Смерть не может убить любовь

И я не позволю тебе упасть, Покинуть меня. Ты никогда не исчезнешь.*

      Сколько стоит жизнь и как ее оценить? Кто вообще этим занимается? Кто решает, кому сегодня жить, а кому умереть? Кто гоняется за нами, и когда приходит то самое время, перерезает ниточки наших жизней? Столько много вопросов, но нет на них подходящих ответов. Спросить кого – так никто ведь не вернулся еще с того света. Как там? Что там? И как пережить уход дорогих людей?       Белый идеально сочетается с зеленым, а черное дерево дает цветам выглядеть еще ярче. Сейчас он говорит о чистоте, невинности и легкости души человека, что покинула мир живых. Для нее этот путь окончен, завершен. Но в глубине своего сознания Алек надеется, что душа Марка сейчас здесь, с ним, притаилась за его хрупкими, опущенными горем плечами, безмолвно наблюдает, как отец Филип зачитывает молитвы. Казалось бы, что в этот самый печальный за всю жизнь омеги день, мир должен окунуться в глубину грусти и скорби, но, осмотревшись, можно понять, что сама природа провожает Марка в дальний путь, освещает ему солнцем дорогу и омывает теплым ветром. Среди собравшихся самые близкие: родители альфы стоят в сторонке - от них доносятся еле сдерживаемые всхлипы; еще несколько дальних родственников стоят неподвижно, укутанные в черную ткань; Алек крепко сжимает ладошки сыновей, провожая в путь свою любовь. Хотя нет, не так. Любовь в его сердце останется навечно, он просто не позволит ей его покинуть. Когда уже начинает темнеть, и вокруг не остается никого, омега садится рядом с еще не погруженным в землю гробом и утыкается лбом в колени, обхватывая их руками и пытаясь укрыться от горя. Эти последние минуты так необходимы. Это молчание так нужно. Соленая влага не покидает щек омеги, но он уже не утирает их. Зачем? Пусть вместе с ней выйдет вся боль, вся печаль и все сожаление. В горле застрял комок горечи, проглотить который нет никаких сил. Если бы он мог, то закричал бы, срывая голос. Он не хочет сейчас быть сильным, не хочет храбриться и молча переживать утрату. Он всего лишь слабый омега, который остался без своего альфы, без своей защиты.       В некогда полной счастья квартире стояла глухая тишина. В тонком свете уличного фонаря летали пылинки, а тени от мебели казались немного пугающими. Хотя видимая отрешенность от мира нисколько не давала страху показать себя. Можно было бы назвать это безразличием на жизнь, на настоящее и будущее, на себя и окружающих, да только не мог омега быть безразличным. Он нес теперь двойную ответственность перед действительностью, перед его сыновьями, перед их дальнейшей судьбой. Сейчас дети отправлены к дедушке, поэтому их звонкие голоса не доносятся до омеги. Правильным было решение погостить им, пока их папа приводил мысли в порядок, думал, что делать дальше, как быть. Последнее, на что им стоило сейчас смотреть, было лицо омеги, убитого смертью мужа и отца его сыновей.       Холодный пол заставлял разбегаться мурашкам по коже, а длинный ворс ковра щекотал босые пятки. Высокий напольный светильник, который когда-то был выбран супругами вместе, сейчас принял на себя роль вешалки, удерживая на тонкой ножке увесистую сумку и пиджак. Накатившая слабость заставляет упасть на диван и провалиться в его мягких подушках. Кончики пальцев ощущают под собой мелкий рельеф обивки, закидывая мысли омеги в прошлое, когда ему с супругом было хорошо здесь. Лежать вместе в обнимку или откидываться на родные колени и купаться в блаженстве от приятных телу нежных поглаживаний головы. Сладко. Сейчас, осознавая, что никогда этого больше не произойдет, становилось горько. Очередной наплыв влаги заполнил серые глаза, тяжелые капли опускались на кофейного цвета ткань, оставляя следы слабости омеги. Было непередаваемо плохо. Слабость в теле и разуме не отпускала еще долгое время. Настенные часы натикали уже почти три ночи, когда дыхание омеги выровнялось, и унесло его в долгожданное забытье.       