Рваный пульс струился по венам расплавленным свинцом. Савада смотрел на Хоффмана, напоминавшего сейчас хищную птицу, сложившую крылья, но не отрывающую взгляд от жертвы. А может, от другого хищника, у которого мечтал вырвать добычу? Или же от охотника, что целился в него из ружья? Кто знает. Интуиция Вонголы знала лишь, что предложение о сотрудничестве немец сделал на полном серьезе.
Почему бы не согласиться?
Лия молчала, спокойно глядя на Саваду, и покрытые липким гноем пальцы медленно перебирали края манжетов. Сложенные на груди руки не дрожали, взгляд был затуманен. Она вчитывалась в каждую мысль, в каждое ощущение, что проносились электрическими разрядами по телу Хозяина. Но она молчала. Он сам должен был сделать выбор.
Тсуна понял, что ему лгали. Всё это время Фукс, улыбавшийся и дававший советы, старался лишь ради одного — ради собственного спасения. Лия ругала Тсунаёши за опрометчивое использование Книги, советовала поменьше грешить и предупреждала об опасности ради того же. Даже Ребекка, такая запуганная, такая слабая, хотела лишь выбраться из Книги, потому и делала всё, чего хотел Хозяин, без запросов — думала, так он будет менее зависим от фолианта… Они его предали. Они ему лгали.
Но они ведь никогда не называли себя его друзьями.
«Я не друг. Потому что в итоге я приведу Хозяина в Ад. А друзья не роют могилу, не толкают со скалы и не прокладывают дорогу в Преисподнюю». «Верить на все сто нельзя никому. Ни друзьям, ни Страже, ни даже самому себе». Лия сразу дала понять, что ей нельзя верить. И не искала дружбы. Просто помогала, чтобы в итоге освободиться самой, а его заточить в демоническом фолианте. Подлость. Но не предательство. Ведь она не обманывала его в главном — не называла себя другом, желающим только добра.
Тебя просто подставили, Тсуна. В этом нет ничего удивительного. Так поступают слишком многие, а ты всего лишь исключение из правил, как и твои друзья.
Ответить ударом на удар, болью на боль, хитростью на хитрость — это справедливо. Простое возмездие, а может, обыкновенный бартер. Подставлять левую щеку, когда ударили по правой, не в характере людей.
Ответишь на подлость попыткой спасти себя, заключив контракт с человеком, шагающим по трупам? Пойдешь этой дорогой вместе с ним?
— Нет, — с губ сорвались слова, прогремевшие в тишине пустого склада набатным колоколом. — Я не стану объявлять никому войну. Кто я такой, чтобы решать чужие судьбы? Я могу отвечать только за себя. Если мы уничтожим артефакты, вдруг духи будут страдать еще больше? Если расторгнем контракты, вдруг их навечно сошлют в Ад? Если заключим договор, вдруг всё станет только хуже, и знания Книги приведут мир к гибели? Вдруг демоны пойдут войной против человечества, выбравшись из Ада? Я не хочу рисковать чужими жизнями. Я могу рискнуть… только своей.
Решимость. С каждым словом она всё ярче разгоралась в карих глазах, и вместе с ней в них словно разгоралось солнце. Савада не был больше ни хмурым, ни печальным, ни похожим на предгрозовую тучу. Он слабо улыбнулся и отрешенно подумал: «Наверное, я и правда глупый. Но Лия, Вольф и Ребекка слишком многое для меня сделали, чтобы я обрекал их на мучения. А я… даже если я попаду в Книгу, потом будет шанс из нее выбраться, разве нет? А если не будет, то… ну, зато я научусь играть в шахматы на память и буду болтать с умными людьми. А может, даже сумею помочь новым Хозяевам. Это не так уж и плохо, верно? Только я им не буду лгать».
— Какой же ты идиот, — прошептала Лия. Ее голос дрогнул. — Почему ты такой добрый, Савада?!
