«Книга Всезнания»

«Почему? Почему я так поступил? — медленно бредя по лесу, Тсуна не мог прогнать навязчивые мысли и ощущение неправильности происходящего. — Почему я не поверил в Мукуро? Да, когда-то он хотел уничтожить мир и даже Кена с Чикусой, единственных друзей, готов был убить ради достижения своих целей. Но ведь когда отец предложил ему стать моим Хранителем, Мукуро согласился по двум причинам! Первой был Занзас: если бы Мукуро нам не помог, боссом стал бы Занзас, а он такой жуткий… Мукуро не хотел, чтобы такой человек возглавил мафию, потому что тогда Вонгола стала бы такой же, как семья Эстранео. Ну, или чем-то похожим… По крайней мере, ему могло так показаться. А второй причиной стало то, что отец обещал позаботиться о Кене и Чикусе. Мукуро ведь изменился — когда он пришел на битву Хранителей Тумана, чтобы сражаться за нас, я видел его воспоминания. Он бежал из тюрьмы вместе с друзьями и пожертвовал собой, чтобы они смогли скрыться! Он ведь помог им в ущерб себе, значит, он изменился с тех пор, как готов был их убить! А еще… Мукуро с тех пор всё время твердил, что единственная причина, по которой он нам помогает, — шанс когда-нибудь захватить мое тело и уничтожить мафию. Но он ни разу не попытался этого сделать. Почему? И почему он на меня только что смотрел совсем как тогда, когда мы дрались?.. Ааа! Я уже ничего не понимаю! Был бы здесь Реборн, он помог бы мне! Он бы помог понять, почему Мукуро меня возненавидел. Почему я сам решил перестать верить в него… Всегда ведь верил, даже не думал защищаться от него, поворачивался спиной, даже если у него трезубец в руках был, а им он мог меня ткнуть и захватить тело… Так почему я перестал ему верить? И когда это произошло?..» Ветки с хрустом разламывались под ногами, ветер ласково царапал кожу, иссушая пот и словно смеясь над тем, что глупый человек в своих заботах позабыл о чем-то очень важном. О том, что слова — вода, они могут испариться, и лишь соль поступков, оставшаяся на коже бытия, способна показать, каков же человек на самом деле. Кто ты, кто тебя окружает, кто твои враги? И кому в этом мире можно верить?.. «Почему я подумал, что Мукуро кинется мир уничтожать, если Книгу Всезнания получит? Так Лия сказала, да, но… она ведь этого тоже не знает, разве нет? Она ведь сказала, что не знает будущего, значит, и насчет Мукуро могла ошибиться. Нет, правда, если бы он хотел уничтожить мафию, то и без Книги мог бы это сделать! Но не сделал. Да и вообще, я, конечно, не очень умный, но не стал бы делать всё, что скажет Мукуро, и помогать ему в чем-то ужасном! Лия говорит, он мог бы меня использовать. Но я ведь не настолько глупый, разве нет? Или Реборн был прав, и Лия тоже думает, что я совсем бесполезный?.. Но даже если меня можно обмануть, я бы не стал делать что-то плохое!.. Плохое». Парень замер. Карие глаза смотрели на серое, унылое, блеклое небо, которое начали затягивать облака. Обманчивый покой таил в себе угрозу скорого дождя, и почему-то Савада Тсунаёши вдруг подумал, что он такой же. Лживый. «Я сделал больно Мукуро. Дважды. Сначала когда сравнил его с семьей Эстранео, хотя он ради своих друзей пожертвовал свободой, а потом когда показал ему, что хотя он так долго был с нами, я ему не верю. Он был моим Хранителем, защищал меня, а я… я в нем засомневался, потому что он посмотрел на меня как в том бою. Я обидел его. Я сделал ему больно. А теперь говорю, что ничего плохого бы никогда не сделал. Я причинил боль своему другу, который меня ни разу не подвел, — какой из меня босс?! Нет, не так даже. Какой из меня друг? Я предал доверие Мукуро, потому что засомневался в нем. Значит, он был прав, что так смотрел на меня. Я никчемный друг, если сомневаюсь в своих товарищах…» Парень опустил взгляд и закусил губу. К горлу подкатывал спазм, а глаза защипало, ладони сжались в кулаки, и неровно обстриженные, местами обгрызенные ногти впились в кожу. Больно. Только боль не всегда отрезвляет… «Не важно, что