Мы — легенда

― Добро пожаловать в Ад! ― жизнерадостно объявил Апу, тыкнув узловатым пальцем с обкусанным ногтем в небольшой кружок на карте. ― Да не смотрите на меня так, не я название этому месту придумал. Там моя бабка жила, место глухое, дороги заросли, когда я ещё под стол ходил, так что вряд ли мы увидим аншлаг. Если повезёт, даже живыми останемся. Члены группы многозначительно промолчали. Все знали, что «везёт» ― понятие растяжимое и вообще не про них. ― Ладно-ладно! Суть не в этом. Я помню, что там была психбольница, да, в маленьком городишке! И вот, у неё бетонный высокий забор, ворота стальные, а внутри можно хоть кислотный дождь пересидеть. Бабки таскали больным консервы всякие, бельё, вещи, короче, полный набор. Если отобьём психушку и устроимся там, то потиху и весь городок очистим. Неплохо же? ― Бредовый план, я говорил, ― вздохнул Кид, глаза его в полумраке фургона возбуждённо сверкали. ― Мне нравится. Сколько, ты говоришь, там народа? ― Когда я мелким был, душ сто. Сейчас расплодились, конечно, но мы ж умные, на таран не полезем, ― Апу с надеждой посмотрел на лидера группы. ― Не полезем же? Кид, не слушая, ностальгически протянул: ― Эх, жаль, что танка нет… Хоукинс, всё это время молча изучавший карту, заинтересованно поднял голову. Киллер махнул ему рукой, мол, успокойся. И сказал: ― Ты получишь танк только через мой труп. Прикинь, сколько он бензина жрёт! Это прорва ценнейшего топлива на один долбанный танк! Скажи спасибо, что я тебя отговорил, а не то бы мы все давно… ― Но ведь мы могли его забрать! ― запальчиво возразил Кид. ― В штате Колорадо такой охуенный танк был, закачаешься! Даже со снарядами. Да на таком можно даже тюрьму штурмовать и Ходячих давить, как куриц! Хоукинс прикусил губу, так сильно просилось наружу язвительное замечание на тему того, что психбольница в качестве временного (или, чем чёрт не шутит, постоянного) убежища им всем идеально подходит. ― Я тебя сейчас придушу, как курицу, ― зловеще пообещал Киллер. Апу, рассказывавший о плане специально для Хоукинса, с интересом спросил: ― Что думаешь, м? ― Без комментариев. Слова тут действительно излишни. Судя по маньячным улыбкам парней Кида, психбольницу они будут брать штурмом хоть с танком, хоть без. И никакие толпы Ходячих им не помешают. ― Тогда вперёд! ― Юстасс ухмыльнулся и стукнул ладонью по столу. ― Прижмём этих гадов и оттянемся, наконец, по-человечески! Мы, между прочим, ещё твоё присоединение не отпраздновали, ― обвиняющее протянул он, словно в отсутствии веселья виноват был сам Базиль. ― Успеем, ― пожал плечами Хоукинс. ― Я не Британская королева, чтобы меня чествовали. Лучше продумаем план наступления и сходим в разведку. Это важнее. Кид надулся, а Киллер сел за стол третьим. Обсуждение затянулось на целый час, в течение которого капитан маялся от скуки и перебирал запасы патронов, затем разбирал пистолет с закрытыми глазами, ну а под конец попытался взять в плен гитару Апу, но был отправлен на крышу ― проветриться. ― Сколько ему лет? ― вдруг спросил Базиль, сам от себя не ожидая подобного вопроса. Ему лишь теперь пришло в голову, что о человеке, который его спас, он знает ровным счётом ничего. Кроме имени и тяги к поиску смертоносных приключений на задницу. ― В январе исполнится двадцать один, ― ровно ответил Киллер и, заметив недоверчивый взгляд Базиля, чуть теплее добавил: ― Мне двадцать семь. Я этого придурка с пелёнок знаю, считай. Мы всегда дружили, хотя бил я его без оглядки на возраст. Как видишь, вырос он хорошим человеком. ― Такого, как он, раньше назвали бы панком и ненормальным, подрывающим устои