«Если море волнуется раз, значит она еще верит И море волнуется два, и русалка всё ищет свой берег»
Тело горит огнем, плавится под натиском мнимой температуры и воспламеняется вновь. Обхватываю себя руками и впиваюсь ногтями в нежную кожу плеч. — Представьтесь пожалуйста. — манерный мужчина, стоящий напротив меня, не сводит своих глаз и внимательно следит за моей реакцией, оценивая абсолютно каждый мой жест, каждое движение, каждую морщинку. — Лина… — сглатываю и перевожу дыхание. — Лина Джонс. — мужчина одобрительно кивает и я ощущаю, как жар, который пару секунд назад растекался по моим венам медленно уступает место долгожданной прохладе. — Откуда ты? — могу ли я не отвечать? Ведь если я отвечу, то фактически, еще раз признаюсь в том, что нарушила нерушимое правило всех пяти фракций. Я совершенно точно не хочу отвечать. С каждой моей мыслью против ответа на вопрос блаженная прохлада вновь сменялась удушающим жаром. Морщусь и кажется, до крови закусываю губу. — Чем больше ты сопротивляешься, тем больнее. — Джек спокоен и отчасти, это подкупает. Не страшно, что он осудит меня, не стыдно. Ну, почти. — Я выросла в поселение афракционеров. — чувствую, как горячие слезы текут по щекам и плотно сжав губы, всхлипываю. Сборная солянка из бесстрашных, искренних и эрудитов, как один удивленно посмотрели на меня, явно ожидая продолжения рассказа. В первом ряду замечаю внимательный взгляд Тома и абсолютно пустой, ничего не выражающий, Эрика. Не думала, что Том останется до этого момента. — А как ты оказалась в Бесстрашии? — Джек задает вопросы целенаправленно и скорее всего, основываясь на показаниях тех, кто давал их до меня: Эрика, Тома, Майкла… даже Джулии. На периферии сознания замаячила лазейка: Джек не спросил меня, зачем я бежала в Бесстрашие, он спросил «как», а значит, я могу не вдаваться в подробности. — Мне помог друг. — замечаю, как Эрик закатывает глаза и заметив мой взгляд, удивленно выгибает левую бровь так, что она чуть ли не взлетает до потолка. — Он сообщил мне, когда мимо моего поселения будет проезжать поезд с новобранцами и принес одежду, чтобы я смогла… ну, сойти за члена фракции. Дальше — просто дело техники и везения. — я пожала плечами и опустила глаза в пол. Словно прочитав мои мысли, лидер искренних с легкой полуулыбкой, будто бы, понимая, что я хватаюсь за соломинку в виде своей лазейки, поспешил исправить свою оплошность: — А зачем ты бежала в Бесстрашие? — крепче обхватываю собственные плечи. Меня ломает, как ломает наркоманов по долгожданной дозе. Я не хочу быть настолько откровенной. Я не хочу, чтобы все эти незнакомцы, с интересом наблюдающие за моей исповедью, читали меня как открытую книгу. Еще раз всхлипываю и не в силах поднять голову, пытаюсь ответить: — Я… я просто так больше не могла. Я хотела жить по другому. Я считала, что нас, то есть, тех, кто родился у афракционеров… несправедливо отстранили от права выбора. — Это всё? — лидер пытается облегчить мне жизнь, уличив в сокрытие любых подводных камней. А их много. — Я… — сильнее сжимаю свои плечи. Наверное, останутся синяки. — Я хотела найти своего отца. — Почему ты решила, что тот, кого ты ищешь, именно там? Хотелось пошутить, что мне повезло бы куда больше, окажись он в Дружелюбии, но мои голосовые связки были заточены только для ответов на строго поставленные вопросы. Да и смеяться совсем не хотелось. — У меня была фотография… родителей. — снова морщусь, перевожу дыхание и продолжаю: — У мужчины, на предплечье была татуировка фракции огня. И тогда я предположила, что если и не найду своих родителей, то хотя бы что-нибудь о них узнаю. Лидер искренних