будет, — вдруг подумал Савада, чувствуя, как безысходность сменяется решимостью. — Я предал доверие Мукуро, но больше такого не повторится. Не важно, кто что скажет. Я буду верить в своих друзей! И если он сейчас захочет меня побить, пусть. Потому что я заслужил. Я поступил очень подло». — Понял, да? — усталый и словно обреченный голос прозвучал у Савады за спиной, и он резко обернулся. Лия стояла неподалеку, в тени раскидистого дерева и смотрела на небо каким-то пустым, отрешенным взглядом. — О чем ты? — нахмурился Тсуна. — Знаешь, что меня в тебе больше всего раздражает, Савада? — вопрос Хозяина проигнорировали, девушка словно говорила с серым, унылым небом, а не с человеком, к которому обращалась. — Ты слишком добрый. Настолько, что у меня сводит скулы. Когда-то я была такой же: наивной, доверчивой идиоткой, которая готова была помочь всем и каждому. Потому ты меня и бесишь. Но если думаешь, что меня раздражают воспоминания о собственной наивности, ошибаешься. Это только половина правды. Вторая половина — будущее. Я верила людям, Савада Тсунаёши. Я сама была человеком и думала, что мир прекрасен, несмотря на жестокость, царившую в нем, а люди просто притворяются плохими, и даже у самых ужасных злодеев в глубине души есть нечто хорошее. Тсуна удивленно посмотрел на Стража и хотел было переспросить, подумав, что ослышался. «Она была человеком? Как же так?!» Но он промолчал. Потому что времени задать вопрос ему не дали. — Думать, что все вокруг такие, как ты сам, — самая большая глупость, доступная человеку. Хотя нет, это вторая по значимости глупость. Первая — верить, что ты центр Земли, и мир вращается вокруг тебя, а потому уж тебя-то, всего такого великолепного и чудесного, беда точно обойдет стороной. Не важно, добрый человек или злой, умный или глупый — эгоизм присущ всем, и большинство наивно полагают, что к ним беда не подкрадется. Одни говорят: «Я для этого слишком умный». Другие: «Это же я! Меня не может коснуться беда, я идеален!» Третьи: «Я такой никчемный и незаметный, что бедам до меня просто дела не будет». Это всё эгоизм. Потому что жизни наплевать, какой ты, и никто не застрахован от предательства, разочарований и потерь. Я была такой же: эгоистичной наивной идиоткой, верившей в лучшее и в то, что мир не может быть злым, потому как все вокруг в глубине души тоже добряки. Я ошиблась. Мой собственный отец, итальянский дворянин, отдал меня в качестве залога. Он обещал французскому партнеру, что не предаст их дело, и как гарант этого отдал ему свою младшую дочь. Живя во Франции, я поняла, что люди бывают разные: кто-то ненавидел иностранку, кто-то перед ней расстилался, кто-то считал отбросом общества. Но я всё еще верила в человеческую доброту. А потом мой отец предал доверие партнера, и тот отправил ему письмо, в котором обещал убить меня. Знаешь, что ответил отец, который, как я думала, меня любил? Ничего. Он просто продолжил предавать партнера, чтобы извлечь выгоду. И знаешь, что сделал человек, который всё это время обращался со мной как с принцессой и обещал, что скоро я буду дома и увижу отца? Отвел в катакомбы, в один из тупиковых отрезков с несколькими коридорами, не имеющими выхода, и замуровал. Заживо. Тсуна вздрогнул. Карие глаза наполнял ужас, губы парня задрожали, он сделал шаг назад. Но Лия вдруг рассмеялась. Безучастным, отрешенным смехом, в котором не было ни капли веселья, но и ни капли ненависти. Лишь пустота. — Последними словами его мне было, что к отцу отправлен гонец, и так как воды в катакомбах предостаточно, у моего отца будет месяц на то, чтобы меня спасти. Вода там была, он не солгал. Она грязными, липкими струйками бежала по каменной кладке, покрытой слизью. А вот еды не было. Зато были мыши. Много мышей. И знаешь, что я сделала, Савада Тсунаёши? Я как идиотка поверила в отца и в то, что он за мной придет. Отмеряла время по едва долетавшему звону колоколов и царапала на стенах палочки, отсчитывающие дни. Пыталась