«Книга Всезнания»

Город знавал многих известных людей. По его узким, как коридоры Великих Пирамид, улочкам когда-то гулял Адриано Челентано. Однажды в нем остановился на ночь Гульермо Маркони, наблюдавший за дрожью натянутых меж балконами веревок и размышлявший о звуке, что должен был резонировать от них. Джанни Родари пару раз бывал здесь проездом и, прищурившись, высматривал в старых окнах идеи для новых сказок. Даже Федерико Феллини как-то вынужден был остановиться здесь, пока пробитое колесо его машины неспешно отдавало свое место новичку! Город вбирал в себя идеи и мысли этих людей, пропускал их через жернова застывших оконной лепниной времен и выпускал на дорогу серой пылью. Город привык, что люди в нем не задерживаются. Ни великие, ни избежавшие подобной участи. Синьор Марино плыл по залитым утренним светом улочкам, как пассажирский лайнер по каналу. Уверенно и неспешно он сворачивал за угол, обтекая его, и клубы серого дыма, вырываясь из-под пушистых русых усов, взлетали к небу, как из пароходной трубы. Трубка в керамических зубах привычно похрустывала: синьор Марино любил слегка покусывать мундштук. Поправив мясистыми пальцами черный мех воротника и расправив белый уголок платка, отчего-то всегда выглядывавший из нагрудного кармана его длинного пальто, мужчина глубоко затянулся. Ох уж эти итальянки, вечно им в выходной день надо устроить на кухне плантацию сахарного тростника и заставить мужей играть роли рабов! Его женушка не была исключением — с самого утра она объявила, что вечером к ней придут подруги, и кинулась к разделочному столу. Вот только разделывать оказалось нечего, и синьор Марино решил сходить за хорошим, свеженьким куском говядины в самый дальний от их дома магазин. Он быстро оделся, с трудом застегнул ремень, подумав, что надо бы проделать в нем еще одну дырочку, и выпорхнул на улицу, будто ему было пятнадцать, а не пятьдесят. Вслед мужу из окна смотрела сухая, как жердь, женщина с ножом для мяса в руке. «Ах, если бы все женщины были как японочки: скромные, добрые, слова поперек не говорящие!» — думал бывший боцман корабля дальнего плавания, свернув наконец за угол и сбавив ход. «Самый малый вперед» — это был его девиз на сегодняшнее утро. Пусть себе женушка занимается пастой да салатами, а он в свое удовольствие покурит трубку, наслаждаясь штилем воскресного утра на пустынной улице! Жена раздраженно рубила зелень для салата и клялась устроить мужу отменную взбучку, ежели тот не принесет ей хорошей говядины. А синьор Марино не спеша плыл к магазину с парным мясом — единственному в городе. Отсутствие других лавок с товарами того же качества в опасной близости от дома бывшего боцмана и богатая жировая прослойка между скелетом и пальто обеспечивали синьору Марино надежную защиту от упреков в медлительности. Нет, они всё равно будут, конечно, но как же приятно досадить сварливой женушке, которая будет крутиться на кухне как белка в колесе и причитать: «Я ничего не успеваю! Санта Мария, я совершенно ничего не успеваю! Карамба!» Только его жена умела сочетать в одной фразе и молитву, и ругательство — казалось боцману, научившему ее еще тридцать лет назад крепким морским словечкам. И усы его топорщились, как у объевшегося рыбой, пригревшегося на солнце моржа всякий раз, как Матильда проклинала нехватку времени родными его сердцу словами. Он неспешно плыл к магазину, тщательно следя за шириной шага, чтобы не дай Боже не вернуться домой слишком рано. Прикупив всё необходимое, поболтав с продавщицей, перемыв косточки половине города с пьянчужкой, квартировавшим в коробках между магазином и складом стройматериалов, синьор Марино двинулся в обратный путь. Всё было рассчитано до минуты: за пять лет в отставке он отлично усвоил, сколько времени нужно Матильде на приготовление хорошо прожаренных отбивных. На нервы он ей подействует, но оплошать перед подругами не даст. Внезапно что-то громыхнуло. Столб пепла взвился к