кивнул. — Полагаю, тебе разрешили остаться в Бесстрашии, когда узнали откуда ты? — Не сразу. — Как лидеры узнали о тебе? — Я… я сказала. — А зачем ты сказала о себе? — голова начинает раскалываться: у меня едва ли получается утаивать детали, а Джек, в свою очередь, хочет собрать все недостающие. Стараюсь не смотреть на Эрика, но вопрос был задан, а значит, я должна ответить. — Я не хотела, чтобы пострадал другой человек. Невиновный. Чтобы выгородить меня, Эрик хотел… подставить другую девушку. Я не могла этого допустить. И я не хотела, чтобы он убивал. — Что было дальше? — Макс — главный лидер… он подумал, что я шпион. — Джек восстанавливает картинку за картинкой и я понимаю, что для справедливого суда это просто необходимо, но что делать мне? Не могу. Я не хочу это вспоминать. Кожу вновь неприятно защипало и я снова заплакала. Надо отдать должное этой сыворотке правды — я действительно чувствую очищение. — Как же они разрешили тебе остаться? — Они… они допрашивали меня. И после долгих и упорных… переговоров я смогла убедить их, что никакой я не шпион. Кажется, Джек понял, что под переговорами я имела в виду пытки и не стал задавать дополнительных вопросов. Но все и так всё поняли. — Почему лидер Эрудиции так тобой заинтересовалась? — Я дивергент. — на этот вопрос ответить было легко. Проще, чем на предыдущие, во всяком случае. — Как ты узнала, что ты дивергент? — Эрик… решил проверить меня на симуляции. Я была немного… отстающим новичком, поэтому и проходила её отдельно от остальных. По итогам симуляции оказалось, что я подхожу всем фракциям. — А что было потом? — вот, он еще раз проводит острым лезвием по незажившей ране, по еще сырой памяти, воскрешая, пожалуй, те воспоминания, которые я больше всего хочу забыть. — Эрик хотел убить меня. Таковы правила: дивергенты — опасны и должны быть уничтожены. Но… он не смог. И вместо того, чтобы пустить пулю мне в сердце, он… в общем-то… женился на мне. Вот так вот. — осознав смысловую абсурдность сказанных слов, я истерически захихикала, прикрывая правой рукой рот, а левой, совсем машинально, коснулась обручального кольца, которое все еще и несмотря ни на что висело на моей шее. Замечаю, как сощуривается Том, а вот на Эрика принципиально не смотрю. — Тебе не показалось это странным? — Когда в тебя целятся из пистолета… многое становится неважным. Я просто хотела жить. Но да, я не понимала, почему он так поступил. Да и сейчас, не уверена, что понимаю. — Продолжай, Лина. Джек больше не перебивал меня, а я продолжила свой рассказ: о том, что Макс шантажировал меня, о том, что он хотел избавиться от Эрика, о том, что Майкл — давний друг Эрика, объявился и это он был тем, кто ранил меня тогда, в квартире. Рассказала и о том, что по мнению Майкла, Макс хотел убрать меня, а не Эрика вовсе. Он шел сопутствующим бонусом. Рассказала о том, как нам пришлось бежать и прятаться в лесу, как мы попали в Эрудицию и как Эрик, являясь моим мужем, с легкой руки разрешил своей матери и лидеру эрудитов по совместительству ставить на мне опыты. Рассказала про то, что нашла таких же заключенных, как и я, среди которых был Том и конечно, своими словами рассказала про то, как мне удалось покинуть этот ад. Чем больше я говорила, тем сильнее чувствовала облегчение и вот, под конец своего рассказа я уже даже не дрожала и не плакала. Это действительно чертовски классные чувства. Облегчение и свобода. Все слушали внимательно, ловя каждое мое слово и не перебивая. Я не смотрела в толпу, постоянно отводя взгляд то влево, то вверх. Говорила так, как было — без прикрас и эмоциональной окраски. Сухая правда. Моими глазами. Вот так