Смерть не может убить любовь

Вспоминай меня, когда ты где-то там Я буду умолять тебя, стоя на коленях. И когда мир с тобой слишком справедлив, Что ж, позор, что я – сон.*

      Белые стены не говорят ни о чем. Они только нагнетают уже существующую обстановку своей глухостью. Проходящие мимо люди отбрасывают на них тени, мелькают перед глазами, заставляя часто моргать и ронять застывшие слезы. Это слезы печали. От того они такие горячие, что жжет щеки . Но утереть их нет сил. Руки, сцепленные в замок на коленях, не слушаются. Просить кого-то – голос не позволит. Его, как и мыслей, нет. Чувство, что все присущие человеку простые рефлексы и эмоции навсегда покинули тело. И только одна, как пойманная птица, надежда бьется об оковы грудной клетки. Это все, что осталось, да и возможно ли в данной ситуации хоть что-то предпринять. Нет. Омега тоже так думал. Холл операционного блока запрещен для посетителей, но для него сделали исключение. Его вместе с пострадавшим привезла бригада скорой помощи, вызванная свидетелем жуткой аварии. Уже четыре часа, хотя для омеги уже прошла вечность, он сидит на приставленной к стене кушетке, не смея двинуться, чтобы не спугнуть то крохотное самообладание, настигнувшее его.       Кто бы мог подумать, что вечер закончится трагедией. Запланированный семейный ужин должен был начаться в семь, но одного человека не хватало. Любимый муж задержался на работе и от того стоял в бесконечной пробке из сотни или даже тысячи машин. Тихая музыка не способствовала успокоению, нервы так и грозились выйти наружу. Яркий свет фар, гудки – за этим всем он не заметил несущуюся на бешеной скорости фуру. Он ничего не смог сделать. Выйти на встречную полосу означало получить удар в лоб, так что он просто прикрыл себя руками, отвернувшись в противоположную сторону всем корпусом тела, принимая на свой автомобиль всю мощь удара.       Справа слышится открывающаяся дверь операционной, и, как в замедленной съемке, он медленно поворачивает голову на этот шум, наблюдая, как из операционной выходят хирурги и весь остальной медперсонал. Их лица скрыты масками, на головах – колпаки, эмоции просто невозможно прочитать. Омега пытается встать на ноги, но ослабевшие мышцы его просто не держат, и он заваливается на бок, в последнюю секунду успевая схватиться за поручень. Один из докторов подходит и, стянув с одного уха завязки, открывает вид на уставшее за несколько часов лицо. Хирург медлит, а в голове омеги проносятся самые страшные мысли. Прочитав по взгляду хирурга самые худшие опасения, он прижимает руки ко рту, выпуская слезы в немом крике.       - Мы сделали все, что смогли. К сожалению, его раны были не совместимы с жизнью.       От переизбытка чувств на глаза находит белая, как та стена, пелена. Это забытье сейчас так необходимо. Окунуться в океан спокойствия, распрощаться со старой жизнью, понять, что остался один. Эта незримая связь разрушена. Нет больше красной ниточки, связывающей мизинцы двух любящих, предназначенных друг другу людей. Нет больше уз, соединявших два в унисон бьющих сердца. Если одного нет, но и второму путь туда же. Наверх, к ангелам. Если бы все было так легко. Кто-то ощутимо трясет за плечи, проверяя пульс, кричит в лицо, зовет на помощь. В конечном итоге эта желанная темнота настигает все сознание омеги, и тот теряет сознание от пережитого шока. Все вокруг суетятся над вынужденным пациентом больницы, а за стеной на экране оценки жизненных показателей альфы, пульс полностью остановил свое существование, превратившись в тонкую прямую линию.       Пробуждение было не из приятных. Глаза слиплись от слез, не давая им открыться, тело затекло от вынужденной позы. Попытавшись повернуть голову, мужчина почувствовал пульсирующую боль в левой половине. Справа стояла стойка с капельницей – прозрачная жидкость не понятно чего медленно заливалась в его тело, вена покалывала под иглой, еще пара датчиков стояло на правой руке. Плотно закрытые жалюзи не давали свету проникнуть в палату, только светильник в дальнем углу мягко мерцал от перепада электричества. Все-таки открыв глаза, омега уставился в потолок. Мелкие трещинки пронизывали его гладкую поверхность в некоторых местах, напоминая его собственное сердце. Шепча имя погибшего мужа, он пытался вырвать из памяти последние счастливые воспоминания о нем, его улыбку, теплоту объятий, нежную заботу – все те чувства, о которых и говорить не следовало. Омега знал все. В ответ он был всем для альфы.       - Тише, он еще спит, - послышалось омеге у входа в палату. Это был его пожилой папа в сопровождении двух детей омеги.       - Папа! Папа! Мы так волновались, с тобой все в порядке? – старшенький с надеждой смотрел в глаза родителя, желая получить ободряющий ответ.       