сказочно-чистым, сияющим морозным солнцем небесам. Боцман присвистнул и побежал к месту взрыва. Или не взрыва? Да всё одно, карамба! Жировые складочки на ровном, красном, как помидор, лице мелко подрагивали, отсчитывая каждый шаг. Пивное брюшко давило на ремень, сетуя его пряжке на обильные праздничные ужины. Трубка не заполняла прокуренные легкие дымом, лишь оставляя в холодном воздухе размытый белый след. Синьор Марино забежал за угол, ахнул и остановился. На месте недавно построенного, новенького супермаркета, где торговали слишком дорогим и слишком сухим мясом с жилками, осталась лишь груда обломков. Серые бетонные плиты уступами скал пытались врезаться в небо. Словно остов давно почившего корабля тянулись деревянные балки к солнцу. Невкусное дорогое мясо, покупкой которого любила хвастаться жена банкира Кларисса, растаскивали плешивые собаки. Синьор Марино хихикнул: рыжая дворняга, воровато оглядываясь, тащила сочную косточку и приседала при ходьбе совсем так, как синьора Кларисса! Уж не она ли это разворовывает по ночам склады рынка, прикинувшись дворняжкой, хе-хе? Новенький супермаркет по субботам не работал. Слишком высоки были цены, слишком необычен выбор, слишком консервативны жители старого города. И потому единственным, кто мог быть в эпицентре взрыва, являлся Марти — сын бакалейщика, служивший охранником и шептавший знакомым, что администрация магазина любит перебивать сроки годности на бирках. Нет, конечно, никто ничего подобного не делал, но они уволили его матушку с поста кассирши! А самому Марти должность охранника пообещала владелица рыбной лавки. И вот сейчас высокий и крепкий, как молодой дубок, парень смотрел на руины, почесывая затылок и шепча: «От как оно вышло-то…» Место его работы было уничтожено без его помощи. И где справедливость? Синьор Марино, отдышавшись и восстановив цвет лица, подошел к охраннику и важно спросил, что же произошло, но тот лишь пожал плечами: игра в покер с друзьями, собиравшимися в доме напротив, была куда интереснее бесполезной службы. Всё равно в запертый на все засовы магазин воры бы не прокрались… Вот только прокрался кто-то иной. Кто-то, за секунду превративший целое здание в руины, вокруг которых уже начинала собираться толпа. Здесь были и жители окрестных домов, и детишки, обожающие разнообразные приключения и происшествия, и женщины, спешившие по своим субботним «плантаторским» делам, и хозяйка рыбной лавки, скрывавшая торжествующую улыбку и косившаяся на свой магазинчик, что замер в паре сотен метров от почившего супермаркета. Здесь даже начали появляться старушки, что вечно норовят сунуть нос в чужое белье и выяснить, не припрятана ли там заначка от супруги! И только полиции пока не наблюдалось, хотя где-то вдалеке уже нехотя и будто лениво выла сирена. А еще здесь было шестеро перешептывающихся с мрачным видом парнишек, которые явно не вписывались в обстановку. Во-первых, это синьор Марино подметил сразу, они были одеты не по погоде, да еще и как один будто собрались на похороны: черные строгие костюмы подчеркивали молодые спортивные фигуры. «Эх, и я когда-то тоже носил пиджаки, у которых талия была уже бедер, — подумал он. — Но ничего, подрастете, трудовую мозоль вокруг пупка натрете, и пиджаки отдадите соседским хулиганам, чтоб донашивали». Второй явной странностью была их национальность. Нет, боцман в отставке расистом не был, но встретить в крохотном итальянском городке японцев! Да уж, такого синьор Марино никак не ожидал. «Жаль, среди них японочек нет, — опечалился моряк. — Я бы хоть мельком глянул на идеальных дев из прошлого…» А впрочем, японцами были только четверо из шести, да и то лишь один казался настоящим японцем «без примесей» — остальные были слишком странными даже для своей национальности. И это было третьим фактом, привлекающим взгляд. Один пепельноволосый блондин с желтыми глазами чего стоил! А впрочем, стоявший рядом с ним хмурый итальянец мог похвастаться тем же цветом