вот. — Благодарю за честность, Лина. — Джек кивнул и я почувствовала, как некогда напряженное тело, расслабляется — действие сыворотки правды закончилось. Хо-ро-шо. Уйдя за свою мини-сцену, оставляя всех наблюдающих перешептываться и делать свои выводы, я скатилась по стене и запустив руки в волосы, закрыла глаза. Я совсем сбилась с дороги. Понятия не имею, как мне быть дальше. Искать отца? Как? Начинать всё заново? Снова? — Ты действительно так и не поняла, почему я не убил тебя? — слышу до боли знакомый голос прямо над собой и зажмуриваюсь. Пожалуйста, пусть всё это будет сном. Я не хочу думать об этом, не хочу отвечать на провокационные вопросы, не хочу снова погружаться в это. Я просто не хочу. Не могу. Больше так не могу. — Есть кое-какие предположения, если честно. — медленно поднимаюсь на ноги и даже рискую посмотреть прямо ему в глаза. — Поразительно, Эрик. — закусываю губу, тщательно подбирая слова, но в голове такая неразбериха, что говорю то, что приходит на ум. — Ты единственный мужчина в моей жизни. И ты худший из всех возможных. — Спасибо за комплемент… — кажется, он растерялся. — Эрик, я не знаю, что мне дальше делать. Я просто… я просто… — Я понимаю. — он спокойно кивает и протягивает мне белый конверт. — Я знаю, что у меня не простой характер и из-за этого чаще всего ты… бываешь несчастной, но я буду стараться измениться. Потому что я… мне кажется… потому что я… — на мгновение показалось, что он хотел сказать те самые слова, с которых начинается точка невозврата, но это Эрик. Он всегда тщательно подбирает слова. — Потому что ты единственная из всех, кто… делает меня человеком. И это чувство… Лина, оно ново для меня, потому что раньше такого никогда не было. Но впервые в жизни, мне кажется, что я делаю что-то стоящее, что-то правильное. Не для себя. Для тебя. Я опешила от такой непривычной и неприсущей ему искренности. Перебрал с сывороткой? Он уже не смотрел мне в глаза и просто протягивал какой-то унитазно-белоснежный конверт. Руки немного дрожат и скрывать это от него бессмысленно. — Майкл не нашел твоего отца. — ах, вот оно что. Что ж, с чего начала к тому и вернулась. Только шрамов побольше. Во всех смыслах. До слез обидно, на самом деле. Стольким пришлось пожертвовать ради того, чтобы хотя бы попытаться и вот, я у разбитого корыта. — А я нашел. Ноги подкосились. — В этом конверте ДНК-тест. Его было легко сделать, пока мы были в Эрудиции. Джанин рассказала мне, что Том и есть тот самый бывший лидер Бесстрашия, так что, мне просто нужно было удостовериться. Открой, если хочешь. Или разорви. — Ты понимаешь, что только что уронил кирпич мне на голову? — Нет ничего такого, чего бы твоя голова не выдержала. Это уже неопровержимое доказательство. — замечаю намек на улыбку и делаю глубокий вдох. Кажется, вот и все. Вся правда в паре строчках на листе в этом конверте. Всё, к чему я так стремилась, всё, из-за чего была заварена вся эта каша — все вот тут. Ответы на все мои вопросы сейчас у меня в руках, в формате А4. Прямо сейчас. Мир сужается до белого прямоугольника и я даже не замечаю Эрика, который внимательно наблюдает за мной. — Я не знаю, что будет хуже: то, что я нашла своего отца, то, что нашла его таким образом или же, если бы вовсе не нашла его. — Я думаю, что ты сама всё понимаешь. Ты не хотела быть одна, ты всегда хотела семью. Должна быть рада. — Надо быть осторожнее со своими желаниями. Осторожно рву конверт и достаю вложенный в него, сложенный пополам лист. Сердце бешено колотиться, колени трясутся, руки дрожат. И совсем не важно, как я выгляжу сейчас в его глазах. Первое, что бросается в глаза — это цифра 