Стихокрылие

                     Цвети, расти, развеселый Гамельн, осколками витражей. В кувшины льется как смех ребенка – по вкусу – вино и мед. Забыты те, кто тобою правил в ту длинную ночь ножей... Бродяге барду монетой звонкой подай, благородный лорд! И я сыграю тебе по чести – ты только прикрой глаза, И вдруг услышишь в тиши алькова всевластный пьянящий зов. В нем отраженье беды и мести – ты сразу его узнал. Когда в народе не держат слова – является Крысолов. Когда в народе не верят в плату, то платят потом втройне. Он, обуздавший и смерть и веру, ступает по мостовой. Сдвигая стрелки на циферблатах, он здесь – и чуть-чуть извне. Сейчас поет только шалый ветер, да гулко звенит прибой – А он молчит, улыбаясь криво; шаги его легче сна. В зрачках – начало самой вселенной, и шрам на губах кровит. Толпа безжалостна и труслива, за правду – одна цена, Его анафема и геенна на всех векторах орбит. Смотри, милорд, он привык к насмешкам, уже не пожмет ладонь. Бродяга, странник с пустой котомкой и флейтой в худом чехле. Не верит в праведных и безгрешных – всю веру забрал огонь, И нынче сердца его обломки разбросаны по земле... Ты спросишь, кто он? Не знаю точно. Он словно... чуть-чуть другой – Творец, искусник, кто пишет звездам мотивы своей души. И волчий паспорт давно просрочен – он только махнул рукой. Быть Крысоловом отнюдь непросто, милорд, – это значит "жить". Один из них заходил и в Гамельн, милорд, много лет назад. И по канону кричали камни, когда не хватило слов. Когда в народе живут без правил и жадность горит в глазах, То в детях – тех, что уходят с нами – рождается Крысолов. Открою тайну – зов-песню слышать способны отнюдь не все, Но лишь секунду поддашься ей – ты уже проиграешь бой. Она ведет к небесам и выше – на солнечном колесе. И я к губам поднимаю флейту. Милорд, ты пойдешь за мной?