волос, и синьор Марино подумал, что, должно быть, это такая молодежная мода — красить волосы и надевать линзы. Полицейская сирена приблизилась, парнишки в похоронных костюмах переглянулись в который раз, невысокий шатен, потерев виски, что-то шепнул, и они мгновенно смешались с толпой. Словно и не было этого дивного видения из прошлого, вернувшего боцмана к берегам островов Восходящего Солнца. «Эх, было времечко, — посетовал он мясу в кульке. — А теперь что? Ни тебе японочек, ни тебе моря, ни уважения, карамба! А я ведь боцманом был! Меня весь корабль слушался! Матросы по струнке ходили, да честь отдавали! Куда всё ушло? Неужели осталось там, на дальних берегах, куда мне уже не попасть?..» Ветер играл редкими светлыми волосами, выжженными солнцем, изъеденными морской солью. Разносил он по городу пыль и бетонную крошку, оставляя мутно-серые разводы на идеально-чистом черном пальто. Синьор Марино промокнул лицо наконец пригодившимся белым платком и раздраженно выдохнул. Его лицо медленно багровело. «Я ведь не тряпка какая! Я боцман! Я ходил в плавания, когда вся эта мелочь еще на свет не родилась! Я пугал чертей морских, так неужто какой-то глупой бабы испугаюсь?!» И он со всех ног помчался домой. Пот заливал складки на лице, словно машинное масло, проникающее в каждый изгиб детали. Ветер снова, как в прошлом, хлестал по щекам и заставлял прибавить ход. «Полный вперед!» Трубка могла бы выдуть огромный клуб дыма, если бы пароход дал гудок, но он, стиснув зубы, лишь хрипло дышал. Полностью вернуть прошлое не давали прокуренные легкие, трудовой жирок и пять лет сидячего образа жизни на шее у работающей еще жены. Ворвавшись в квартиру, синьор Марино закричал: — Матильда, поди сюда, якорь тебе в глотку! Из кухни медленно показалась высокая сильная женщина с ножом в руке. Ветер стих, как и шум в голове. Жар бега остудил ледяной взгляд карих глаз. А килограммы, сбившие дыхание, напомнили о последних безработных годах с бутылкой пива в обнимку. — Ну и где ты шлялся? — процедила женщина ледяным тоном. Тихо. Как пума перед броском. — Я там это… — бывший боцман замялся. Супруга, в конце концов, столько для него сделала, да и любил он ее все эти годы безмерно! Что это ему в голову недавно стукнуло? Видимо, последствия шока от взрыва! — А я тебе лучшего мяса купил, пампушечка моя, — проворковал он. — Ах ты ж крыса сухопутная! Живо тащи на кухню! Скинув башмаки, но не пальто, мужчина шмыгнул в крохотную старую кухоньку, а вслед ему неслось зычное, боцманское: — Разрази меня гром! Я готовлю, жду, а он там прохлаждается! Санта Мария, за что мне такой муж достался?! Я же ни черта не успею к приходу Клариссы: она явится на полчаса раньше остальных, чтобы мне досадить! — Я тебе помогу, пампушечка, — ласково предложил, выгружая мясо на стол, никогда прежде не помогавший жене боцман. — Как же! Иди уже, пришвартуйся у своего телевизора, не мешайся под ногами! Отрастил усы, а разума не прибавил. О, Санта Мария и все Святые! Сгинь уже с глаз долой, зелень подкильная! И так тошно! — Так Клариссе-то теперь мясо по дороге брать тоже негде, — развел руками синьор Марино, уплывая прочь из кухни. — Да ты что! — ахнула его супруга. — Не врешь? — Чтоб мне медузу проглотить! — Ну ладно, рассказывай тогда, пока я мясо отбивать буду, черная ж ты кошка! — Матильда задорно, как в юности, вильнула бедрами и прошествовала к плите. Конфорка заупрямилась и подарила крохотной кухне тепло лишь с четвертого раза. Посыпая ее морскими ругательствами за старость и прося у Всевышнего новую сковороду и прибавку к зарплате, женщина занялась готовкой. Синьор Марино улыбался, как морж, и думал, что не нужны ему никакие тихие японки: только его жена умеет так ловко сплетать в одной фразе и морские проклятия, и молитвы…

