Мы — легенда

Возле побережья реки Уилламетт устроили привал. Кид расставил часовых, раздал указания, попытался проинспектировать будущий ужин — в котле парни варили что-то вроде походной каши с тушёнкой, которую Хоукинс пожертвовал на благо группы, — но его прогнали со словами «Отстань, мешаешь». Со стороны, если игнорировать в большинстве своём хмурые лица и оружие, можно принять их компанию за разнокалиберный сброд, решивший выбраться на пикник после тяжелой трудовой недели. Только вот Хоукинс давно забыл, какой сегодня день и не был точно уверен в дате. Он сбился со счёта на второй месяц, когда из-за усталости проспал несколько суток в стогу сена на поле — чудо, что на него никто не наткнулся и не покусал для профилактики. С того момента числа и дни перестали иметь хоть какое-то значение. ― Надеюсь, про раздевание тоже было шуткой? ― спросил Базиль у Кида, заметив, что парень увязался за ним к реке. ― Напоминаю, нож всё ещё у меня. ― Я просто постою на берегу, мало ли что, ― фыркнул Кид. Закат вызолотил его волосы, когда-то покрашенные в радикально-красный, но с течением времени краска сошла, оставшись только у корней. Тёмно-рыжие, почти медные, они в лучах солнца казались облитыми свежей кровью. Хоукинс позволил себе любоваться на них дольше положенного и, когда Кид осознал внимание к своей персоне, быстро отвернулся и принялся снимать пропыленную, потную одежду. Ему дали что-то приличное на смену, но старое выкидывать глупо. Хоукинс с наслаждением окунулся в ледяную воду с головой, задержал дыхание, отсчитывая секунды, и вынырнул, чувствуя, как жар наполняет всё тело, прогоняя одеревенелость и скованность. Организм устал и требовал отдыха, но сперва нужно было как следует вымыться. Подобная роскошь может не представится больше вообще. Когда тихо, не нужно бежать от стада Ходячих, а твою спину прикрывают не друзья, но временные союзники. И не только прикрывают. Взглядом Кид почти просверлил между лопатками Базиля дырку. Смотрел и ниже, естественно, а жар и не думал спадать, откликаясь не только на ледяную воду. Хоукинс совершенно отвык от присутствия рядом живых и разумных людей. Отвык, что смотреть на него могут не как на бегающую еду, а откровенно, с удовольствием. Льстило самолюбию и возвращало душе то, что практически ссохлось за бесконечно долгие месяцы одиночества. Чувство признательности. Благодарность. Хоуикинс обернулся к Киду, убрал мокрые волосы со лба и попробовал улыбнуться. Получилось плохо: уголки губ приподнялись всего лишь чуть-чуть, создавая скорее намёк на улыбку, чем её настоящий облик. ― Спинку потереть? ― нагло спросил Кид, и Базилю вдруг стало так смешно, что только повторное погружение выбило вместе с воздухом из лёгких пузырьки веселья. С ним заигрывали! В прежнем «нормальном» мире он бы проигнорировал подобное с величайшим презрением и даже оскорбился бы, но некоторые вещи кардинально меняют привычные представления о нормальности. ― Рот закрой, птица залетит, ― из воды Хоукинс вышел не спеша, наслаждаясь слабым теплом солнца, которое светило прямо на влажную спину. Кид протянул ему невесть откуда добытое полотенце, и это был жест своеобразного примирения ― один ляпнул глупость, второй подхватил. ― Ты давно собрал группу? Кид подождал, пока Хоукинс оденется и ответил уже в лагере. Небольшой огонь под котлом не давал много тепла, но с ним было уютнее, чем без него. С влажных волос Хоукинса капала вода на новые штаны, оставляя тёмные пятна. Он попросил иголку с ниткой и принялся зашивать прорехи на куртке, пыльной, грязной, но всё ещё относительно крепкой. Кид прихлёбывал горячую кашу и рассказывал про то, как нашёл своих людей, как они вместе исколесили несколько штатов, как теряли друзей и как выбирались целыми из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Базиль молча зашивал рукав, откусывая