пробиться наверх, сделав подкоп, на случай, если отец опоздает. Говорила со стенами, водой, мышами, а потом и с самой собой, чтобы не свихнуться. Пила мерзкую, полную слизи, протухшую воду. Ловила мышей и поедала их прямо так, сырыми. Потому что верила: я должна выжить до тех пор, пока отец не вернется за мной. Тсуна передернулся. Желудок скрутили рвотные позывы, и парень закрыл рот руками, но девушка всё так же безучастно смотрела в небо и продолжала рассказывать историю собственной жизни. А впрочем, нет. Собственной смерти. — Я прожила в катакомбах месяц, но отец не пришел. Я еле двигалась, но продолжала цепляться за жизнь, пытаясь проделать себе путь к спасению. Глупо. Полтора месяца оказались пределом моего организма: мыши не глупы, они перестали приходить в эту часть катакомб, и еда исчезла окончательно. Я больше не могла продолжать подкоп: всё это время царапала осколком камня кладку и даже вытащила пару камней из стены, но за ней оказался второй слой. Ногти все сорвала, но царапала. Зря. Потому что отец и не думал приходить. А затем мыши исчезли, и я не могла даже подняться. И тогда мыши вернулись. Почуяли запах падали. Мыши и крысы. Их было много, очень много. А может, мне это лишь казалось. Самые смелые подбегали и отрывали от меня куски, будто мстили за сородичей, которых я съела. Сначала я пыталась поймать хоть одну, но уже не могла. Потом пыталась просто отмахнуться, но тоже не получалось, потому что стоило мне потерять сознание, и они возвращались. А затем я не могла и пальцем пошевелить — только чувствовала, как желудок слипается, да как отрывают от меня куски мяса крысы. И знаешь, что я поняла на сорок третий день заключения, Савада Тсунаёши? Это было справедливо. Я ела их, они съели меня. Око за око, зуб за зуб. Я с самого начала знала, что отец не придет, но верила в него, а не в знание о его жадности. Я знала, что человек, замуровавший меня, очень жесток и не придет мне на помощь, но верила, что в нем проснется сострадание к ближнему и он не даст мне умереть. Но крысы доказали мне, что в этом мире выживает сильнейший. И если не съешь ты, съедят тебя. Потому что все предают, а те, кто не способен предать сознательно, может сделать это по глупости. Или от безысходности. Или им просто воспользуются. Знаешь, что ты сейчас сделал, Савада Тсунаёши? Лия вдруг обернулась к парню, и тонкие губы исказила болезненная, плотоядная усмешка. В серых глазах появился странный блеск, и Тсуна попятился. Это не были глаза безумца. Это были глаза человека, точно знавшего, что и почему он делает. Это были холодные, беспощадные глаза существа, способного абсолютно на всё. — Ты предал друга, Рокудо Мукуро, потому что Ребекка и я напомнили тебе о его грехах, забыв упомянуть о хороших поступках. Я наступила на твою больную мозоль — сказала, что ты не поможешь друзьям, если не причинишь боль иллюзионисту, и ты сделал это. Выбрал из двух зол меньшее. А затем и вовсе не только усомнился в нем, но и показал свои сомнения ему самому и всем вокруг. Ты предал доверие Рокудо Мукуро, сам того не заметив. Шаг назад. Еще шаг. Савада качал головой, словно не хотел верить сказанному, всё быстрее и быстрее, всё отчаяннее и отчаяннее, но… он верил. Потому что девушка, надвигавшаяся на него, словно хищная птица, словно уродливый голодный гриф, улыбалась абсолютно беспощадно, а глаза ее были полны… боли. И этой боли Савада верил даже больше, чем собственной интуиции, кричавшей, что Страж не лжет. — А теперь скажи мне, Савада Тсунаёши, если даже ты, человек, в котором ты был уверен на все сто, человек, который, как ты считал, никогда не поступит плохо и друзьям-то уж точно не причинит боли, способен на подлый, низкий поступок, где гарантия, что остальные не поступят так же? Где гарантия, что люди не причинят тебе боль, если ты причиняешь ее им? И где гарантия, что твои добрые, неспособные на подлость друзья не встретят на своем пути такую же тварь, не верящую ни во что, кроме