98,9% выделенная жирным шрифтом. Рядом слово: «совпадение». Совпадение… совпадение… Вот оно, значит. Совпали. На целых 98,9%. Сов-па-ли. — Мне… Я… Я хочу в свою комнату. — складываю лист обратно и уже собираюсь развернуться и покинуть коридор, как замечаю, что Эрик собирается идти за мной. Или со мной. — Нет, — поворачиваюсь к нему и выставляю руки вперед, — Не провожай меня. — чувствую его сердцебиение под правой рукой и мне становится очень стыдно… чертовски стыдно за то, что отстраняю его. Но так будет правильнее. Да?.. — Лина… — он собирался сказать что-то еще, но я больше не могу. Не могу слышать его голос, не могу. Не сейчас. — Нет. — он еще пару секунд смотрит на меня, явно ища подвох в моем отказе и не найдя его, покорно делает шаг назад. Не похоже на Эрика, но у меня нет времени и желания разбираться с его страной послушностью. Раньше он и под пытками не уступил бы. Поднимаюсь в комнату, которую мне предоставила фракция искренних на момент моего пребывания в ней, закрываю дверь и сажусь на кровать. Вот и все? Еще вчера тот самый человек, который сейчас где-нибудь за стенкой казался таким далеким, таким, до которого не дотянуться, не обнять. И вот, сейчас до него, практически в прямом смысле — рукой подать. Но готова ли я? Нужно ли мне это? Воспоминания не оставляют меня и перед глазами, как быстрые сюжеты черно-белой киноленты, как слайды не очень хорошей презентации мелькают те обрывочные образы, которые раньше я воспринимала как просто плохие сны. Например, как тогда, когда Том обидел Сару. А теперь, у кошмаров есть лицо. И это лицо моего отца. Зато теперь понятно, в кого у меня дурные гены. В дверь постучали и быстро положив конверт под подушку, я, в полной уверенности, что это Эрик, поспешила открыть ему, на ходу говоря, что устала, хочу побыть одна и переварить всё произошедшее. — Знаешь, нельзя быть таким навязч… — не успеваю договорить, как вместо ожидаемых серо-голубых глаз вижу тёплые карие. — Таким…? — Ты? — Я. — ему неловко, я чувствую это, но я в шоке и выговаривать что-то внятное этому человеку сейчас в мои планы уж точно не входило. Я еще не все обдумала для того, чтобы разговаривать с ним. Как вообще себя надо сейчас вести? Кинуться ему на шею, сходить вместе в парк атракционнов, купить одну сладкую вату на двоих? Или выгнать его, аргументируя нежеланием его присутствия в своей жизни? Но так ли это? Действительно ли мне не нужно его присутствие? Или я даже сама с собой не могу быть честна и не могу просто признать, что мне нужен мой… папа. — Ты? — Я… — он опускает глаза, делает глубокий вдох и продолжает: — Впустишь меня? — В свою жизнь? — Пока, думаю, комнаты будет достаточно. Делаю несколько шагов назад, давая ему понять, что он может зайти, что он, собственно, и делает, спустя пару напряженных секунд, предусмотрительно не закрывая дверь до конца, а лишь просто прикрывая её. — И как мне теперь тебя называть? «Папочка»? — чувствую себя тем самым гадким приемным ребенком, который обижен на весь мир и отравляет жизнь своим родителям. — Ну, только если сама этого хочешь. — Я хочу знать. Всё. И с самого начала. Без тайн или недомолвок. Больше никаких секретов. — Могу присесть? — он кивает на кровать и делает несколько шагов к ней. — Если так твой канал правды откроется быстрее, то можешь даже лечь. — он ухмыляется и обходя меня, уверенно присаживается на кровать. Развернувшись к нему лицом, я сложила руки на груди, всячески пытаясь показать, что с нетерпением жду продолжения разговора. Том начал с того, как он познакомился с женщиной по имени Вивьен — моей мамой. Сказал, что у нее, как и у меня, были точно такие же каштановые