Все, что смог сделать омега – это кивнуть, натянув не самую счастливую улыбку. Говорить не хотелось. Да и что тут можно было сказать? Еще следовало подобрать слова и сообщить детям, что их отец погиб на операционном столе, что его не спасли. Это было труднее всего. Молодой омега просил помощи у всевышних найти подходящие слова, донести до детей о случившемся. Но пока что он не мог.       - Я пока не сказал им, - папа случайно попавшего на больничную койку омеги подошел и к нему и произнес тихо, пока внуки были в кресле в объятьях друг друга и перешептывались о чем то своем. – Глену так вообще пока говорить не стоит, он не поймет, - размышлял дедушка о своем младшем трехлетнем внуке.       - Да, пап, я сам потом скажу Деррилу, - омега набрал сил и произнес слабым голосом.       - Алек, ты только держись, - старший сжал пальцы сына в своей ладони.       - Как такое могло произойти? Почему именно с нашей семьей, с ним. Я не верю, что Марка больше нет. Это не справедливо, - надрывно, стараясь, чтобы дети не услышали его, тихо произнес омега.       - Иногда происходит то, о чем мы и думать не смеем, сынок. Прошу, не закрывайся ото всех. У тебя сыновья. Они так нуждаются в тебе.       - Спасибо, пап. Спасибо за то, что ты здесь, рядом. Заберешь мальчишек пока к себе? – напрягшись, омега стер с лица выступившие в очередной раз слезы.       - Конечно. Ты только держись, - старший наклонился и поцеловал сына в висок.       В палате наступила тишина, прерываемая тихими детскими голосами. Мальчишки вели себя спокойно, не буянили и понимали, что лучше пока не донимать родителя. В голове омеги не могли утихомириться мысли – как сказать старшему сыну о том, что его отец погиб. Он даже не представлял, какой могла бы быть реакция Деррила. Для семи лет он был достаточно серьезен, самостоятелен и всегда понимал родителей с полуслова. Еще большей сложностью представлялось не напугать младшего Глена таким трагическим событием. Он в силу своего возраста был более впечатлительным, чем остальные в его детсадовской группе, иногда принимая правду слишком близко к сердцу. Омега понимал, как тяжко им теперь придется. Возможно, придется нанять психолога для сыновей и даже няню, ведь теперь есть нужда выйти на работу. После выпуска из колледжа он не работал толком, полностью завися от мужа. Дома в документах где-то лежал его диплом бухгалтера, пылился.       Дверь резко открылась, впуская среднего роста мужчину в белом халате и фонендоскопом на шее. Очередной врач. «Как тошнит уже от больницы», - нахождение здесь уже нервировало омегу.       - Ну и как наш пациент? Я заведую этим отделением, и теперь ваш лечащий врач, – Доктор Томас, как информировал бейдж, взглянул на омегу с капельницей, после чего уткнулся в свой планшет, делая пометки. – Я слышал о вашем муже, примите мои соболезнования.       Послышались шепотки сыновей «а что с отцом». Дедушка пытался успокоить внуков, отругав их за лишние вопросы.       «Вот и первые слова соболезнования пошли», - думал омега. Лучше от таких слов не становилось. К горлу подкатил тугой комок, аж дышать стало трудно. Чтобы вновь не расплакаться, пришлось закатить глаза и проморгаться, сжав губы в тонкую линию.       - Мы взяли у вас кровь на анализы. Могу сказать, что все хорошо, только гемоглобин низковат. Я пропишу вам диету, таблетки и еще кое-какие витамины. В любом случае вам сейчас необходим покой. Я решил, что до завтрашнего дня вы побудите под нашим наблюдением. Сейчас самое главное - позаботиться о ребенке, - доктор поменял пустой пакет на полный, и лекарство потекло по системе с новой силой.       - О детях, - омега уставился на врача.       - Что? – не понял тот.       - Я говорю, позаботиться о детях. У меня два сына, - он кивнул в сторону кресла, где сейчас сидели самые дорогие ему люди.       Доктор повернул голову в сторону, куда указывал его больной, и непроизвольно улыбнулся, самой искренней улыбкой, что могла у него выйти.       - Нет, вы не поняли меня, - доктор Томас набрал в легкие больше воздуха. – Я имел того ребенка, что находится у вас в утробе. Вы беременны, Алек. Уже двенадцатая неделя, считается…       Дальше омега не слушал. Новость о его третьей беременности стала шокирующей. Этого он уж точно никак не ожидал. Еще один сын от его любимого Марка. Он думал, за что с ним так судьба. Итак оставила двух детей без отца и собирается преподнести такую участь третьему. Алек поднес свободную ладонь к животу, прикладывая и поглаживая. И как он мог только не заметить? Третий месяц. Омега судорожно пытался вспомнить хоть пару звоночков о наступившей третьей беременности, но ни тошноты по утрам, ни изменившегося вкуса в еде он не заметил.       Жизнь забрала у него Марка, но судьба подарила маленькое, еще только зарождающееся счастье, которое грело теперь опустошенную душу омеги.