скепсиса? Я тебя настроила против друга, может, и их кто-то настроит против тебя? — Зачем?.. — одними губами прошептал Савада, и Лия остановилась. Ухмылка сползла с ее губ, а глаза медленно, но верно заполняла всё та же пустота, что и прежде. — Я знала, что меня убьют, и когда один очень добрый человек посоветовал мне бежать, я его не послушала. Он умолял меня спасать свою жизнь, сделал всё, что мог, чтобы я спаслась, но я сказала, что если убегу, отец пострадает, а потому я должна в него верить. Этот человек говорил, что отцу наплевать на меня, но я отвечала, что он мой отец, а значит, я должна верить в него. Вот только я никому ничего не была должна. Я умерла, а потом, став Стражем, узнала из Книги, что тот человек тоже преследовал собственную выгоду, пытаясь мне помочь. Он хотел спасти меня, чтобы потом спастись самому. И знаешь, что я поняла, Савада Тсунаёши? В этом мире нельзя верить никому, даже самому себе. Ты носишь розовые очки, доверяя всем вокруг, своей интуиции и собственному эгоизму, кричащему, что ты непогрешим. Но ты грешник. Как и все вокруг. Только знаешь что? Больше на тебе этих розовых очков нет, а надеть ли их вновь — решать тебе. Думаешь, я призываю тебя стать таким же скептиком, как я сама? Нет. Просто есть две категории вещей. Факты и чувства. Первые не лгут, их надо просто верно истолковать. Вторые обманывают напропалую, потому что люди очень любят подстраивать свои чувства под собственные интересы. Если ты до сих пор не понял, я заставила тебя предать Рокудо Мукуро, чтобы ты прекратил жить в мире грез и убил собственную наивность. Доверяешь людям? Прекрасно. Но не будь слепцом. Проверяй факты, и если факты не согласны с твоими чувствами, уничтожай доверие. Вот и всё. Я не добрая фея и не ангел, я зло, и я делаю всё это, чтобы ты выжил. Чтобы ты жил очень и очень долго, потому что чем дольше ты живешь, тем больше ты грешишь. Я помогаю тебе, чтобы в итоге тебя уничтожить. И потому я сделаю абсолютно всё, чтобы ты, Савада Тсунаёши, прожил долгую жизнь, а это невозможно, если босс мафии будет столь наивен. Внезапно Лия усмехнулась, но в этой ухмылке не было никаких эмоций, кроме обреченности и ядовитого сарказма. А голос и вовсе оставался безэмоционален: — Я уже говорила, что я просто тварь? Я повторюсь. Книга Всезнания — демоническая книга, созданная в Аду демоном уныния и праздности Бельфегором. И ее Стража не может быть ангельски доброй. Если ты умрешь, я не расплачусь: Книга найдет нового Хозяина. Но пока Хозяин ты, и контракт, заключенный на твоей крови, дает нам силы, я буду делать абсолютно всё для твоего благополучия. Даже уничтожать твоих врагов твоими же собственными руками. Но мне не хотелось делать это «в темную», и потому на примере Рокудо Мукуро я показала тебе, как ты наивен и эгоистичен. А теперь можешь делать, что хочешь. Можешь даже перестать меня слушать. Потому что теперь ты знаешь. Знаешь, что верить на все сто нельзя никому. Ни друзьям, ни Страже, ни даже самому себе. Правда, Стража о твоем физическом благополучии будет заботиться даже против твоей воли, но это не значит, что мы заботимся и о твоей душе. Этот мир — мир лжи. И если верить чувствам, а не фактам, просто сдохнешь. Как я. Девушка развернулась и медленно пошла прочь по сочной зеленой траве, не касаясь ее ногами. Но почему-то безумно худая фигура умершего страшной смертью человека не казалась ни сломленной, ни поверженной, ни опустошенной. Лия шла, расправив плечи и глядя прямо вперед, с высоко поднятой головой и абсолютно спокойно. Ни суеты, ни печали, ни сожалений, ни чувства стыда. Ни даже чувства выполненного долга. Словно не существовало ни Тсуны, ни этого мира, а она была где-то очень далеко, в иной вселенной, где царила лишь бесконечная темная пустота. И единственное, что на самом деле пугало в этой хрупкой фигуре, неспешно удалявшейся в сумрак леса, — ее абсолютная безучастность. Ей на самом деле было всё равно, что будет дальше. А