Тсуна не ответил. Даже не посмотрел на нее. А она больше не произнесла ни слова — только пальцы сжались в кулаки, и давно загноившиеся раны впервые за долгие годы начали ронять вниз алые капли. Дух настолько сильно сжал кулаки, что старые раны каким-то чудом открылись. А может, они никогда и не заживали: всего лишь покрылись гадкой слизью, чтобы не показывать что-то слишком важное?..
Хоффман поднялся. В его глазах застыла ядовитая, как укус гадюки, злость. Он понял, что Десятого Вонголу уже ничто не переубедит: слишком ясно об этом говорил взгляд карих глаз, слишком хорошо владелец Меча Раздора умел понимать человеческие души и их желания…
— Итак, Вы отвергаете мое более чем разумное предложение, решив стать одним из Стражей, — процедил он. Хищная птица словно расправила крылья, приготовившись к броску. — Решил отправить меня в Ад, Савада? Отлично. Тогда, раз тебе Ад не грозит, мы полюбуемся им прямо здесь. И сейчас.
Тсуна принял боевую стойку, мгновенно собравшись, но Хоффман рассмеялся. Улыбка куклы снова застыла на его губах. Эмоции были надежно заперты под замок и укрыты старой, побитой молью, но очень полезной безликой шалью. Прикрыв глаза — совсем как тогда, в старом доме! — и глубоко вздохнув, он предложил:
— Что ж, герр Савада, пойдемте подышим свежим воздухом. Как Вам такая идея? Только учтите, что камеры там также не будут работать, поскольку радиус действия моего прибора довольно велик. Ах, и кстати. Раз уж Ваша охрана там, Вы же не против присутствия и моей?
Десятый пожал плечами и, следя цепким взглядом за каждым жестом врага, двинулся к двери. Спину подставлять он не собирался, а потому остановился у стены в паре метров от выхода, и Клаус, рассмеявшись, покинул помещение первым — быстрым шагом он преодолел весь склад и оказался на залитом холодным светом поле. Где-то вдалеке шумели деревья, открытое пространство впереди было прикрыто лишь чахлой, погибшей травой, да редкие кусты пытались поймать ветер за хвост — задержать его, не дав добраться до старых домишек. А плотно, словно соты в улье, стоявшие склады обреченно ждали, когда кусты потерпят поражение и можно будет в который раз побороться с выбивающим из бетона камни ураганом или с легкими дуновениями ветра, ненавязчивой коррозией вымывающими из цемента песчинки. Но сейчас ветер решил принести не смерть — звон. Сначала тихий, он становился всё громче и громче, а затем взорвался грохотом, проклятиями и криками. Тсуна выбежал на поляну вслед за росомахой, уже сделавшей свой ход.
Хибари Кёя, крепко сжимая объятые фиолетовым пламенем тонфа, методично наносил один удар за другим. Его противник, чья игольчатая прическа слегка растрепалась от ветра, ловко уклонялся, а иероглиф в его правом зрачке принял значение «один». Первый Путь — иллюзии… Только вот Глава Дисциплинарного Комитета их умело распознавал и на обманки не попадался. Перстень на его правой руке горел ровным фиолетовым свечением, и Тсуна шумно выдохнул. Не зря они оставили в штабе почти все атрибуты Вонголы: с мощным оружием этот бой мог бы стать фатальным для одного из бойцов. А кольца, усиливающие Пламя далеко не так хорошо, как атрибуты Вонголы, позволяли свести риск летального исхода к минимуму.
— Ты никогда не станешь «Правой Рукой» Десятого! — раздалось откуда-то слева, и Тсуна резко обернулся. Гокудера кричал на мечника, обнажившего оружие и забывшего об улыбке. Только вот Ямамото ударов не наносил — он лишь очень внимательно следил за движениями Хаято и раздраженно отвечал на его претензии, явно готовясь отразить удар, но не собираясь атаковать. «На Ямамото почти не подействовало, — подумал Тсуна. — Значит, если человек не вспыльчивый, его сложно разозлить Мечом Раздора. Точнее, он злится, но не вступает в драку. Именно поэтому Девятого не смогли втянуть в войну: он слишком добрый, и потому даже если злился, бойню не начал. Как и Дино, Юни, Бьякуран… Хотя странно, что на Бьякурана не подействовало, он же мечтал уничтожить мир. Наверное, он и правда очень сильно изменился».