нитку зубами у самой ткани, а после выпрямлялся и откидывал назад волосы, чтобы не мешали. Киллер слушал убаюкивающие басни капитана и смотрел на Хоукинса поверх своей миски. Долго смотрел, внимательно. Недоверие никуда не делось, но пока они в одной команде и Кид считает этого странного парня товарищем, ущемлять его в чём-то было бы свинством. Киллер тихо окликнул Хоукинса: ― Лови, ― реакция у него на зависть многим. Ни следа удивления на бледном лице, а рука крепко держала пойманную вещь. Хоукинс разжал пальцы и посмотрел, что к нему прилетело. ― Так удобнее. Дешёвая «резинка» для волос позитивного оранжевого цвета. Такие давали детям вместе со жвачкой как приятный бонус. Девчонки обожали заплетать косички с кучей разноцветных резиночек. Хоукинс хотел с гордым видом отказаться и кинуть глупую вещь в еле горящий костёр, но поймал напряжённый взгляд Кида, который наверняка что-то понял, но вот объяснять не спешил. Аккуратно разгладив рукав зашитой куртки, Хоукинс сложил швейные принадлежности и без лишних слов благодарности перехватил заколкой волосы у самого основания шеи. Несколько прядей всё равно выбивались и лезли в глаза, но это можно стерпеть. Он мог ошибаться, но Киллер, сидевший всё это время как на иголках, судорожно выдохнул, расслабился и вернулся к остывшему ужину. Спрашивать, откуда у сурового на вид мужчины детская вещь, Базиль не стал — это не его дело. Однако от предложения первую часть ночи провести на ногах, защищая вместе с другими стоянку от Ходячих, не отказался. Равноценная плата за относительный покой, сытый желудок и чувство некой близости, ранее испытанной разве что во время последней тёплой встречи с родителями. Хоукинс взял ружьё, повесил на плечо и отошёл к дальнему фургону, который стоял ближе всего к дороге, ведущей обратно в город. Оттуда могли приползти мертвецы, привлечённые шумом и светом. Ночью их набеги страшнее всего. Кид замолчал, решив отчего-то, что сеанс бесконечного говорения на сегодня окончен, и с непривычно серьёзным, как решил про себя Базиль, видом забрался на крышу другого фургона. Он любил наблюдать с высоты. Что ж, у каждого свои тараканы. Ночь прошла удивительно спокойно, даже слишком. Всего трое одиночек пытались прорваться в лагерь, но их быстро и бесшумно успокоили. Завтракали остатками каши, сонно переругивались и мешали спать тем, кто дежурил первым. Хоукинс чувствовал, что без него не уедут, так что лежал в спальнике, пытаясь ухватить за кончик тонкую нить сна и подремать ещё хотя бы пять минут. Непозволительная роскошь теперь разрешалась, потому что вокруг ходили живые люди, пусть громкие и несдержанные, но от их присутствия пропала необходимость всё нести на себе. Хоукинс натянул тонкую ткань спальника почти до лба и не двигался, пока его не тронули за плечо. ― Вставай, ― бодрым тоном сказал Кид, у него словно был запас энергии и энтузиазма на все случаи жизни. ― Уже все проснулись, одного тебя ждём! Ложь. Хит ещё лениво зевал и чесал татуировки на шее, пока вокруг него суетился Вайэ и подгонял к фургону. Парни собирались, но не спеша, с приятным ощущением чего-то хорошего или, по крайней мере, не плохого. Человека по имени Апу Хоукинс не видел, но из ближайшего фургона доносилось тихое пение. ― Держи бритву, у тебя десять минут. Так Кира сказал, ― Кид широко улыбнулся, оставил возле спальника бритвенный станок и ушёл куда-то. Лежать дольше не было смысла – сон растворился в холодном утреннем воздухе, ветре, летевшем от реки, и шуме голосов. Хоукинс встал, аккуратно сложил спальник и засунул его в багажник к остальным. Вещи старались беречь и не разбрасываться ими. Спать на голой земле не так уж и страшно, но рано или поздно наступит зима, а болеть во время зомбиапокалипсиса всё равно что подписать себе смертный приговор. К реке Хоукинс пришёл один. Ледяная вода