цивилизованного общества, ― явно кого-то цитируя, рассмеялся Апу. ― А видишь, как оно всё обернулось. Меня вот перед началом этого кошмара пригласили дирижировать известным в Техасе оркестром. Целый зал для меня!.. Жаль, не вышло, ― грустно произнёс он, глядя куда-то в сторону. ― Всем нам чего-то жаль, ― Хоукинс невольно сплёл пальцы в замок, чувствуя противный холодок на спине. К откровениям он не привык. Слушать чужие истории не хотел, но к ним неожиданно тянуло со страшной силой. Больные люди чувствуют друг друга. ― Или кого-то. Кид сверху крикнул, что появилась парочка Ходячих, и душевные разговоры на этом, слава Богу, закончились. Вылазку предприняли утром, чтобы не наткнуться на… неприятные сюрпризы. Часть группы осталась страховать в фургонах, остальные взяли оружие и отправились по заросшим густым бурьяном тропинкам. Апу оказался прав: здесь очень давно не ступала нога ни человека, ни Ходячего. Городок располагался на холме, практически упираясь в горы, а если пройти немного южнее, то можно увидеть те самые поля, которые бескрайние, плодородные и так далее. На них ничего не росло, кроме дикой пшеницы и кукурузы. Некому пахать землю, некому сажать, некому собирать — все здравомыслящие люди давно сбежали, надеясь найти защиту в крупных городах. Радио в первые дни уверяло, что в Атланте и Вашингтоне образованы лагеря для выживших, что туда могут прийти все, кто остался без дома. Что в итоге? Атланта кишит мертвецами, а до Вашингтона ещё нужно добраться и не стать чьим-нибудь обедом. Кид раздражённо пнул попавший под ногу перезрелый початок кукурузы и поправил ремень дробовика. Город безмолвствовал. Ни Ходячих на улицах, ни живых. Дома, кажется, не тронуты грабежами и разбоем, останки съеденных людей не валяются на дорогах. Подозрительно, но надежда теплилась на самом дне души: вдруг здесь действительно безопасно? Разговаривая условными знаками, группа миновала несколько домов, вслушиваясь в каждый шорох. Тихо. Только ветер дёргает оставшиеся на деревьях листья. «Всё чисто», ― просигналил Киллер. Скорее добраться до психушки, проверить, сколько там мертвяков болтается, и вернуться назад — в фургонах передвигаться намного безопаснее, чем на своих двоих. Апу поманил за собой и быстро, за несколько минут, вывел группу к небольшому, но солидно защищённому зданию. Ворота приоткрыты и за ними, насколько мог видеть Кид, бесцельно шаталось около десятка Ходячих. На них висели рваными лоскутами остатки больничной одежды. Смирительные рубашки, возможно. Со стороны домов всё ещё не раздавалось ни звука, зомби не сползались со всех углов, почуяв человечину. «Уходим», ― приказал Кид, и они ушли. Вернулись через час, засев в фургонах и ощетинившись оружием, как ёж иголками. Выходить наружу пока никто не рвался, тем более что Ходячие за воротами услышали шум машин и стали бодать железные прутья, пытаясь добраться до еды. Интеллект у них отсутствовал напрочь, что существенно повышало шансы на выживание. Если бы эти твари учились на своих ошибках… Кид старался об этом даже не думать. ― Идём, парни, ― пока Ходячие заперты во внутреннем дворе психушки и не могут собраться в стадо, прикончить их по одному будет легко. Оружия хватило на всех. Хоукинс не расстался с ножом, но взял пистолет. Он думал, что повидал в жизни всё, но процесс экипировки Киллера заслуживал отдельного места в череде воспоминаний из цикла: «странные люди со странными привычками». Вместо огнестрела Киллер вооружился… мачете. Точнее, какой-то необычной их разновидностью, потому что два широких серпа годились для чего угодно, кроме кошения высокой травы. Судя по