А тем временем события не стояли на месте. Иллюзионист отбивал атаки комитетчика трезубцем, Хаято достал динамит, коего у него с собой на этот раз было немного, и атаковал Такеши. Меч, объятый голубым пламенем, срезал фитили со всех снарядов, и началась рукопашка. Брошенный меч одиноко лежал на траве, оскалив единственный клык, солнечные блики вычерчивали по его серебристому телу золотые узоры. Где-то под облаками всё еще кружила огромная птица, казавшаяся с земли не больше грача. Тсуна улыбнулся краешками губ и нашел взглядом Рёхея — тот явно боролся с самим собой и пытался прочистить голову, заняв себя куда более полезным делом, нежели попытка кинуться в драку: он отжимался. Видимо, его пытались натравить на самого Саваду, но фокус не удался.
Тсуна добился того, чего хотел. Получил доказательство. Только вот запись…
— Сдохни, иллюзия, — процедил Хибари и нанес сокрушительный удар металлическим стержнем. Иллюзионист еле увернулся и начал отступать — обычные иллюзии комитетчику были не опасны, а реальные он распознавал и уверенно от них уворачивался. Мукуро терял позиции.
Тсуна сжал кулаки и растеряно заозирался: ситуация становилась по-настоящему опасной. Несмотря на все меры предосторожности, на все договоренности и планы, один из Хранителей сейчас мог погибнуть. Десятый Вонгола побледнел, уголки его губ опустились, глаза нервно искали кого-то… и наконец нашли.
— Хром-тян! — крикнул он и кинулся к девушке, стоявшей слишком далеко, на полпути к деревьям. — Хром-тян, сделай что-нибудь!
Хоффман довольно усмехнулся.
Тсуна бежал со всех ног, Рёхей отжимался, стараясь не слушать так раздражавший его сейчас голос друга, ветер разносил ругательства, лязг металла и глухие удары. Птица кружила под облаками, то снижаясь, то взмывая вверх, но не улетая прочь. Хром прижимала к груди трезубец и выжидательно смотрела на босса, но когда он позвал ее, бросилась ему навстречу. Подбежав к девушке, Тсуна активно замахал руками и зашептал:
— Мукуро ведь тебе отдал атрибут Вонголы, не оставил в усадьбе, — Хром кивнула. Это была одна из предосторожностей, заранее обговоренных друзьями. — Используй его: найди механизмы, которые не позволяют вести запись камерам. Он сказал, устройство на складе, в его стуле, но я не верю. Оно может быть где угодно. Их может быть несколько. Уничтожьте их все, и как можно быстрее. Нам необходима запись происходящего, желательно со звуком.
— Да, босс, — девушка кивнула, и серьга в ее левом ухе засветилась мерным синим Пламенем, а на левом глазе появился странный окуляр с совиными крыльями. — Только Фран не сможет мне помочь: он убегает от Кена, расставляя перед тем неопасные иллюзорные ловушки.
— И их рассорили? — нахмурился Тсуна, продолжая размахивать руками, словно что-то эмоционально втолковывал подруге.
— Да, мы все попали под действие, даже я немного… зла на Вас. А Вы разве не чувствуете раздражения?
— Есть немного, — поморщился Тсуна, которого до сих пор очень сильно злило поведение Стражей. — Обижен на Стражу, но понимаю, что это не то, из-за чего надо ссориться. А ты… на меня зла за Мукуро, да?
Хром поджала губы, из-за спины босса осторожно разглядывая местность.