***

— Что будем делать, Тсуна? — озадаченно спросил Ямамото, когда парни отошли от разрушенного торгового центра на безопасное расстояние. — Ждать, — хмуро ответил Савада. — Всё равно пока выбора нет. Он уже в Италии, этот взрыв — угроза. Он явно понимает, что мы не собираемся сдаваться, несмотря на мой звонок и обещание уехать домой после переговоров с глазу на глаз. — Он не идиот, — бросил Мукуро, призвавший трезубец и теперь разминавший руки перед возможным боем, вращая ненавистное оружие перед собой. Прохожие удивленно на него косились, но иллюзионисту на подобные мелочи было плевать. — Но мы этого и добивались, — пожал плечами Гокудера. — Только не думали, что он начнет запугивания так. Зачем было взрывать магазин? Это уже не просто угроза уничтожить самого Джудайме… — А ты думал, пока мы под него копаем, он будет спокойно смотреть на это? — фыркнул Мукуро и в очередной раз крутанул трезубец. — Он выяснил о нас всё, что мог, потому и решил надавить на больное место нашего пацифистичного «Джудайме». — Пока никто не погиб, — вмешался Савада, спрятав руки в карманы и напряженным взглядом сверля асфальт. — Но это только пока. В полдень мы должны созвониться и решить, где встретимся. В этом городе много укромных мест, и CEDEF внимательно следили, чтобы никто в них не поставил ловушек. Но на объекты, не подходящие для встреч, у нас не хватило людей, так что сейчас большая часть города — его заложники, и он нам это только что продемонстрировал. Однако время до полудня еще есть, отец уже выслал специалистов, да и в полицию мы позвонили, предупредили о возможности новых терактов. Только вот если он заложит бомбы в других городах, тут мы ничего поделать не сможем… — Это война, Савада, — развел руками иллюзионист, спокойно шагая по зимнему асфальту. — А на войне погибают и мирные жители. — Так не должно быть. — Но так всегда будет. — Значит, надо не допустить новых войн. — Ты сначала в этой победи, «мсье Бонапарт». Гокудера проворчал что-то, но никто не обратил на него внимания: все были поглощены невеселыми мыслями о предстоящей встрече. Город бурлил, словно улей, растормошенный нерадивым пасечником, и шестеро странных парней, неспешно прогуливавшихся по узким улочкам, вызывали множество подозрений у местных жителей. Правда, их все оставляли при себе, поскольку спешили поглазеть на руины новенького магазина. В полдень Савада позвонил врагу, и в его уши влился поток ядовитого елея. Тсуна сумел договориться о честной жеребьевке для выбора места встречи, и враги крутанули в виртуальном казино рулетку, числа которой предварительно связали с пустующими зданиями. Выбор пал на склады за городом, принадлежавшие небольшой строительной фирме, но ныне пустующие благодаря ее банкротству, и такой вариант более чем устроил обоих игроков. Серые низкие постройки встретили Саваду недружелюбно. Они искоса поглядывали на него железными дверьми, уставшими от дождей, и темными потеками на стенах жаловались на свою судьбу. Тсуна остался к их жалобам глух: у него было куда более важное занятие, чем осознание возраста зданий, что, возможно, скоро разделят участь нового супермаркета. Солнце выжигало остатки давно поблекшей краски, ветер выцарапывал из стен песчинки, перепады температур и дождь расширяли щели. Склады жаловались всему миру, но мир оставался безразличен, разве что крупная птица, как старый стервятник, кружила под облаками. А впрочем, ей тоже было плевать на домишки, равно как и остальному миру, включая Саваду. Зайдя в одно из зданий с плоской ржавой крышей, парень осмотрелся. Тусклый свет единственной лампы под самым потолком был ни к чему, но всё же он был, словно Клаус Хоффман ни в коем случае не хотел остаться в темноте. Распахнутая настежь дверь пустым провалом смотрела прямо на огромные ворота, разинувшие пасть напротив нее. Дневной свет заливал помещение и не нуждался в подмоге электричества, а потому Тсуна щелкнул выключателем. — Если Вы не против, — улыбнулся он. — А то по глазам бьет. — Ничуть, — пожал плечами сидевший у ворот на раскладном походном стульчике немец. Он был таким же, как и в прошлый раз: идеально