смыла сонливость, взбодрила. Обходиться без мыла и прочего быстро привыкаешь, так что отсутствие пены для бритья ничуть не смутило. Огрызок чего-то неопознаваемого неплохо пенился, так что удалось срезать щетину в два захода. Хоть царапины от лезвия жгли кожу, Хоукинс с удовольствием смотрел на своё гладко выбритое, неожиданно молодое отражение в воде. Морщинки в уголках глаз не сильно заметны при дневном свете, а сурово поджатая линия губ никого не удивит сейчас. Седые волосы у висков были свидетелями пережитого кошмара в первые дни — даже стальные нервы не выдержали бы подобного. ― Ты там всё? ― крикнул Кид, и Базиль вернулся к фургону, чтобы не задерживать группу. Одобрительные и отчасти заинтересованные взгляды не только от капитана ему польстили. ― Окей, тогда выдвигаемся! Апу, заткнись и покажи карту уже! Ты точно уверен, что то захолустье безопасно? Кид нырнул в душный фургон, жарко споря с тем самым Апу, а Хоукинса остановил Киллер и вручил снайперскую винтовку ― патроны от такой стоили в лучшие времена недёшево. Теперь они вовсе бесценны. ― Будешь на крыше. Если заметишь что-то, сообщай по рации. Без нужды не стреляй, ― предупредил Киллер, не потрудившись узнать, держал ли Хоукинс когда-либо в руках подобное оружие. Держал, конечно. Первый раз ― сегодня. Всё случается впервые. ― Увидишь стадо, через люк залезай в фургон. Эти твари могут раскачивать машины. Базиль коротко кивнул, принимая информацию к сведению, и забрался наверх. Он надеялся, что отдача у винтовки менее болезненна, чем от дробовика, потому что синяки сходят долго, а мастером стрельбы по движущимся мишеням с крыши фургона был явно кто-то другой. Нормальных людей такому не учат. Они учатся сами, если хотят жить. Через рацию Хоукинс прекрасно слышал разговоры в машине. Звонкий голос Апу сперва бил по ушам, после начал восприниматься как раздражающий, но в целом терпимый шум. Кид относился к этому парню снисходительно, хотя и слушался его, почему-то веря в безопасность некоего забытого богом городка недалеко от гор. Может, населения там не очень много, но тринадцать человек вряд ли зачистят целое селение, если оно всё не ушло куда-нибудь в поисках пищи. А если осталось, то их ждёт горячий приём. Апу взялся настраивать гитару спустя примерно три часа непрерывной езды. Где он её добыл, непонятно, но сильно сокрушался, что Кид не разрешил взять трубу или, например, контрабас. Видите ли, звук лучше. Кид матерился и говорил, что мертвякам его музыка как аперитив перед обедом, улучшает аппетит и притягивает к источнику звуков. Апу соглашался, но всё равно мучил несчастный инструмент, желая то ли подействовать на нервы окружающим, то ли таким способом отвлекаясь от тяжёлых мыслей. Хоукинс повидал немало людей, и почти у каждого за душой была драма, причём не надуманная, какими их показывали в сериалах и фильмах, а реальная, жестокая, такая… обыденная. Об этом не говорили, потому что не принято, но по взглядам легко узнавался тот самый острый блеск, появлявшийся после горьких утрат. Кид шутил, развлекал, порол откровенную чушь, и это спасало от сумасшествия. Поглядывая на дорогу, Хоукинс слушал и всё чаще проваливался в мрачную меланхолию, от которой, казалось, избавился три месяца назад. Ходячие отлично выбивали подобную дурь из головы. Когда-то мелочные, бытовые или личные проблемы выглядели чем-то непреодолимым, страшным, ужасным, они расшатывали жизнь и делали её невыносимой. Прошло совсем немного времени, но проблемы и проблемки, волновавшие раньше, ожидаемо скукожились или вовсе исчезли, превратившись в пыль. Люди поразительно слепы и не замечают собственного счастья. Пока их не ткнут носом в дерьмо, оценить выпадавшие шансы они почему-то не могут. Хоукинс с глухим недовольством провёл пальцем по светлому ободку на коже и переключил всё внимание на дорогу.