— Вонгола косвенно виновата в том, что случилось с Мукуро, Кеном и Чикусой, — вздохнул Савада и опустил руки. — А я виноват в том, как вы жили до этого момента. Давно надо было уговорить Мукуро переехать в нормальный дом и принять зарплату Вонголы. И я уверен, что теперь смогу это сделать. Правда, меня это не оправдывает. Но я… прости, Хром, вы все — мои друзья, и я буду делать всё, что могу, чтобы вам помочь. Поэтому и соврал вам. Это ведь я придумал снести Кокуё-Ленд, чтобы вас переселить в теплое жилье, но его обманул. Сказал, что не в курсе. Просто… не буду я оправдываться. Сделанного не вернешь. Но я надеюсь, что в будущем смогу всё исправить.
— Босс… — Хром улыбнулась, и Тсуна понял, что ее злость почти сошла на «нет». — Спасибо Вам. Позаботьтесь о Мукуро, хорошо?
— И ты тоже, — кивнул Савада и тихо добавил: — Счастья вам.
Хром залилась румянцем и опустила взгляд, а тихое «спасибо» растворилось в холодных порывах ветра. Но она тут же вскинулась и продолжила поиск, старательно вглядываясь в окружающий ландшафт.
— Один в том самом стуле, — наконец отрапортовала иллюзионистка, — один на крыше центрального склада, один под кустом в сорока градусах к востоку от крайнего правого склада, и один слева, у края деревьев. Я уничтожу иллюзиями первые три, потом побегу к лесу и уничтожу последний. Он слишком далеко. Словно…
— Словно? — нехорошее предчувствие кольнуло Саваду. Интуиция застонала, будто кто-то провел когтями по грифельной доске.
— Да нет, ничего…
— Хром-тян, не ходи туда, — тоном, нетерпящим возражений, велел Тсуна. — «Словно нас заманивают» ты хотела сказать, да? Значит, не ходи. Поймай Франа, вдвоем вы сможете накрыть б
ольшую площадь. Сделаете это залпом. Не приближайтесь к лесу.
— Но босс, это долго…
— Хром! Не подвергай себя опасности. Обещай мне.
— Хорошо…
Девушка вздохнула, еще раз осмотрела окрестности с помощью линзы и убрала ее. Небо спокойно смотрело на то, как Наги со всех ног кинулась к месту «догонялок на выживание», затеянных друзьями, а Тсуна помчался назад, к складам, состроив полную отчаяния гримасу. «Странно, как-то мне совсем не нравится то, как я себя веду, — отрешенно думал он. — А ведь раньше вот так паниковать, бояться, стесняться всего и вся, быть не способным принять решение являлось для меня нормой. Неужели я был таким… бесполезным? Хотя нет. Неужели я был таким глупым?»
Ты просто жил за юбкой матери, за стеной дружеской защиты, за рвами неприятия реальности, твои глаза были зашорены нежеланием принимать действительность. Ты не хотел взрослеть. Но ты повзрослел. И теперь дороги назад не будет.
— Банда Кокуё в полном составе сможет их разнять! — возмущенно бросил Тсуна Хоффману, однако тот лишь развел руками и улыбнулся.
— Мне всё равно. Ваши Хранители затеяли драку — это Ваши проблемы. Я же собираюсь удалиться.
— Я Вас не отпущу!
Клаус рассмеялся, но внезапно остановился и потер виски. Странный шепот, сорвавшийся с его губ, Тсуна еле расслышал, да и понял лишь несколько слов, ведь говорил немец почему-то на итальянском: «Зря мы не ушли раньше, но здесь слишком весело. Мне правда хочется смеяться, Диана. Это…» Савада не разобрал последних слов. Он не знал испанский.
— Почему Вы всё это сделали, зачем? — Тсунаёши просто тянул время. — Неужели так ненавидите этот мир?