опрятным, вычурно вежливым и излишне пафосным. Однако его взгляд говорил о том, что акула перестала играть с добычей и готова к броску. Только вот ненависти в синих глазах не было — лишь деловой интерес и желание раздавить надоедливого таракана. Хранители зашли в помещение следом за боссом, Кен, Чикуса, Хром и Фран охраняли периметр поля, а Савада улыбался врагу, как недавно научил его Фукс. За улыбкой куклы можно скрыть что угодно: от ненависти до презрения, от любви до испуга. Улыбайся! И не показывай никому своих истинных чувств, если не хочешь, чтобы о них узнали… — Вот только, знаете ли, я оставил охрану снаружи, а Вы Хранителей взяли с собой. Это несколько напрягает, — с такой же фальшивой улыбкой добавил Хоффман. — Конечно, — кивнул Тсуна, и его друзья, ни слова не говоря, покинули помещение. Остались лишь четверо: Савада Тсунаёши, Клаус Хоффман и два призрака, невидимые никому, кроме своих Хозяев. Впрочем, Лия знала, что рядом находится Диана, благодаря Книге. А охотница, уже больше тысячи лет существовавшая за счет чужой смерти, чуяла ее, как чует вышедший на охоту зверь молоденькую лань. — Итак, о чем же Вы хотели спросить, прежде чем вернетесь в Японию? — идеально белые, ровные зубы немца показались Тсуне фальшивыми. Будто фарфоровыми. Да и улыбался он в этот раз слишком широко… Как череп. — Мне просто интересно стало, — стараясь вести себя как раньше, в далеком, но совсем недавнем прошлом, смущаясь и запинаясь, ответил Тсуна. — Если я вернусь, я же всё равно ничего не смогу уже сделать, так что… может, расскажете, как Вы это делаете? А то я же с ума от любопытства сойду! — Делаю что? — вскинул бровь немец, словно несказанно удивился. — Ну… как Меч Раздора всех драться заставляет, — наивным тоном ответил Тсуна. Удар попал в цель. Хоффман не ожидал, что мальчишка узнает так много. Однако он ни на секунду не перестал улыбаться, словно губ у него и не было. Только оскал зубов — белый, яркий, пугающий. — Все просто: Меч пробуждает в людях третий из семи смертных грехов. Он вызывает тяжелые воспоминания, причем именно я, как его воин, решаю, о ком человек вспомнит что-то неприятное. И Меч усиливает гнев, а тот затуманивает разум, и человек уже не может себя контролировать, — спокойное, монотонное пояснение закончилось понимающим взглядом и доверительным признанием: — Но Вам это вряд ли поможет: в моем уютном стульчике спрятано новейшее изобретение немецких военных. Оно не дает записывающим устройствам работать. Всё, что получат ваши микрокамеры — пленку с помехами. Хоффман сощурился, как довольный кот, и его гладкие, словно напомаженные волосы блеснули в лучах начавшего клониться к горизонту солнца. — Ну и что? — состроил удивленную мордашку Тсуна. — Мне же чисто для себя узнать хочется. А разве эта штука, артефакт Сатаны, не должна в итоге Вас в Ад отправить? Это же страшно! — Ну, раз Вы не хотите делать записи, — на очевидную ложь Хоффман ответил атакой, — то тогда точно не станете уничтожать мой стул. Остальное мелочи, разве нет? — Нет, — Тсуна мысленно посетовал на себя за промашку, но тут же взял себя в руки: — мелочи как раз главное! — Конечно, если хочешь уничтожить что-то, мелочи — самое главное! — рассмеялся немец. — Ну расскажите, что Вам, жалко, что ли? — обычно мордочка обиженного хомячка в исполнении Савады всех умиляла и располагала к себе, вот только не сейчас. — Нет, почему же? Я вообще не жадный. Но зачем Вам такие детали? — Потому что я и сам… в Ад попасть могу, — доверительно прошептал Тсунаёши. — Да, я знаю, — кивнул Клаус, оценивший ход противника. Но предложенный бартер был отвергнут: — Только мне не интересны подробности использования Вашего артефакта. Вы не можете помешать мне с его помощью, иначе давно бы это сделали. Но нет, Вы пришли сюда, а не уничтожили меня издали, значит… Ах, я понял! — театрально взмахнув руками, немец изобразил озарение. — Вы не хотите использовать Гримуар Совершенства, поскольку боитесь