волосы, которые он любил накручивать на указательный палец. И такие же золотисто-карие глаза. При упоминании о моей маме его выражение лица смягчалось, а медовые карие глаза теплели еще больше и становились больше похожи на карамель. Он отзывался о ней по теплому, иногда даже казалось, что он всячески защищает даже её имя и это не могло не подкупать. Слушая его мне хотелось поверить в такую любовь, о которой даже мечтать боятся. А ведь это действительно была любовь. Чистая, неприкосновенная, непокорная, всеобъемлющая, сводящая с ума. Эта любовь подарила этому миру новую жизнь и хоть эта самая новая жизнь пока не в восторге от всего происходящего — для нее большая честь быть плодом этих чувств. Эта та самая любовь, которая была выше облаков, красивее, чем самые красивые созвездия, безумнее, чем самый неистовый поток, роднее, чем самое родное. Эта именно такая любовь, которую нельзя описать, но обязательно, хотя бы раз в жизни, нужно почувствовать каждому. Тому посчастливилось быть участником таких чувств и сейчас, он, с горящими глазами пытался донести их до моего понимания. И хоть я точно знала, чего хотела бы, но все-таки, слабо верила, что когда-нибудь получу это. Всё просто: я хочу просто одного человека. Дружбы, смеха, любви, и чтобы был кто-то, кто смотрит со мной в одну сторону, кто-то, кто принимает меня, кто не обидит меня и не оставит. Надежный тыл, который всегда прикроет мою спину. Я не хочу страсти, бурлящих через край эмоций, бурных ссор и громких примирений после — мне этого с головой хватило за прошедшие пару недель. Я хочу доброты. И все же, не мечтать о такой любви — настоящий грех. Он рассказал, как Вивьен шпионила для него, будучи личным помощником Джанин и как бездушный лидер эрудитов начала охоту на дивергентов, не щадя на своем пути ни женщин, ни детей. Время действительно было темное. Поняв, что в её рядах шпион, Джанин допрашивала тех, кто был вхож в её близкий круг общения сывороткой правды и как человек, который недавно был подвергнут её действию, я, конечно же, поняла, что у моей мамы не было шансов. За рассказанную правду её казнил Макс — тогда лишь инструктор, а теперь уже бывший лидер Бесстрашия. Мерзкий тип. Он рассказал, как спрятал меня в поселении изгоев, у Сары и что первые несколько лет, которые я благополучно забыла, мы кочевали из поселения в поселение, мастерски заметая свои следы. Таким образом, со временем, Джанин потеряла со мной связь и больше уже не следила. Это, кстати, Том выяснил совсем недавно и для него многое встало на свои места. Джанин знать не знала кто я и где я, но это не мешало ей искусно дергать за ниточки, используя Тома как подопытного кролика. То, что я оказалась в Эрудиции — лишь горькое, но всё-таки, случайное стечение обстоятельств. Том рассказал мне и о той ссоре с Сарой, которую я смутно помню. Оказывается, я случайно споткнулась и сильно ушиблась головой, от чего воспоминания просто… исчезли. Он думает, что они не совсем исчезли, просто таким образом детский мозг защищался от совсем не детской жизни и если честно, я его понимаю. К концу его рассказа я поняла, что плачу, старательно сдерживая застрявшие комом в горле настоящие рыдания. — Я понял, что ты моя дочь тогда, когда услышал твою гневную речь в столовой, помнишь? Пазлы сложились, я просто сопоставил то, на что намекал Эрик и то, о чем догадывался я сам. А потом этот тест… он лишь подтвердил наши догадки. Мне хотелось обнять его и от души поплакать на крепком отцовском плече, но я просто не могу себе это позволить. Это странно. Я только что нашла того, кого искала всю свою жизнь, вот он, протяни руку, потрогай и