— Ненавижу? — Хоффман вздохнул. — Ненавижу. Вы видели слишком мало, герр Савада. Вы живете недолго. Но ничего, у Вас всё впереди, — и он рассмеялся. Но не как кукла. — У Вас впереди почти вечность для осознания реальности. Разве что когда-нибудь сможете вырваться из Книги, и вечность подойдет к концу!
Идеально белые, ровные зубы с каждым смешком тихо клацали, встречаясь друг с другом. Челюсти открывались, обнажая доменную печь рта, захватывали кислород и, отправив топливо в глотку, с грохотом захлопывались. Губы широко, будто мешали зубам, растянулись, превратившись в страшный оскал. Тсуна никогда прежде не видел, чтобы так странно смеялись. Только этот смех был искренним, в отличие от клейких улыбок, ловящих собеседника словно муху. Это смех был настоящим. Но не живым.
Как у черепа в мексиканский День Мертвых!
— Да почему Вам так нравится причинять людям боль?!
— У всего есть причины, — Хоффман подмигнул врагу и нехотя развернулся, словно кто-то советовал скорее уходить, но ему отчего-то хотелось задержаться. Возможно, ему и правда было слишком весело сейчас?..
Тсуна преградил врагу путь.
— Вы не можете уйти. Я не позволю Вам…
— Хочешь меня убить? — усмешка и насмешливый тон отчего-то сбили запал Савады. — Ну попробуй. Только сначала справься с моей охраной.
Савада резко отошел от Клауса. Пламя он так и не зажег, но ему казалось, что с немцем он сумел бы справиться даже голыми руками, а вот охрана… Вдруг там элитные киллеры, владеющие сильными атрибутами? Вдруг там супер-профи, как Вария?.. Савада озирался, а Хоффман преспокойно двинулся к складам. Неподалеку продолжались два боя, полные ненависти и проклятий, а вот Рёхей вскочил и закричал:
— Савада, держи его, а то уйдет!
Но Тсуна не сдвинулся с места. Он знал, что одна камера всё же ловит происходящее в объектив, хоть и не может зафиксировать звук. А значит, он не имеет права нападать первым. Но немец не обращал на парившего высоко в небе орла никакого внимания: он не знал, что орел держит в лапах аркобалено дождя, вооруженного мощнейшей оптикой, способной записать происходящее на земле даже из-под облаков. Оттуда, куда действие глушителей электрических волн не долетает.
— Вы не уйдете, — с угрозой в голосе произнес Савада, но не пошевелился. Немец обернулся и взвесил ситуацию. Тсуна ведь в любую секунду мог зажечь Пламя Предсмертной Воли и выстрелить им — тогда бы торговца ничто уже не спасло. А этого допустить он никак не мог.
— Здесь очень весело, но мне всё же стоит попрощаться, раз ты отверг мое щедрое предложение, — улыбнулся он фальшиво, а в следующую секунду из-за угла склада вышли двое охранников. Тсуна застыл как вкопанный.
***
— Киоко-чан, только ни за что не покидай усадьбу. Сиди с мамой в гостиной, пусть рядом кто-то будет. Обещаешь?
— Конечно, Тсуна-кун. Не волнуйся. Мы останемся.
— Что бы вам ни написали, ни сказали, ни сообщили… Так, нет. Оставьте все средства связи в своих комнатах. Но если всё же как-то получите сообщение о том, что мы в беде, не верьте. Вас обязательно попытаются выманить из дома, так что не верьте никаким словам. Даже если пришлют фото, где я кровью истекаю, не покидайте дом: это фотомонтаж.
— Хорошо, я всё поняла, Тсуна-кун. Мы не будем обузой, обещаю.
Он поверил ей. Десять часов назад, утром, он поверил ей. Зря.