попасть в Ад? Какая глупость, право слово, уж простите меня за откровенность. — Что еще за «Гримуар»? — озадачился Тсуна, впервые слышавший это название. — Ох, так Вы даже не спрашивали духа артефакта, чему он служит? Как же так? — озадачился Клаус, и Тсуна попытался потянуть за эту ниточку: — Нет, я спрашивал, но он не так назывался… — А, понимаю. Книга Всезнания, Фолиант Абсолюта, Дневник Бельфегора, что-то из этого, да? У него много названий, — понимающе покивал немец и снисходительно посмотрел на собеседника. — Ага, — кивнул Савада и призадумался: — А Вы о Книге много знаете? — Хочешь спросить, как разорвать контракт? — хитро улыбнулся Хоффман. — Это невозможно, — печально вздохнул Тсунаёши. — Я бы не сказал. — Ну да, Страж по своему желанию может расторгнуть договор. Но этого всё равно не случится. — А еще контракт расторгается с момента смерти, — доброжелательная улыбка. — Уверен, что не хочешь попробовать? Возможно, клиническая смерть избавит от обязательств перед Бельфегором, а душу вернут в тело медики. — Я не настолько оптимистичен, — вздохнул Савада, начиная перекатываться с мыска на пятку и сцепив руки в замок за спиной. — Если демон решил меня поймать, он поймает. — Но ведь Книга Всезнания может рассказать, как уничтожить самого Бельфегора. Возможно, с его исчезновением и артефакт потеряет силу. — Вы предлагаете пойти войной на Преисподнюю? — скептически выгнул бровь парень. — А почему бы и нет? — серьезно ответил Хоффман. — У Вас есть возможность узнать все тайны мира, причем не только нашего. Вы способны научиться творить магию и можете победить любого противника, узнав его слабости. А я умею вызывать в живых существах гнев, причем далеко не только в людях. Вот и подумайте, неужели ничего в голову не приходит? — Вы мне мир завоевать предлагаете, что ли? — фыркнул Тсуна, и немец рассмеялся. Громко, заразительно, пленительно. — Отнюдь! Я всего лишь предлагаю спасти наши души от расплаты за использование артефактов. Вы ведь знаете, что ее не избежать, пока существует контракт? — Ну почему? Если я не буду грешить, смогу избежать грехопадения, — неуверенно начал Тсунаёши, перестав раскачиваться, но его перебили: — Нет-нет-нет, я не о том! Грехопадение — это такая милая бонусная карточка. Нагрешил — попал в Ад. Нагрешил при поддержке демонического артефакта — попал в Ад навечно. Но неужели Вы не помните законы Сансары? — немец резко нахмурился и впился в Тсуну немигающим взглядом. — Только не говорите, что не знаете законов кармы. — Любое действие влечет последствие, — отрапортовал Савада. — Именно! — просиял Хоффман, а холодный взгляд синих глаз словно пытался пробурить в нем дыру размером с футбольный мяч. Тсуна призадумался. Лия поджала губы. Диана начала делать массаж своему войну, а тот усмехался, понимая, что противник не осознавал своего положения. — Хотите сказать, — наконец осторожно спросил парень, — что даже если я не грешу, и даже если не использую Книгу, сам факт заключения контракта — это уже огромное черное пятно на моей карме? — В точку, — кивнул Хоффман. — Знаешь ли, мне достался артефакт, который имеет одного постоянного духа. Этот дух живет в Мече уже более двух тысяч лет и никогда не покинет свою тюрьму. Моя прекрасная Диана — вечный пленник артефакта. Но что насчет твоих духов? Тсуна вздрогнул. Наверняка Книгу создали задолго до появления в ней Лии! Но тогда кто же был Стражем лет пятьсот назад? А четыреста? А триста? А тысячу?! И кем был тот несостоявшийся спаситель, что дал знать Лие и Вольфраму о готовящемся предательстве? Ветер холодным сквозняком промчался по пустому складу и взметнул облако пыли. Тсунаёши отделяла от Клауса жалкая пара десятков метров, ветер и припорошенный серой пылью млечный путь яркого света. Преодолей его, уничтожь мешающий записи аппарат, вытряси из Хоффмана признание на камеру и убей его! Но что если аппарат не в стуле, а где-то еще? Что если он умрет, но не признается, и ты станешь