мускулатуре, замах от плеча у Киллера сокрушающий, голову точно снесёт, а в случае с Ходячими и напрягаться особо не нужно, всё равно черепушки гнилые. Киллер не соизволил ничего пояснить в ответ на заинтересованный взгляд Хоукинса. Пожал плечами, словно говоря: «Я так привык», и вышел из фургона вслед за капитаном. Первый Ходячий, сдуру выползший за ворота вперёд товарищей, получил пулю в лоб от Хита. Второго взял на себя Киллер, раскроив ему череп также легко, как нож входит в масло или свежий хлеб. Группа продвигалась вперёд быстро и неумолимо, очищая каждый пятачок пространства. Хоукинс с удивлением отметил, что может сосредоточиться на аккуратном выполнении задачи, когда за спиной есть те, кто в случае чего прикроет от опасности. Иногда по позвоночнику вновь пробегал холодок напряжения и отчуждённости, но отвлекаться на него попросту не хватало времени. Двор зачистили за считанные минуты, но кто знает, сколько Ходячих болтается в самом здании? Общими усилиями заклинившие ворота открыли. Фургоны припарковали «лицом» к выходу, чтобы иметь фору при спешном бегстве. Кид от этого беспечно отмахивался, но Киллер настаивал. Хоукинс поддержал идею, заметив, что лучше пока не разгружать машины — сперва надо проверить каждый подвал, закрепиться тут и лишь потом обживаться. Подсознательный страх оказаться в ловушке не позволял расслабиться ни на минуту. Кид неохотно согласился, ему не хотелось спорить с двумя излишне мнительными типами. Кид вообще относился ко всему слишком легкомысленно. Отчасти это подкупало, отчасти вызывало желание надавать ему по шее. ― А ты знаешь, знаешь, что Киллера прозвали Мясником? ― бубнел над ухом Апу, которому выпало идти вместе с Хоукинсом в левую часть здания. ― Ох он и зверствовал в одном штате! Я как его увидел в первый раз — бешеный просто! — чуть в штаны не наложил. И… ― Тихо, ― перебил его Хоукинс и указал парням, что шли за ними, прикрывая тыл, на дверь, откуда доносились хрипы. ― Не отвлекайтесь. Палату за палатой они очищали бывшую больницу для умалишённых, заглядывали в каждую коморку, вздрагивали от каждого шороха. Света давно не было, и полумрак в одинаковых белых коридорах навевал мысли об играх-ужастиках, которые так любили подростки. Теперь в такой ужастик превратилась их жизнь, с той лишь разницей, что в случае смерти вернуться к предыдущему сохранению невозможно. ― В правом крыле число, ― отчитался Хит, когда Хоукинс вернулся в главный зал, где они устроили что-то вроде места для совещаний. ― Никто не пострадал. Ходячие в основном в палатах заперты были, сотрудники попались всего пару раз. ― Тридцать Ходячих, ― спокойно сообщил Хоукинс. ― Трупы надо вытащить и сжечь во дворе, когда проверим всё до конца. ― Хэй, да ты никак в командиры метишь, ― хмыкнул Апу, впрочем, без недовольства. ― Думаю, Кид будет рад свалить свои обязанности на чужие плечи. ― Разве они все не у Киллера? ― изобразил удивление Базиль, и парни несколько нервно засмеялись, снимая напряжение. День выдался не из приятных. Скоро вернулись остальные. Вместе они отправили повторно на тот свет около семидесяти мертвяков. Непроверенным остался только нижний этаж: спуск в подвал был завален каким-то мусором, а за ним виднелась стальная дверь, занавешенная цепями и подпёртая щеколдой, которой при желании и убить можно. Лезть туда не хотелось, парни и не стали. Ещё раз обошли коридоры, заперли и забаррикадировали двери, что вели в другие блоки, наткнулись на небольшой склад с лекарствами и консервами и с чистой совестью потребовали заслуженный отдых. ― Я сам заебался, ― честно признался Кид, когда оттащил последнего