***
Запястья девушки крепко сжимали веревочные кольца. Плотно, словно удав вокруг тела жертвы, обвивался белый шнур вокруг тонких рук, стягивал их за спиной и спускался вниз — к ногам. Лодыжки прочно фиксировали узкие веревочные полосы с массивными узлами, завязанными напротив болевых точек, но девушка всё еще могла идти, хотя каждый шаг давался ей с трудом. Ноги ее были связаны толстым шнуром на расстоянии двадцати сантиметров, и она семенила, чтобы не упасть. Число шагов при такой ходьбе возрастало, однако с каждым шагом узлы давили на болевые точки. В глазах Киоко Сасагавы застыли слезы боли, но она не плакала.
— Как?.. — беззвучно спросил Тсуна, а Киоко побледнела.
— Вы же обещали! — крикнула она Хоффману, и Тсуна резко обернулся к торговцу. Глаза его застилала ярость. Ненависть. Желание разорвать врага на сотни сочащихся кровью кусков! Таких, как тогда, в подвале пыток!..
Тсуна вздрогнул. Что-то холодное легло ему на плечи. Ледяное, мягкое… мертвое! Но совсем не мерзкое.
— Лия…
Он резко обернулся. Ненависть всколыхнулась в сотню раз больше. Зачем она пришла сюда?! Предательница!
— Правильно, mon cher Тсунаёши. Злись на меня, не на него, — она улыбалась. — Тебе надо спасти свою любимую и всех невинных жертв Меча. Злись на меня, не на него. Камера ведь снимает…
Шаг назад. Тсуна смотрел в печальные понимающие глаза и чувствовал, как ярость отступает: он просто не мог ненавидеть человека, улыбавшегося ему, как родная мать неразумному малышу. Не мог ненавидеть ту, что столько раз спасала его от самого себя. Пусть она и лгала, пусть делала это ради себя… Он тоже всегда заботился о себе, а не о Страже. Даже ни разу не попытался дать Лие воды, хотя мог это сделать. Просто не думал об этом, сосредоточившись на своих проблемах.
Эгоцентризм — главная черта любого человека. И это норма жизни.
Тсуна тряхнул головой и обернулся. А за его спиной вдруг раздался дикий рев. Словно с цепи спустили разъяренного голодного медведя. Тсуна отскочил в сторону буквально на автомате, и вовремя — воздух, где он только что стоял, рассек мощнейший удар. Перебинтованный кулак вспорол плоть ветра, лишь чудом не задев Саваду Тсунаёши. А впрочем, чудес не бывает. Есть лишь правила причинно-следственной связи.
— Это всё из-за тебя! — крикнул Рёхей, нанося удары, которые блокировал всё же вынужденный зажечь Пламя Савада.
— Может, будешь злиться на Хоффмана? — искал лазейку к спасению Савада.
— Я его не трону, иначе Киоко убьют! А ты… это ты не смог защитить ее! Я тебе верил!!!
— Братик, не надо, это я виновата! — Киоко потащили назад, Хоффман быстрым шагом удалялся с невеселой цирковой арены жизни.
— Почему ты здесь? — крикнул Тсуна, продолжая парировать удары боксера, но не нанося ни одного сам.
— Прислали письмо!.. Через… ммм… — ей заткнули рот. Заткнули рот и потащили за склад, как тряпичную куклу. А в лодыжки продолжали впиваться узлы, и из глаз девушки всё же брызнули слезы: попытки сопротивления причиняли адскую боль. Но она упорно пыталась вырваться из цепкого захвата.
А Тсуна продолжал отступать от склада под натиском молниеносных мощнейших ударов. Выбора не осталось.
— Прости, старший брат, — прошептал Савада, а в следующую секунду яркое оранжевое пламя, вырвавшееся из его перчаток, ослепило боксера. Рывок, удар, и время замерло. Устроилось на траве, рядом с упавшим ничком боксером. Удар ребром ладони в основание шеи — очень удобный прием, если надо лишить противника сознания. Вот только овладеть им на должном уровне довольно сложно: ударишь послабее — противник продолжит бой, ударишь посильнее, особенно с Пламенем на перчатках, — кто знает, сумеет ли противник когда-нибудь подняться. Тсуна точно знал, что Рёхей поднимется. Он больше не сомневался в себе.