злодеем? Что если у него припрятан еще какой-нибудь туз в рукаве вроде ядовитого газа? И что если Хоффман всё же прав? Лия сложила руки на груди и отступила в темный угол. Она бы не ответила на вопрос Хозяина, если бы тот не сделал запрос. Всё это время они лгали. Все они: Лия, Ребекка, Вольфрам. Они умалчивали главное. Какую кару влечет сам факт заключения контракта с демоническим фолиантом? — Твой дух не столь древний, правда? — рассмеялся Хоффман, выводя Саваду из оцепенения. — Рассказать, почему? Мне поведала Диана. Мы с ней, знаешь ли, довольно близки, и она очень любит рассказывать занимательные истории. Одной из них было повествование о плате за контракт с Гримуаром Совершенства. Тсуна тряхнул головой, словно собака, отгоняющая назойливых мошек. Его голова гудела. Он и подумать не мог, идя сюда, что узнает что-то настолько ужасное! Настолько… очевидное. — Эту историю моей дорогой Диане поведал перед тем, как заточить ее навечно в Меч, сам Сатана. Итак, семь смертных грехов имеют своих покровителей-демонов — сильнейших в Преисподней. Однажды они собрались все вместе и решили уничтожить мир, а точнее, устроить Ад на Земле. И создание артефактов показалось им интересной идеей. Зачем крушить мир армией демонов, если можно всего лишь дать людям оружие, что поможет им самим превратить окружающую действительность в Преисподнюю? Так было решено создать семь артефактов, один из которых принадлежит мне, а второй — Вам. Они созданы по одному принципу, поскольку разные придумывать было ни к чему, но ввиду специфики каждого из них, работают немного по-разному. Меч будит в людях ненависть, гнев, ярость, что вызывает раздоры, споры, драки, войны… Конфликты, одним словом. И тот, кто их вызывает, ясное дело, тут же становится грешником! На его совести ведь не совсем невинные, но жизни. Он попадает в Ад навечно. Но поскольку дух Меча всегда сразу предупреждает о том, как артефакт работает, многие пацифисты, случайно заключившие договор, игнорировали уговоры духа и отказывались порождать сражения. Они не становились грешниками. И это было очень печально для демонов: игрушки уплывали от них. Но и в Рай эти люди попасть не могли: шутка ли, контракт с демоном! Хоть и случайный. Их карма была запятнана, и после смерти они отправлялись в нижний Ад, пытать грешников во имя искупления собственной кармы. А нижний Ад — не самое приятное местечко, так что их самих поджаривал раскаленный воздух, белые от жара камни и кипяток вместо воды. Так что это не многим отличалось от участи тех, кого пытали, только им, при всей их пацифистичности, приходилось еще и людей мучить. В добавку к физическому наказанию, их ломали морально, скажем так. То есть их кара была даже более жестока, чем кара грешников. Ирония судьбы! Хоффман издал смешок, похожий на лай, и, наконец, заговорил о главном. О том, что заставило холодную каплю пота пересчитать позвонки Савады. — Моя дорогая Диана обречена на вечность в Мече, потому ее просветили насчет остальных артефактов, чтобы она знала, с чем может столкнуться в своей бесконечности. Насчет Гримуара Совершенства в том числе. Знаешь ли, духи артефактов способны чувствовать присутствие рядом другого духа, благодаря этому я и узнал о Вашем с Гримуаром прибытии в город. Диана сообщила. И благодаря этому же я знал, что следующий, кто придет ко мне, мой злейший ваг. Он ведь обладает Фолиантом! А им хотел обладать я. Понимаешь ли, у Фолианта три духа, и, ввиду специфики артефакта, они частенько меняются. Тсуна сглотнул. Только вот слюны во рту не было — его иссушил, превратив в пустыню, ужас. — Книга — замечательная вещь. В отличие от Меча, она умеет заставить себя использовать, но в то же время не обязательно делает Хозяина грешником. Конечно же, знания можно использовать во зло, как большинство и поступают, поскольку искренне верят, что от пары вопросов ничего плохого не случится. Два, три, десять — и они уже втянулись, а дальше им становится