совсем здоров, и ему не требуется диета и микстуры. Врач был уверен в обратном. - Я же не учу вас, как управлять графством? Вот и вы не учите меня, как отличать больного человека от здорового. Вы желаете обеспечить себя прободной язвой желудка после тюремной баланды?       Граф молча кипятился, но под взглядом Эрика покорно глотал лекарства, бульоны, легкие каши и вареную на пару птицу и телятину, даже не заикаясь о вине, острых колбасках и перченых бифштексах. Эрик тоже питался зеленью и курятиной, послушно разделяя с графом все трапезы. Хотя уж ему-то как раз требовались более питательные блюда. Но страдать - так вместе. Разве не в этом состоит один из непреложных законов любви? Ничего, когда-нибудь можно будет уже и вина выпить. Когда Лерою разрешат хотя б бокал в день.       Наконец, на исходе осени - более похожей на слегка хмурое лето здесь, на юге - граф впервые прошел по дому на своих ногах, пока еще опираясь на резную трость, но уже без той кошмарной хромоты, как в первые дни. В седле же он и вовсе выглядел совершенно как прежде, поэтому они с Эриком часто выезжали на прогулки и по делам верхом.       До Эрика доходили слухи о том, что королева, недавно подарившая его величеству наследника, вовсе не трепетная овечка, какой представлялась, и, к изумлению всех, держит короля в ежовых рукавицах, а при дворе нынче не в моде роскошь и сибаритство. Он лишь усмехался. «Так вам и надо, ваше величество».       Впрочем, не эти слухи делали его счастливым. Искристым, радостным чувством его наполняла возможность, просыпаясь, смотреть в любимые серые глаза, целовать колючие щеки и сухие, твердые губы, и говорить: - Здравствуйте, граф.