глупый маленький человечек смотрел вслед твари, сломавшей его мир всего за пару дней, и думал о том, что мир порой бывает слишком жесток к людям. Ведь этот человечек всё же был слишком добрым. Как только фигура Лии скрылась из виду, Савада опустился на землю и посмотрел на небо. Первая капля дождя упала ему на щеку, и парень тяжело вздохнул. «И что я должен делать? Зачем она так?.. Неужели я и правда был слишком наивным, или это всё тоже фарс? Как я теперь могу ей верить?.. А может, и не надо этого? Не надо думать, кому можно верить, а кому нельзя. Она думает об этом постоянно, и что из этого вышло? Она вообще перестала кому-либо доверять. Может, я и глупый, может, и наивный, но я не буду больше сомневаться. Пока не узнаю, что друг на самом деле меня предал, я буду в него верить, а если пойму, что что-то с ним не так, попытаюсь поговорить с ним и помочь, если смогу. А если не смогу… значит, я чего-то не увидел. Потому что всё, чего я хочу, на самом деле хочу, это чтобы мы все были счастливы. Запускать вместе фейерверки, играть в снежки, слушать, как канарейка Хибари-сана поет гимн нашей школы, ругаться с Реборном, смеяться над шутками Франа, если они необидные, гулять по парку, отшучиваться от Мукуро, который говорит что вот сейчас-то уж точно захватит мое тело, потому как момент просто идеальный, убегать от сестры Гокудеры с ее отравленной кулинарией… Я хочу жить. Жить вместе со своими друзьями в мире и покое. Улыбаться. Смеяться. Шутить. Не знаю, много это или мало, может, Лия и права, и в этом мире очень много боли, и в любой момент на нас может упасть очередное испытание, но… их было уже много. А мы всё равно вместе. Значит, не так уж и плохо, что я не искал подвоха в каждом человеке, пока враги не начинали атаковать». Савада вздохнул, а на его щеку упала еще одна холодная капля. Он опустил глаза и, стерев влагу со смуглой кожи, посмотрел на свои руки. А затем улыбнулся. «Странно. Я ведь сейчас подумал как раз о том, о чем говорила Лия. Я верил людям, пока они не начинали нас атаковать, но ведь и она сказала, что надо смотреть на факты, и если они говорят о плохих намерениях, тогда надо прекращать верить. Похоже, я понял, что она хотела мне сказать. Мне либо Реборн говорил, что какой-то человек хочет атаковать моих друзей, и я с ним сражался, либо этот человек просто приходил и устраивал бой. Но я никогда не думал сам. Не пытался по происходящему вокруг составить настоящую картину. Гокудера пытался, Реборн тоже, а я нет. Перекладывал на других то, что должен был делать сам. Я хотел быть похожим на Вонголу Примо и на себя самого из десятилетнего будущего, но… ничего для этого не делал. Если бы я на самом деле прочитал в библиотеке дедушки Тимотео книги об иллюзионистах, Мукуро не заподозрил бы подвоха, и я сам мог бы обменять информацию на нож. Если бы я пытался как-то анализировать происходящее, как Реборн или Гокудера, я не поступил бы с Мукуро так, как поступил. Я просто плыл по течению, а надо было думать о том, что делаю, и о том, что делают другие. Ямамото на меня так смотрел… грустно. Но я даже не подумал, почему. Просто поверил словам Ребекки-сан. А ведь она могла не всё рассказать, или Ямамото потом к другим выводам пришел… Просто я не подумал о том, что друзья очень переживают за меня, и мое поведение им кажется странным. Я правда глупый. Но, может, еще не поздно стать тем, кем я хотел быть? И, может, еще не поздно начать больше обращать внимания на своих друзей, думать о том, что с ними происходит на самом деле?» Тсуна улыбнулся своим мыслям и встал. Дождь холодными дорожками расчерчивал смуглые щеки, словно парень плакал, но в глазах его грусти не было: Тсуна принял решение и менять его не собирался. И только вот он забыл, как часто из-за собственной лени бросал начатое и нарушал данное самому себе слово — начать учиться, перестать слишком много играть в видеоигры, дополнительно тренироваться в рукопашке… Память человека ведь очень выборочная