плевать на всё, и они начинают грешить, не замечая этого. Искушение Книгой много больше искушения Мечом. Потому на него попадается больше народу. Книга несет демонам богатую жатву. Но вот в чем проблема — некоторые всё же отказывались использовать ее, а отдельные уникальные личности и вовсе умудрялись использовать артефакт во благо рода людского, соответственно, при этом не падая в пучину греха. И что с такими делать, как их наказать? С одной стороны, они заключили контракт, в Рай им путь заказан. А с другой, если человек творил добрые дела демоническим артефактом — вот ведь ирония судьбы! — он ну никак не может оказаться в Аду. Не может даже стать тем, кто пытает грешников, ведь он творил добрые дела с помощью Книги, а не был отстранен от мира, пряча Меч в тайнике и стараясь о нем не вспоминать. И Бельфегор придумал гениальный выход! Тсуна сделал шаг назад и затряс головой. — Те, кто не грешит, и будут Стражами. Тсуна замер. Как бы он хотел отмотать время назад и никогда, никогда, никогда не слышать этого! Ни единого слова! Иногда знание — это сила, а иногда — слабость. Оно заставляет колени подгибаться, а руки дрожать от бессилия. И знание будущего — самое страшное из знаний. — Но скажите, герр Савада, разве не интересно Вам узнать, можно ли расторгнуть контакт на самом деле? Да, считается, что человеку не разорвать этих пут. Да, Книга наверняка сказала, что от нее не избавиться. Но почему мы должны смириться со своей судьбой? У Вас есть безграничные знания, у меня — сила, способная стравить демонов и развязать войну в Аду. Так почему бы нам с Вами не объединить усилия? Не ради мира во всем мире, не ради наживы и не ради уничтожения живых существ. Почему бы нам не объявить войну тем, кто мечтает нас уничтожить, и не остановить их? Это было бы справедливо, разве нет? Ответить ударом тем, кто нанес первый. Уничтожить тех, кто уже уничтожил миллиарды и сотрет с лица земли еще больше. Почему бы и нет? Потому что я развязывал войны здесь? Признаюсь честно, мне как-то не интересны чужие жизни, но мне очень важна моя. А посему, предлагаю сделку. В одиночку мне не победить демонов. Вам тоже, потому как даже с Книгой Вы не успеете ответить на одновременную атаку всех сильнейших демонов. Так почему бы мне не стать мечом, а Вам — щитом? Подумайте, герр Савада. Ведь у нас есть шанс спасти свои души и множество других, что будут захвачены артефактами после нашей смерти. Уничтожить демонов? Спасти людей? Развязать войну с Преисподней и победить? Это такая плохая шутка?! Хоффман не шутил. Он сверлил Саваду внимательным немигающим взглядом и даже не улыбался. Предложение было сделано всерьез. Росомаха уже всё продумала. Холодная капля испарины скатилась по смуглому виску и упала на пыльный бетон. «Лия, — подумал Тсунаёши, — а что будет с теми, чье место займет Хозяин?» — Это единственное, чего Книга нам не говорит, — мрачно ответила Страж. — И не скажет даже Хозяину в ответ на запрос. Единственное табу, информация, недоступная никому, кроме Бельфегора. И хотя истинное имя этого артефакта «Abyssus scientiae» — «Бездна знаний», на это знание она не даст взглянуть никому. «Тогда зачем становиться Стражем?..» — Потому что у них есть шанс спастись, Савада. Каждому, кто становится Стражем, Бельфегор лично обещает шанс избежать мук в Аду. И лишь если мы решим расторгнуть контракт с новым Хозяином, нас вырвут из Книги и навечно отправят на муки в Девятый Круг. Ведь мы станем предателями доверившегося: предадим демона, вверившего нам судьбу своего любимого детища. Иронично. А впрочем, мы просто слишком долго вглядывались в Бездну, и она не просто начала вглядываться в нас — она въелась в нас, как коррозия. Мы стали ее частью. Тсуна вздрогнул. Никогда ему не избавиться от контракта. Никак не избегнуть кары. Даже не греша, он будет мучиться в почти вечном заточении. Ему всё это время лгали те, кому он верил. Так почему бы не позаботиться о своем будущем самому?