поймешь, что он настоящий и он, кажется, меня действительно любит. Я не одна. Понимаете? Я просто больше не одна. Том так же рассказал мне, что финальным мазком на этой картине был арест Макса. Он мертв. Выстрелил себе в голову, когда понял, что Джанин уже вне игры и теперь возьмутся за него. Как по мне, то он очень легко отделался. А я бы очень хотела, чтобы он страдал. — Теперь ты можешь вернуться в Бесстрашие. Мы все можем. Все закончилось и ты… ну знаешь, в безопасности. Теперь у тебя есть я. И я не дам тебя в обиду, я обещаю. — совсем не заметила, как оказалась сидящей рядом с ним, на кровати. Том протягивает ко мне руку, кладет её на плечо и притягивает меня к себе, крепко обнимая. А я уже не стесняюсь и кажется, слезами промочила его серую футболку. Не знаю, сколько времени мы так провели, но когда я от него, наконец, отодвинулась, я поняла, что совсем не чувствую носа. Представляю, какой он теперь красный и огромный. Потрясающе. — Это действительно все? — Действительно. — он гладит меня по плечу, как будто бы пытаясь согреть меня и я послушно кладу голову ему на грудь. — Кто теперь займет место главного лидера в Бесстрашие? — всхлипываю и тыльной стороной ладони вытираю с лица слезы. Кажется, сделала только хуже. — Не знаю. — он пожимает плечами и заправляет мне за ухо непослушные пряди. — Делают ставку на меня, но я не уверен, что мне это нужно. — А кому тогда это нужно? — Эрик, вроде бы, не так уж и плох. — Тогда мы уже не успеем спасти выживших членов этой фракции. — я хихикаю и поднимаюсь с кровати. — Мне нужно умыться. Не жди меня, ладно? — он несколько секунд пристально смотрит мне в глаза и медленно кивает. — Эй! — делаю глубокий вдох. Мне это тяжело дается. Но сейчас самый лучший, самый подходящий момент для того, чтобы сказать, то, что хочу. — Я рада, что ты жив, Том. И я рада, что ты меня нашел. Я рада, что… именно ты оказался моим папой. — он улыбнулся мне и уже выходя из комнаты, практически переступив порог, снова повернулся ко мне и окликнул: — Эй, Лина, с днем рождения! Прости, что у меня нет для тебя подходящего подарка, не против, если я искуплю свою вину в другой раз? — Том выжидающе посмотрел на меня, а я, широко улыбнувшись, сказала что-то вроде «Конечно. В другой раз». Отец был удовлетворен ответом и вышел из комнаты, на сей раз, плотно закрывая за собой дверь. Умывшись обжигающе ледяной водой, я собрала свои вещи: они уместились в небольшую спортивную сумку, да еще и с большим запасом. Часы в моей комнате показывали половину восьмого, а картина за окном доказывала это, открывая глазам прекрасный вид опускающегося оранжевого солнца.Если есть возможность и желание, то предлагаю включить песню Ólafur Arnalds, Arnór Dan — So far
Комната окрасилась в красный. Красиво. Очень красиво. И наконец, сделав глубокий вдох, и проведя глазами в последний раз по этой комнате и пейзажу за ней, я закинула сумку на плечо и поспешила покинуть главный офис искренних. Эрик стоял прислонившись к капоту своей машины не далеко от главного входа. Буквально, в паре метров от него. Не столкнуться с ним покидая эту фракцию просто не получилось бы. Увидев меня, он затушил свою сигарету. Такое ощущение, что я вот-вот разрыдаюсь. — Я была рада возвращаться с тобой в Бесстрашие живой. Но в этот раз… наверное, без меня. — он моментально напрягается и от расслабленной позы пару секунд назад не остается и следа. — Сам подумай, — я пытаюсь смягчить удар, но глаза предательски заслезились, — Что меня там ждет? Друг-предатель? Я просто… — правая рука машинально тянется к обручальному кольцу, которое все еще покорно висит на шее. — Я просто чертовски