Савада бросился в погоню, не бросив на Рёхея и взгляда. Он не проверил его пульс, не прислушался к дыханию, не посмотрел, целы ли позвонки. Он просто мчался вперед, будучи уверенным в своем ударе. Завернув за угол, Тсуна увидел бежавшего со всех ног к лесу немца, которого окружила толпа охраны, а примерно на середине этой дистанции двое довольно сильных на вид мужчин тащили упирающуюся Киоко. Серые брюки девушки были все в земле, некогда белая блуза потеряла лоск и местами порвалась, обнажив покрытую мурашками кожу.
С утра прогноз погоды обещал понижение температуры до нуля.
Тсуна на полной скорости мчался к мужчинам, будто и не очень спешившим за боссом — можно было перекинуть Киоко через плечо и оказаться рядом с хозяином в пару минут! Но они не спешили. А в глазах их застыла странная отрешенность, словно у смертников, надевающих пояса шахидов… И Савада понял, что надо остыть. Что-то во всем этом было не так.
Подбежав на расстояние пистолетного выстрела, Тсуна ожидал немедленного открытия огня, но его не последовало. Просто смуглый мужчина, очень похожий на египетских рыночных торговцев, что с громкими криками пытались всучить туристам поддельные украшения, вдруг остановился и прижал к себе Киоко. Черные глаза его будто превратились в две пугающих бездны, а пиджак распахнулся.
Савада никогда не видел ничего подобного. Он не видел людей, глядящих на врага со смесью презрения, ненависти, отчаяния, решимости, жажды жизни и обреченной готовности умереть. Он не знал, что безумный блеск в глазах смертников совсем не безумен. Араб готов был умереть и знал, на что шел. Боялся, но не собирался отступать. И наркотика в его крови не было — только вера в собственную правоту разъедала душу…
— Не подходи, иначе всё взорвется! — ломанный японский, который сложно было понять. Но не понять его всё же было невозможно.
Тсуна никогда прежде не видел поясов шахидов, начиненных тротилом, гайками и гвоздями без шляпок. Теперь он знал, как выглядит оружие почти массового поражения — небольшая вещь, способная уничтожить толпу.
— Не надо, погоди! — крикнул Савада и остановился. Напарник араба, европеец с арийскими чертами лица, выхватил из кобуры пистолет. «Хорошо, что у меня костюм бронированный», — подумал Тсуна, и словно в ответ на эти мысли немец прицелился ему в лоб — чуть ниже ярко-рыжего Пламени Неба.
— Давайте договоримся?
— Просто стой и дай нашему хозяину уйти, — араб явно не понимал японских слов, говорить с ним было бесполезно. Он повторял заученные слова, ломая их ужасным акцентом, а Тсуна думал, что же делать.
— Я отойду. Отойду! — сказал он и медленно двинулся назад. Идти спиной вперед было неудобно. Разворачиваться — опасно. И Тсуна, осторожно нащупывая дорогу, медленно выходил с линии обстрела. Как только невидимая черта была преодолена, парень развернулся и помчал со всех ног назад. Верная охрана Хоффмана праздновала победу.
Гокудера всё еще пытался нанести Такеши сокрушительный удар, но в рукопашном бою они были примерно на одном уровне. И выбежавший из-за складов Савада увидел довольно неприятную картину: мечник, вытирая с разбитых губ кровь, исподлобья смотрел на друга и тяжело дышал, ссутулившись и слегка пошатываясь. Гокудера же, стоя на одном колене чуть поодаль, не замечал, как мерзлую землю у его ног орошала алая влага, обильно покидавшая тело: капилляры в носу очень чувствительны, и сломанный нос курильщика щедро одаривал живительным кармином мертвую траву. Хаято уже собирался встать и снова атаковать, когда между ним и его целью вдруг выросла смутно знакомая фигура. Сквозь пелену ярости Ураган Вонголы осознал, что в ней было нечто очень важное, родное, то, что нельзя было просто сдвинуть с дороги…
— Гокудера, не надо! — голос долетел до подрывника словно сквозь вату. Фигура приблизилась, алое марево перед глазами начало меркнуть.