штука, любящая идти у него на поводу. Встряхнувшись, Тсуна бодрым шагом направился к поляне, на которой они ночевали в прошлый раз. Где-то вдали прогремел громовой раскат, белая вспышка озарила серое небо. Запах озона, металлический, холодный, разливался по воздуху, наполняя легкие свежестью, а мысли — беспокойством. Дождавшаяся влаги земля жадно впитывала дождевые капли, словно боясь, что дождь скоро пройдет, но смутно предчувствуя, что он может перейти в настоящий ураган. А дождь становился всё сильнее, и крупные капли сменили мелкие, встав стеной. Лето пролилось на горы слезами надежд, насыщавших землю, а молнии ждали момент, чтобы устроить пожар. Ведь контрасты свойственны этой жизни больше, чем что-либо еще. Тсуна бежал со всех ног, из-под кроссовок взметались водяные брызги, а дождь всё усиливался, продолжая подгонять глупого смертного. Сердце билось о ребра так, словно мечтало их проломить, а глаза смотрели вперед с отчаянной надеждой. «Только бы с ними со всеми всё было в порядке!» Бесполезная мысль доброго человека, бежавшего, не глядя под ноги, лишь бы побыстрее добраться до друзей… И он добрался. Пару раз упав по дороге, Савада выбежал на поляну и, подлетев к стоявшим у ее края под деревьями друзьям, замер. Что-то было не так. Слова извинения, которые вертелись у Тсуны на языке, испарились из его мыслей. Куда более насущный вопрос поглотил его. — А где Мукуро? Парни переглянулись, и Ямамото, хмуро посмотрев на друга, ответил: — После того, как он ушел, мы его не видели. «Это ты виноват». — Джудайме, думаю, он где-то на территории, потому как от сделки с Реборном он бы не отказался. «Ты будешь виноват, если с ним что-то случится». — Савада, Мукуро и сам экстремально справится, он сильный малый. «Он не может использовать иллюзии, а на территории слишком много опасных участков, без клада он не уйдет, а если останется один, как минимум может заболеть, как максимум умереть. И в этом всем будешь виноват ты». Внутренний голос порой очень тяжело подавить. Но это не всегда плохо, не так ли? — Мы должны найти его, — голос Савады стал собранным и решительным. Как тогда, когда он зажигал Пламя Предсмертной Воли, вот только огня видно не было. — Слишком опасно в такую погоду быть одному, мы должны его отыскать. — Он не пойдет с нами, даже если мы его найдем, — пожал плечами Ямамото, укоризненно глядя на друга. — Знаю. Поэтому если найдете его, просто останьтесь с ним. Не бросайте. Я понял кое-что важное и хочу извиниться перед вами всеми, но в первую очередь перед Мукуро. Потому что я идиот. — С кем не бывает, — рассмеялся Такеши, и напряжение из его взгляда мгновенно исчезло. Гокудера облегченно вздохнул и улыбнулся, а Рёхей, похлопав Саваду по плечу, показал ему знак «победа». Вот только Савада на это не отреагировал, потому что интуиция всё громче кричала о том, что иллюзионист в опасности. — Ребята, мне кажется с Мукуро что-то не так, на этот раз это на самом деле интуиция. Давайте найдем его, я боюсь, что с ним что-то случится. Пожалуйста. Парни переглянулись. На секунду в их глазах промелькнуло недоверие, но тут же исчезло, и, кивнув, они поспешили разделить территорию на четыре части. Рёхей отправился на юг, Ямамото — на север, Гокудера — на запад, а Тсуна — на восток. Когда квадрат прочесывали в поисках воды, никто не подумал осмотреть его более тщательно, а потому с местностью парни были знакомы довольно плохо и не только не представляли, куда мог направиться иллюзионист, но и не знали, какая именно часть леса может таить в себе наибольшую угрозу. Но ведь интуиция Вонголы и впрямь очень сильна, хотя мало кто догадывается насколько, а потому Савада даже не подозревал, что выбрал верное направление. Вот только он не подозревал еще и о том, какое испытание ждет его на восточной окраине тренировочной площадки, у горной реки, в этом месте набиравшей максимальную скорость. У камней, обрывов и того, что называют «одной из главных опасностей гор»…