устала. — Адама будут допрашивать на следующей неделе. — Эрик реагирует моментально, ища за чтобы зацепиться в моих словах. Но не будем забывать, что хоть он и не совсем эмпат, он всё же бывший эрудит и к тому же, знает меня. Иногда даже слишком хорошо. — Но дело ведь не в нем, да? — Да. — пытаюсь улыбнуться ему и терзаю клыками нижнюю губу, потому что, если честно, не очень получается. — Совсем не в нем. Непривычно холодные пальцы коснулись моей щеки, а я измотанно прикрыла глаза. Их резало, но слез уже не было, и это было хорошо. Я не хотела плакать при нем. Закатное солнце сжигало кроны могучих деревьев и било по глазам, отражаясь от оконных стекол. — У нас есть шанс прямо сейчас начать всё заново. Ты больше не изгой. Да и не думаю, что мне это важно. — я видела, что он нервничает и у самой задрожали руки. Воспоминания для меня были очень похожи на кислоту, которая оставляла омерзительные ожоги, но потерять их, отказаться от них… этого просто нельзя допустить. Воспоминания важны. Хотя бы для того, чтобы выучить из них уроки. Хоть и не всегда приятные. — Эрик, пожалуйста… — Садись в машину, Лина. — вижу, как его руки сжимаются в кулаки. Взгляд требовательный, почти угрожающий, а желваки ходят ходуном. Я все еще испытываю страх, смотря на этого мужчину. Великолепен и опасен в своей ярости. До мозга костей собственник и терпеть не может, если ему перечат. — Не сяду. — Ты стала плохо меня понимать? Я велел тебе сесть в машину. — Нет. — Не зли меня. Садись. — Не сяду! — вокруг нас никого не было, но вне всяких сомнений, мой голос доносился до всего первого этажа главного здания искренних. — Это не нормально! Всё это не нормально, Эрик, ну как же ты меня не понимаешь! Почему ты… почему ты никак не можешь меня понять! Хотя бы на секунду, пожалуйста! — теперь он держит меня за запястье, а я уже забросила все попытки вернуть его себе обратно. — Эти наши отношения — они не были нормальными ни секунду! Эрик, я не готова, я не могу, я устала! Ты, как болото, которое затягивает в себя людей. Темное, тягучее болото. И ты всех тянешь в свою тьму. Кем нужно стать, чтобы выжить рядом с тобой, а? Кем?! Если ты снова захочешь полюбить кого-то, то не люби, слышишь? Не смей. Твоя любовь, твоя забота, твоё участие — это больно! Ты жесткий человек, ты скала. Тебя невозможно сломать, ранить или задеть, но я вот не такая! Я слабая. Я не такая как ты. И уж точно не такая, какой бы ты хотел видеть меня! Я своими глазами вижу, как мои слова причиняют ему практически физическую боль и как мужественно он старается с ней бороться. Значит, выходит, не такой уж он и неуязвимый. — Я вижу тебя сейчас! И мне этого достаточно! — он все еще не отпускает моей руки и я вижу, как он поджимает губы в тонкую полоску настолько сильно, что они белеют. — Просто садись в машину. Мы вернемся, выспимся и обо всем поговорим, обещаю. Но сейчас сядь в машину. Надо смотреть правде в глаза: Эрик оставил в моем сердце незаживающую рану. Она все еще кровоточит и если бы я вняла ее молитвам, то уже сидела бы на пассажирском сиденье. Если бы… — Ну что с тобой такое? Я всё пытаюсь тебя понять, но у меня не получается, хоть убей, не получается! «Будь возле меня, но не будь рядом со мной», «сядь в машину», «уйди», «слушай меня», «спи», «ешь», «не тупи» — от тебя одни команды! Почему ты не можешь сказать мне не «садись в машину», а «я тебя люблю», например? — Садись. В. Машину. — И я тебя. Перед глазами заплясали искры. Видимо, от голода и всего пережитого я была на грани того, чтобы потерять сознание. Нет, сейчас нельзя. Совсем нельзя. Надо взять себя в руки и не быть слабой и безвольной