Оставь надежду...

Последний взмах палочкой, и рука плавно опустилась. Экзамены сданы. Члены приёмной комиссии застыли в молчаливом восхищении. Лишь спустя несколько секунд их лица начали оживать, а восседающий во главе министерский чиновник - грузный мужчина, то и дело промокающий лоб несвежим платком - от восторга даже подпрыгнул на месте, от чего соседи его брезгливо сморщили носы. - Браво, молодой человек, - вскричал он и хлопнул в ладоши, - браво! - Весьма не дурно, - подала голос сухая и тощая, как жердь, ведьма неопределённого возраста. Вытянув из рукава батистовый платочек, она протянула его потеющему чиновнику и поджала и без того тонкие губы. Продолжая фонтанировать восхищёнными эпитетами, он выхватил платок и вцепился в её руку, приговаривая: - Нет, вы видели, каков, а!? - выпустив её, он обратился за подтверждением восторга к другому соседу, а ведьма уставилась на свои длинные пальцы, явно сожалея, что нельзя провести полную дезинфекцию немедленно. Директор Диппет поднялся из-за стола и направился прямиком к экзаменуемому, высокому темноволосому юноше, одиноко стоящему в центре аудитории. Поравнявшись с ним, директор опустил руку ему на плечи и обвёл взглядом всех членов приёмной комиссии. - Ну что же, господа, полагаю, мы имели честь лицезреть выдающийся уровень подготовки, - увидев подтверждающие его слова кивки и всецело одобрительные возгласы, он облегчённо выдохнул и прижал к себе студента. Его план сработал безукоризненно. Каким хитрым и мудрым показалось ему в тот момент собственное решение отправить лучшего ученика на экзамен последним. На фоне его блестящих способностей досадные промахи и недочёты должны были показаться комиссии, оценивающей не только учеников, но и, конечно, уровень преподавательского состава, сущей ерундой. И, конечно, директор Диппет был невероятно горд собой, ведь именно так и случилось. Том Реддл, самый талантливый студент, не обманул возложенных ожиданий. Теперь можно смело рассчитывать на то, что финансирование не только не сократят, но и прибавят, да и к методам управления школой не станут слишком придираться. - Ах, Армандо, ах ты, хитрец, - пробасил грозного вида высокий коренастый волшебник с пышными рыжими усами. Он сидел, вальяжно развалившись в большом мягком кресле, и, прищурив глаза, подкручивал усы. - Что же ты так долго прятал от нас такое сокровище? - Но-но, Освальд, будь сдержаннее, мы рискуем испортить молодого человека, - произнёс директор снисходительно и шутливо пригрозил пальцем, - хотя, не стану скрывать, мне ужасно не хочется расставаться с таким прилежным студентом. - Ну что вы, директор... - Не скромничайте... - Да будет вам... - заголосили со всех сторон члены приёмной комиссии и, поднявшись со своих мест, поспешили пожать руку директору и поздравить с несомненным успехом. Кто-то из них даже удосужился вспомнить, собственно, о предмете всеобщего восхищения и потрепал по плечу талантливого юношу, сумевшего внести оживление под конец этого необычно жаркого и долгого дня. Мистер Армандо Диппет, как ни старался, так и не смог скрыть торжествующую улыбку под маской ложной скромности. Плечи его расправились, грудь выпятилась колесом, а щёки раскраснелись от удовольствия. Ещё бы, не каждый ведь день удаётся козырнуть перед пронырливыми, везде сующими нос по поводу и без, но, разумеется, высокоуважаемыми ревизорами. Юноша, спокойно стоящий рядом с директором, безучастно смотрел в окно на покрытые сочной зеленью холмы, возвышающиеся вдалеке. Задумчивый взгляд его серых глаз был спокойным и несколько отчуждённым; казалось, всё происходящее нисколько его не касается, а потому и не беспокоит. В минуту собственного триумфа он ощутил, как груз ответственности, наконец, пал с плеч и невыразимая лёгкость наполнила его. За спиной будто выросли крылья и несли его над плавными изгибами холмов, за линию горизонта, далеко-далеко. Всем существом своим он рвался к неизведанным доселе просторам, туда, где сможет наполнить себя, как сосуд, единственной драгоценностью, которой владел единолично - знанием. Затуманенного взора его коснулась темнота - укол жгучей ревности - его победу, все труды они украли, воздав все почести другому. Но это длилось всего мгновение, а затем губ его едва-едва коснулась улыбка. Однажды всё изменится. Справедливо рассудив, что присутствие его здесь больше не требуется, он аккуратно шагнул назад. Затем ещё раз, и ещё, пока не прижался спиной к двери. Окинув безразличным взглядом всех тех, кого он собирался оставить праздновать собственный успех, он нащупал холодную латунную ручку и бесшумно выскользнул из аудитории. В прохладе тёмного коридора не было ни души. Никто не счёл нужным дождаться его и узнать, как всё прошло. Очевидно, просто никто и не предполагал, что лучший ученик может потерпеть неудачу на экзамене. Юноша на мгновение прикрыл глаза, привыкая к полутьме, и глубоко вздохнул. Сторонний наблюдатель, глядя на его неторопливые, может излишне медлительные движения вряд ли смог бы догадаться, какая буря бушует у него внутри. И уж точно ни за что не различил бы в томной тишине каменных сводов