Кит

С каждым месяцем Скотт и Митч все больше и больше привыкали друг к другу, уже автоматически заботясь о коте, доме и самочувствии парня. Изредка ссорились, быстро мирились, все как у обычных людей. Митч все больше понимал, как его раздражает ночной график Скотта, уже к третьему месяцу отношений он понял, что так продолжаться вечно не может. Хоинг не будет до старости работать диджеем, он не вернется в спорт, потому что об этом даже не может быть и речи, ему нужно найти себе нормальную профессию с нормальным графиком работы. Чтобы он, Митч, не оставался постоянно один по ночам, пока его обожаемого парня там обхаживают всякие бухие тусовщики и, что еще хуже, работники этого самого клуба. Скотт этого всего не понимал, ревность Митча ему казалась такой низкой, неестественной. Неужели он правда думает, что все эти случайные лица могут заменить Хоингу то ощущение, которое он испытывает, возвращаясь домой? Грасси теплым комочком лежит на огромной кровати и мирно дышит, и выглядит это настолько щeмяще мило, что, кажется, милее невозможно. Дело даже не в том, чтобы приходить домой в теплую квартиру, быть кому-то нужным и так далее, дело в самом Митче, в том, что Скотт действительно влюбился. Когда Митч рядом ― все резко уходит на второй план и проблемы кажутся засушенными изюминками по сравнению с ним. Когда Митча рядом нет ― Скотт рисует его, во всех вариациях, позах и выражениях. Рисует их вместе или Уайатта на руках парня, рисует их в Нью-Йорке, разговоров о котором они избегают, как могут. Проблема в том, что Скотт привязан к Лос-Анджелесу, тут у него квартира, машина и стабильная работа, не требующая обучения, друзья и кое-какие связи, а в Нью-Йорке у него не будет ничего. Но о расставании с Митчем нельзя даже думать. Хоинг и дня не проживет без своей бусинки. Но вечно так продолжаться не могло, пока в очередной вечер не произошло кое-что странное. Скотт засиделся у себя в коморке-полукладовке, тщательно вырисовывая изображение пантеры, точнее, ее силуэта, ее тонкое изящное тело, готовящееся к прыжку. ― Скотт? Я зову тебя уже минут пятнадцать. ― Митч тихо подошел сзади и обнял парня, уперевшись подбородком ему в плечо. ― Прости, я заканчиваю… ― Сколько ты ее рисовал? ― Минут сорок. ― Красивая. Я бы хотел повесить ее у себя, хотя у меня и так куча твоих рисунков, не говоря уже о самом авторе. ― Митч легонько поцеловал Хоинга в щеку. Скотт улыбнулся, но не отвлекался от работы. ― Спасибо, ты чудесный. И если это и был намек, то ты знаешь, что я не хочу работать художником. Это не для меня. ― Мне никогда этого не понять. Можно все же вопрос? ― Можно будет, если поцелуешь еще раз. Митч крепче стиснул ребра Скотта одной рукой, другой проскользил выше и толкнул пальцами хоинговский подбородок, поворачивая его голову на себя, и впечатался своими губами в его. ― Теперь можно? Скотт облизал губы и кивнул, возвращаясь к своей работе. ― Если ты работал тренером, то ты проходил медицинские курсы? ― Естественно, кот, я работал с детьми, причем я с ними не в куколки играл. ― Я слышал, что обязательные условия для тату-мастеров ― это медицинские курсы и умение хорошо рисовать. Секунду до Хоинга доходило, куда клонит Митч, и он развернулся на стуле, поворачиваясь к парню и сажая его к себе на колени. ― И что? Думаешь, меня возьмут в татуировщики? У меня нет никакого опыта, мне даже надписи не доверят писать где-нибудь на копчике, а эту машинку я видел раз в жизни ― когда мне кололи ноту за ухом. Зачем это? ― За тем, что в тату-салонах нормальный график работы и достойная зарплата! И да, думаю, возьмут! Скотт, черт, я устал от твоего клуба, он меня ужасно раздражает. ― Это моя работа… ― Сколько тебе, мать твою, лет? Крутые татуировщики с большим стажем нужны будут всегда, а кому будет нужен тридцатилетний диджей? ― И что ты предлагаешь? Рисовать и до конца света оставаться у тебя на содержании? Может, буду твоим альфонсом, м, Митчи? ― Я отправил твои работы в «Стронджис». Хоинг на секунду замер. ― Ты что сделал? ― Что слышал. ― Митч поправил волосы Скотта, глядя ему прямо в глаза. ― Взял несколько бумаг с набросками на столе, там были нарисованы кит, какое-то странное сердечко с веревкой и пушистый разноцветный волк, взял