девушкой, какой он привык меня видеть. Сердце разлеталось на осколки, и мой мир вместе с ним. Я видела, как менялся Эрик, я видела, какая у него душа на самом деле, я знаю, каким он может быть. Но я больше так не могу. Просто не могу. — Когда-нибудь, я стану свободной. После всей этой боли, после тебя. Ты тоже освободишься, вот увидишь! — провожу свободной рукой по его скуле, но он снова перехватывает ее и не отпускает. Вот так я добровольно сама сдалась ему двумя руками. — Просто… сейчас самое время, чтобы сказать «прощай». — Пожалуйста, не уходи. — совсем неожиданно его голос стал тихим даже каким-то неуверенным. Большим пальцем он еще пару мгновений нежно поглаживает мою правую руку, а затем, очень аккуратно, даже бережливо, отпускает. Втягиваю свежий вечерний воздух и расстегнув цепочку на своей шее, вкладываю её ему в ладонь. — И я тебя. — повторяю я и поднявшись на носочки, обнимаю его за шею и практически невесомо целую в колючую щеку. Уходить всегда тяжело, всегда сложно. Даже, когда это самый осознанный выбор, даже, если ты сама хочешь уйти. Даже если понимаешь, что это просто необходимо. Обоим. Правда в том, что связи, которые так больно устанавливались быстро не рвутся. Чье-то сердце будет разбито и эту неизбежность надо просто принять. Даже если это сердце — мое собственное. Это была долгая дорога. От перепуганной девочки-изгоя до той, кем я являюсь сейчас и кем мне еще предстоит стать. У меня получилось: худо-бедно, но я отвоевала свою жизнь и теперь самое время, чтобы начать её проживать. Западная часть неба окрасилась красным и кое-где, даже, малиновым. Теплый ветер развевал отросшие волосы, чем я успешно маскировала слезящиеся глаза. Путешествовать автостопом и в полном одиночестве совсем небезопасно, но пистолет, лежащий на дне моего рюкзака придавал немного уверенности. Надеюсь, я никогда его не использую. Я зашагала в противоположную от Эрика сторону, будучи в практически полной уверенности от того, что делаю. Часть моей души умерла вместе с Сарой. Еще частичка — там, на поле с подсолнухами. Сейчас кажется, что я разбросала душу по всему Чикаго. И еще одна часть моей души умирает прямо сейчас, когда я спиной повернулась к мужчине, которого кажется, не смотря ни на что и вопреки многим благоразумным доводам, полюбила. А полюбила всем сердцем. Последний раз поднимаю голову вверх. Да уж, закат сегодня невероятный. «Счастливый у меня день рождения», — грустно улыбаюсь собственным мыслям и иду к выходу из фракции. Охрана без проблем пропустила меня и как только я переступила контрольно-пропускной пункт, то почувствовала себя приторно свободной. И опустошенной. Мысленный образ Адама появился перед внутренним взором: с его озорной улыбкой, крепким рукопожатием и теплым взглядом. Впервые за долгое время мысли о нем не причиняли мне боль, не царапали душу, выворачивая её наизнанку. Все же, я не хочу, чтобы ему было плохо. Я перевела взгляд на змейкой извивающуюся пустую дорогу и вздохнула. Да, это путешествие обещает быть долгим. — Так давай, Лина, — пробормотала я, обращаясь к самой себе. — Иди вперед. Ты справишься. И я пошла. Пошла, оставив позади вновь обретенного отца, мужчину, за которого отдала бы сердце и возможность благополучно жить в фракции огня, имея перед собой одну единственную цель — найти настоящую себя, научиться жить эту самую свою жизнь, узнать её с разных сторон и обязательно увидеть море. Может быть, мы с Эриком вновь встретимся когда-нибудь снова, я коснусь его щеки или положу голову ему на плечо, немного поплачу и скажу, как сильно тосковала. Но это будет совсем другая история. А пока, с днем рождения, Лина.