отголоска едва не разыгравшейся драмы. Директор Диппет, как и дражайшие члены экзаменационной комиссии, в силу своей чопорной добродушности и невнимательности, вызванной, несомненно, духотой и продолжительностью рабочего дня, не заметили в спокойных серых глазах отблеска надвигающейся грозы. И только от внимания высокого коренастого обладателя рыжих усов, вальяжно развалившегося в большом мягком кресле, не укрылась необычная бледность гениального студента и длинные тонкие как у пианиста пальцы, сжавшие так, что побелели костяшки, волшебную палочку. Но он, как и любой другой на его месте, списал это на нервное перенапряжение, которое все выпускники, независимо от таланта и усидчивости, испытывают во время экзамена. Но и его зоркий глаз не различил того, что крылось в длинных тенях предзакатного солнца, едва уловимым видением скользнувшего в приоткрытую дверь. Когда под веками перестали полыхать жёлтые пятна, юноша открыл глаза. Он так долго смотрел на солнце. Стоящие вдоль стен кованные рыцарские доспехи безмолвно внимали спокойствию, царящему под каменными сводами. Юноша немного неуверенно пригладил идеально лежащие волосы, сам не понимая, почему медлит. Взгляд серых глаз скользил по стенам, потолку, отмечая неровные шероховатости камней, за тысячелетие сросшихся друг с другом. Любой другой на его месте, не задумываясь, отправился бы подальше от холодящего сумрака, навстречу тёплому предзакатному солнцу, в радостные объятия друзей. Но на бледном лице лучшего студента застыла маска высокомерного безразличия, а может просто ему не к кому было торопиться. Душа его ликовала и грустила одновременно, и оба эти чувства никак не могли угнездится в нём. Бурная радость от осознания собственного превосходства сменялась в нём безграничным чувством одиночества. Ведь он заслужил всю ту похвалу, которую в итоге Диппет направил исключительно на собственную персону, он завидовал ему в этом умение и злился одновременно. И всё-таки, несмотря на смешанные чувства злости и досады, душа его более тяготилась другим. Будущее - вот что всецело занимало его помыслы. То, что скрывается за плавными линиями холмов, уходящими к горизонту. Что сулит оно тому, в чьих руках нет ничего кроме багажа знаний? Тому, кто все свои семнадцать лет был самым одиноким из людей? Будет ли оно благосклонно? Как хотел он сейчас хоть на мгновение овладеть даром прорицания чтобы приоткрыть завесу, единственный предмет, оказавшийся ему не по силам. Для этого таланта и усердия, так чтимого директором, недостаточно. Для этого нужен дар, которым он не обладал. Все его старания оказались тщетны, он не мог, как ни старался, разглядеть того, что ждёт его за холмами. В тех далёких странах, где он мечтал побывать однажды. Если бы был у него друг, он мог бы рассказать ему о том, какая неописуемая тоска сковывала его сердце в этот момент, ведь он прощался с этим местом навсегда. Но таковых не нашлось, а может её и вовсе не существует, дружбы, может, всё это заблуждение? И в минуты душевных терзаний он был один, и оказалось, что совершенно некому подать руку тому, кто в этом очень нуждается. Каким незыблемым и непоколебимым казался ему мир внутри старинного замка, в котором он провёл столько беззаботных лет, и каким шатким снаружи. Те, кто знал его или думал, что знал, сказали бы, что он типичный карьерист, но как жестоко они ошиблись бы в своих суждениях. Они думали, что понимали его стремления и в какой-то мере разделяли их. Все они, богатые и перспективные, обсуждали, какие высоты однажды покорят, и только он один молчал. Они по неопытности принимали его молчание за согласие, но даже представить не могли, насколько далеки от истины. Бывало, собравшись в гостиной, отделанной зелёным, они спорили о политике, и, возможно, эти споры даже имели бы смысл, если бы всё не сводилось к банальному "кто из них родовитей". Они пытались привлечь его, сидящего за книгой, принять участие в дебатах, насквозь пропитанных пустым бахвальством, но он дарил им пронзительный понимающий взгляд и молчал. Им, пылким юнцам, подверженным максимализму, его серьёзный взгляд казался взглядом старца, который однажды сам станет одним из тех древних фолиантов, которые покоились на его коленях. Может, поэтому и не смогли они сблизиться. Сейчас, стоя в полутёмном коридоре, он осознавал своё одиночество необычайно остро. Ощупывая взглядом древние стены, он мучительно не желал с ними расставаться, и, тем не менее, признавал правоту того, что непременно нужно двигаться вперёд. Сердце в его груди билось необычно быстро. Ах если бы только можно было вернуться, оставить здесь часть себя, тогда это место можно было бы смело назвать домом. Тем местом, в котором обитает часть души твоей, тем местом, которое ждёт тебя всегда. Его ладонь легко коснулась каменной стены и нежно погладила. Взгляд серых глаз всего на мгновение смягчился, а тонких губ едва коснулась улыбка. - Я вернусь, - шепнул Том Реддл и уверенно пошёл вперёд... Отделившись от сгустка теней, во множестве нашедших убежище в прохладе величественных галерей замка, тонкая тёмная материя скользнула за ним следом...