— Ты же мой друг, ты же не причинишь вреда хорошим людям, правда?
Хорошим? О ком речь? Об этом бейсбольном идиоте, пытающемся отнять у него Джудайме?! Да он не!..
— Не надо, Гокудера! Мы же друзья. Давай вернемся в Намимори, слышишь? Будем есть мороженое и запускать фейерверки. Только ты умеешь их так здорово запускать, чтобы всё небо сразу расцвело. Эй, слышишь? Не бросай меня, Гокудера.
И он услышал. Огненные блики, захватившие сознание, начали затухать. Алое марево расползлось по миру, словно дым рассеял мощный порыв вера. Что он делал? Бил Яма… Что?!
— Чёрт! — простонал Хаято и упал на землю. — Чёрт, чёрт, чёрт!
Кулаки с яростью врезались в землю, и он уже не слышал, как босс спрашивал Ямамото, в порядке ли он. Тот сплюнул, и на траву упали алые капли.
— Не в порядке, спасибо Гокудере. Но не волнуйся, я его не собираюсь трогать, если он прекратит ерунду нести. Мы все друзья, какого черта, Хаято?!
Никогда раньше Такеши не называл его по имени. Он всегда улыбался, прикидывался дурачком и урегулировал конфликты, не предъявляя окружающим претензий. Просто прятал в себе то, что сказал сейчас, под действием демонического артефакта, обнажающего самые темные закоулки душ.
— Зачем мне какое-то там место «Правой руки», что ты себе напридумывал?! Мы все друзья, в одинаковой степени! И для меня одинаково важны что Тсуна, что ты, что Рёхей… Что ты вечно цепляешься за этот «титул», как ребенок за игрушку? Очнись уже! Это не я идиот, а ты! Вместо того, чтобы дружить, хочешь служить, вместо того, чтобы искренне смеяться, зацикливаешься на какой-то чуши! Мы не коллеги, не босс и подчиненные, не Хранители и лидер мафиозного клана! Мы — друзья! Так какого чёрта, Хаято?! Для тебя что, важен только титул, а дружба — плевать на нее?! Что ты творишь всё это время? Тебе на нас что, плевать?!
Ядовитыми стрелами слова проникали в сознание подрывника. Он не отвечал — просто смотрел на собственную кровь, медленно и словно нехотя покрывавшуюся коричневой коркой. Он не хотел соглашаться с обвинениями, но не мог возразить. Просто потому, что для него самым важным было — быть нужным своему лучшему другу, Саваде Тсунаёши. И он видел лишь один способ его не потерять: стать идеальной «Правой рукой». Глупо, наивно, по-детски… Но ведь ему было всего семнадцать.
А может,
уже семнадцать? И пора было начинать взрослеть?
— Прости, — хриплый тихий шепот. — Все… простите. Я просто боялся потерять дружбу…
— Ну и зря, — ответил Савада и подал ему руку. — Мне главное, чтобы мои друзья рядом были, а все эти титулы только напрягают.
— Простите оба…
— Придурок, — бросил Ямамото беззлобно, и стало ясно, что ярость в нем начала утихать. Причем очень и очень быстро — спустя пару секунд он встряхнулся, потер лицо и предпринял слабую попытку улыбнуться…
— Помогите мне, — привлек их внимание к куда более важной проблеме Савада, не дав опомниться. — Киоко-чан в заложниках. Снова. И охрана угрожает ее взорвать.
Парни переглянулись. Общая опасность всегда сплачивала их куда лучше задушевных разговоров. А потому, кивнув друг другу, они со всех ног бросились к складам, на ходу проверяя оружие.