пару часов отгула на работе и поехал в лучший, насколько я знаю, салон в городе. Оставил там твои рисунки и заявку, ты же знаешь, туда может податься любой желающий. Сегодня пришел ответ, поэтому я тебя и зову уже полчаса. ― И ты ничего мне не сказал?! ― Не сказал, ты же начал бы придумывать тупые отговорки. Пока ты не начал орать, сообщаю: они прислали тебе направление на обучение искусству тату, это какие-то четырехмесячные курсы, проводит их владелец салона. Для тебя бесплатно, с тем условием, что ты увольняешься из клуба и после обучения идешь работать к ним. Только что я им по электронной почте отослал еще несколько твоих работ, что нашел, они попросили. ― А меня ты спросить не хотел? ― А ты меня спрашиваешь каждый вечер, когда уходишь на всю ночь и занимаешься Бог весть чем?! Либо ты идешь учиться и становишься художником, либо я увольняюсь нахрен и уезжаю в Нью-Йорк прямо на следующей неделе! Хоть кто-то из нас должен думать о будущем! Эти слова магическим образом повлияли на Скотта. Нью-Йорк ― красный цвет. ― О, сначала ты все сам за меня решил, а теперь шантажируешь отъездом, прекрасно зная, что я не отпущу тебя одного? Грасси подскочил со скоттовых колен, врезаясь в сзади стоящий синтезатор. ― Если тебе так хочется сидеть тут и избегать будущего дальше ― делай это в одиночестве. Хочется работать и заниматься не пойми чем в ночном клубе ― валяй, иди, раз это тебе настолько дорого, что ты готов жертвовать мной! А я устал. Я устал постоянно торчать тут, засыпать без тебя, думая, чем ты там занимаешься, изводить себя, думать, что я уеду, а ты останешься в гребаном клубе, что с нами станет потом? Я боюсь думать о будущем, это не нормально, понимаешь? ― Митч… почему ты просто не можешь поверить мне? ― Хорошо, я поверю тебе, но тогда ответь, что будет, когда я уеду? Потому что клянусь, я уеду, когда-нибудь я тихо соберу вещи и больше никогда не появлюсь в этой квартире, как бы сильно ее и тебя я не любил. Скотт долго молчал, собирая мысли, глядя на Митча, такого злого и встревоженного. Ему ведь правда страшно, идиот. ― В этой красивой жизни в Нью-Йорке, которую ты так круто расписал в своей голове, есть место для меня? ― Ты просил, чтобы я верил тебе, так во что я должен верить? ― В то, что мы справимся с чем угодно, если сумеем сохранить себя. ― Диджей ― это то, что ты хочешь сохранить в себе? То, что должен хранить в тебе я? И все эти рисунки, эти потрясающие вещи, которые могут осчастливить людей, ты можешь отказаться от этого? ― Я не знаю. Ты задаешь вопросы, которые решаются не за пять минут, мне нужно время, чтобы все обдумать! ― Тебе двадцать три гребаных года, сколько времени тебе нужно, чтобы обдумать все? ― Грасси сердито сложил руки на груди. В конце концов, он действительно заебался жить в этой неопределенности. Скотт растерялся. ― Не знаю. Месяц? ― Одна ночь. Завтра вечером ты либо сваливаешь в свой клуб, можешь там пить, гулять, трахаться или чем ты там занимаешься, или же мы едем на собеседование в салон. Утром жду ответ. Спокойной ночи, сладкий. Митч ушел, закрыв за собой дверь, оставив пока еще своего Скотта одного в тесной комнатушке со столом и синтезатором. Нихеровые такие у него запросы, мол, одна ночь на то, чтобы решить, поменять свою жизнь навсегда или же плыть по течению в тупик. Скотт не дурак, он всегда понимал, что ночной клуб ― это не навечно, может, лет пять он еще там протянет, а потом его попросту заменят кем-нибудь более молодым и горячим. Митч прав. Скотт, конечно, злился, что парень сам все решил и отправил его работы, причем далеко не самые интересные, в самые престижный тату-салон Побережья, но все равно Грасси во всем был прав. Скотт надеется, что брюнет просто сгоряча ляпнул про отъезд. Нет, он же не бросит Скотта. Нет. Он никогда не бросит Скотта, он ведь его любит, об этом не может быть и речи. С угла комнаты повеяло одиночеством, нависшим над Хоингом, так что он кинул последний оценивающий взгляд на пантеру и вышел из комнаты, споткнувшись об Уайатта, быстрым шагом направился в спальню, где уже спит (или притворяется, что спит) Митч. Забрался к нему под одеяло, сжал в объятиях и прошептал на ушко: ― Спокойной ночи. Я люблю тебя. Скотт все для себя решил.