Когда до Алека полностью дошло осознание, что любимого мужчины больше нет с ним рядом физически, он глубоко надеялся, что хотя бы ночью в его недолгих снах он будет видеть родное лицо, с такими непривычными для альфы ямочками на лице, когда тот улыбался. Пытаясь удержать в своей голове именно такой образ погибшего мужа, омега часто пересматривал многочисленные фото, оставшиеся памятью. Но сколько бы он ни думал о Марке, лежа в кровати, сколько бы ни листал многочисленные альбомы, даже еле уловимый образ не приходил в его сон. Омега боялся, что если так и будет продолжаться, то он совсем забудет, как выглядел муж, как он смеялся и тепло обнимал. Очередные слезы, но уже отчаяния, душили его каждый раз, когда он вставал с постели. Откидывая в сторону легкое одеяло, он шагал на кухню, заваривал себе успокаивающего чая, душил этим любые зарождающиеся искорки истерики. Опираясь на столешницу и зажимая в руках белую кружку, он окинул взглядом свое жилище, а точнее состояние, в котором оно находилось. Повсюду раскиданная одежда – теперь уже не только торшер прогибался под весом вещей, в раковине немытая посуда, в ход уже пошли одноразовые тарелки. Автоответчик раздражал красной мигающей кнопкой – омега мог только представлять, сколько там должно быть оставлено сообщений. Все это несколько удивляло, ведь омега и не выходил то никуда за последние полторы недели, да и не замечал за собой особого аппетита.       «Настоящая нора холостяка», - мелькали такие мысли. Но холостяком Алек не хотел себя считать. С безымянного пальца до сих пор не снято кольцо, а прокручивая его время от времени большим пальцем, омега успокаивал сам себя, притворялся, что все хорошо, и это лишь временно. Он хотел думать, что все еще замужем, счастлив в браке и в очередной раз беременен от любимого, который отлучился на некоторое время. Вот только этот, казалось бы близкий к действительности, мир, на самом деле не был им. Это было жестоким стечением судьбы и от обиды за себя, за сыновей и еще не родившегося малыша было чертовски больно.       «Как же ты не вовремя, сынок. Но папочка тебя уже так сильно любит и ждет, когда же ты появишься», - частенько думал омега. Поглаживая еще пока еле выпуклый живот, он приводил голову в порядок, мысли о предстоящих родах и хлопотах отрезвляли его ум и заставляли брать себя в руки. Когда с момента похорон прошло уже две с половиной недель, и Алек почувствовал, что задыхается в четырех стенах, в голову пришло решение выйти из гнетущей атмосферы квартиры, разгрести вокруг себя старательно построенную баррикаду и преодолеть навалившуюся тяжесть. Собираясь, он даже в зеркало ни разу не посмотрел, боясь увидеть там живого мертвеца, поэтому взяв первые попавшиеся вещи и заметив, что выбранные джинсы уже еле сходятся на бедрах, омега с тяжелым вздохом покинул апартаменты.       Стоял сентябрь. Теплый месяц еще только намекал о предстоящих холодах утренними низкими температурами. Но что было здорово, так это яркая зелень, раскидывающаяся вдоль бесконечных тротуаров, которые петляли по всему городу. Алек сильно надеялся не встретить по дороге никого из знакомых, во-первых, чтобы не напугать своим внешним видом, а во-вторых, не хотелось выслушивать, как всем очень жаль. Сочувствующих взглядов он терпеть не мог, ведь никто и на долю процента не представлял, как ему тяжело. Но и пожелать никому пережить такое он не мог. Потерять свою пару – все равно, что потерять себя. И он бы потерял, если бы не три его маленьких солнышка.       Алек не чувствовал, куда его несут ноги. Будто он ими и не руководит. Внезапно он понял, что оказался в том месте, где не появлялся последние несколько лет. Да и не нужно это было. Марк был рядом, а место, где они познакомились, трепетно хранилось в памяти. Возможно, это была самая случайная встреча омеги и альфы в мире. В городе насчитывалось около миллиона человек, а шанс, что именно Алек и Марк встретятся у заброшенного фонтана, был ничтожно мал. Как и тогда, в округе не было и души, старые опавшие листья будто и не исчезали никогда. Проведя ладонью по резным узорам маленького фонтанчика, Алек вспомнил, как еще долго альфа назначал здесь их свидания, на которые омега частенько опаздывал. Иногда случайно, конечно. На лицо так и просилась улыбка, которую омега не стал сдерживать. Сейчас это казалось лишь сном, самым лучшим сном.       Совершенно забывшись во временя, Алек побрел обратно домой, по пути заскочив в лавку с фруктами. Организм требовал витаминов, а наученный таким опытом омега не сопротивлялся. Пожилой мистер Беннер прознал о положении омеги после долгих расспросов, и, в качестве подарка, наложил ему в пакет немного больше заплаченного. Алек мог только наслаждаться этим временем, пока живот еще не сильно большой, и он самостоятельно может донести покупки до квартиры, не «охая» и «ахая» от боли в спине. Уже на лестничной площадке он почувствовал в своем доме какое-то движение, причем очень интенсивное. Повернув ключ, он был почти сбит с ног своими же сыновьями, и чуть было не выронил пакет им на головы.       - Тише вы, тише! Как вы тут вообще? – пределу удивления не было границ.       - Пап, пап, мы так скучали, ты себе просто представить не можешь, - в один голос заголосили мальчики. Старший Деррил ловко выхватил покупки, моментом поставил их на пол, и, повторяя за младшим братом, принялся обнимать родителя.       Из-за угла показался самый старший омега.       - Мы подумали, что хватит тебе уже тут одному кочевать. Пора в жизнь возвращаться, - на нем был фартук, а это означало одно – предстоит большой ужин.       У омеги немного закружилась голова, и, позволив только разуться, младший Глен утащил его на диван, крепко прижимаясь. Было немного стыдно, ведь за все это время он не видел сыновей. Сейчас он понимал, как глупо поступил, отказавшись от внимания детей.       - Пап, а я нарисовал тебе картину!       - Пап, а мне сегодня звезду в школе дали, а на прошлой неделе еще две!       - Пап, а я вчера такой большой куличик построил, всем понравился!       - Пап, а у меня зуб выпал позавчера, вот смотри какая дырка!       Дети по очереди пытались завладеть вниманием папы, хвастаясь своими достижениями и рассказывая, что с ними приключилось. Маленький Глен был намного настырней и, хоть и не ревновал папу к старшему Деррилу, нуждался во внимании чуточку больше.       Прижимая к себе их светлые головы, он уже готов был заплакать, так был счастлив.       - Так, что нюни развесил тут? Ты видел в кого превратился? А квартира? Ты будто бомжей сюда приводил. Готовьтесь ужинать.       Каким бы мягким не был его папа, свое твердое слово он вставить умел. То ли сам был такой, то ли этого потребовала от него жизнь, когда он остался один с ребенком на руках, брошенный своим альфой, Алек не знал. Но он был благодарен за то, что тот не позволял ему раскисать время от времени.       После ужина, когда дети уморились от усталости и легли спать, двое омег расположились на мягком диване – старший уверенно приобнял сына за плечи, а младший погрузился в свои мысли.       - Опять ты молчишь, - Шенн глубоко вздохнул. - Говори со мной, сынок, вместе мы все переживем, - он ткнулся губами куда-то в затылок омеги, оставляя поцелуй.       - Пап, мне и говорить то нечего. Ты прекрасно все знаешь. Надо пойти работать, пока живота не видно, авось получится потом уйти в декрет и прикинуться дурачком. Эх, еще бы были варианты куда.       - Я могу, еще не старый вроде.       - Прекрати, ты уже свое отработал, когда я мелкий был.       - Ладно, тогда буду за внуками приглядывать. Я, кстати, решил у вас пожить пока, а то ты тут плесенью покроешься, как хлеб в шкафчике на кухне, - оба омеги засмеялись. - Может пора уже использовать свое высшее в правильных целях? Как думаешь?       - Да кому нужен бухгалтер без опыта? – омега помрачнел от собственных слов.       - А если позвонить Рони? Он не сможет тебя пристроить?       - Думаю, у него и без меня головняка хватает.       - Попробуй, в конце концов, это всего лишь звонок.       Наступило молчание. Алеку было очень уютно в объятьях родителя, так он мог полностью забыть о накативших заботах, греясь в родных руках. С каждой минутой идея позвонить Рони казалась все более и более разумной. Фирма, в которой работал его друг омега, была не большой, но довольно успешной. На самом деле, Алек никогда не вникал, чем именно они занимались там всем своим дружным коллективом, но по рассказам Рони дела бывали не шуточные. Он как раз занимал свое место заместителя главного бухгалтера, начав карьеру сразу после института. Правда, так и не обзавелся семьей. «Хм, не то, что я. Уже и выйти замуж успел, и родить двоих, и овдоветь», - к большому сожалению омеги, мысли самопроизвольно возвращались к недавно случившейся трагедии.       - Я позвоню, пап. Не думаю, правда, что мне доверят бухгалтерию, но даже что-то - уже не ничего, - он старался говорить уверенно, чтобы каждая клеточка его тела поверила в это. - Чтобы я без тебя делал, пап, - развернувшись в отцовских руках, Алек крепко вжался в его объятья и уткнулся носом в шею, вдыхая родной аромат.