Ходячего в общую зловонную кучу во дворе. Жечь костёр поостереглись, чтобы не привлекать к себе ещё больше внимания. Ворота заперли, из фургонов вынесли только вещи первой необходимости и… ящик пива. ― Предлагаю бухнуть, как люди! Кто-то против? Кто-то Киллер против? ― спросил Кид, глядя на друга с такой надеждой, что Киллер сдался. В психушке нашлась большая комната для групповых терапий или чего-то подобного. Койки уцелели, как и парочка стульев. На единственный стол торжественно водрузили десять банок пива, решив, что поделятся с тремя «невезучими» — брезгливость давно ушла, чтобы не дать боевому товарищу глотнуть пива для настроения. Апу настроил-таки гитару и под бурные овации принялся тренькать что-то бодрое, разнузданное, чтобы задать тон вечеру. Хоукинс нашёл в кладовке свечи и принёс в комнату. Стало уютнее. Часть консервов запасливый Киллер отнёс в фургон вместе с полезными вещами вроде лекарств и тёплой одежды, но то, что осталось, пошло в качестве закуски за милую душу. После третьего глотка из общей с Кидом банки Хоукинс немного согрелся, с него сошло напряжённое оцепенение. Тут он вспомнил про блок сигарет, который даже не раскрыл за несколько месяцев — бросил курить ещё в университете. ― Будете? ― Охренеть, косячок! ― прослезился Вайэ и первый выхватил из пачки тонкую сигарету. ― Эх, жаль марихуаны нет, было б веселее! ― Я те дам марихуану, ― лениво осадил его Киллер и, подумав, тоже взял сигарету из почти опустевшей пачки. ― Не хватало нам торчка для полного счастья. Где ты травку искать собрался вообще? ― Где-нибудь, ― легкомысленно пожал плечами Вайя и выдохнул в потолок струйку дыма. ― Или выращивать во дворе буду! Сельское хозяйство, во! Смеялись уже искренне, без напряжения и постоянного волнения: вдруг кто-то подкрался со спины. Сочетание сигарет и пива неожиданно сильно ударило по мозгам и телу, отвыкшему от подобных радостей жизни. Апу заиграл почему-то грустную мелодию и Хоукинса повело: мир закружился, и единственное, что показалось нерушимым и крепким в этом сомнительном мире — это плечо Кида. В накуренной комнате, освещённой только огоньками свечей (окна для безопасности занавесили покрывалами), фигуры и силуэты выглядели нечёткими, фантастическими. Например, Хоукинс точно был уверен, что у Кида есть шуба, мягкая и холодная, гладкая, будто на неё извели мех какого-то жутко редкого и роскошного зверя. Пиво бултыхалось в банке в такт музыке, а самого мужчину плавно уносило на волнах неожиданно приятного опьянения. ― You are in pain, take your life, take your life with cocaine. But I am who I am, So I do what I can, when I can, But I can't really do a damn thing… У Апу высокий голос, он всегда говорил громко и быстро, проглатывая слова, а порой и целые предложения соединяя в неразборчивый лепет. То ли пиво на него так подействовало, то ли настроение нашло соответствующее общим желаниям, но факт оставался незыблемым ― пел он красиво, в непривычных для себя тональностях. У Базиля вдруг адски зачесалось ухо, и он попытался избавиться от назойливого зуда, как вдруг понял, что это не зуд вовсе, а Кид, который шептал жарко и удивительно трезво: ― Выйдем? Парни найдут развлечение и без нас… ― рука на пояснице была горячей, обжигала даже через одежду. Хоукинс силился придумать весомый предлог, чтобы никуда не идти и ничего не делать, а сидеть так, привалившись боком к горячему Киду, но признал поражение, когда ладонь переместилась на бедро, а шёпот эволюционировал в откровенные заигрывания с самим пошлыми словами, какие можно было себе только представить. ― Хорошо, ― они выбрались из комнаты в прохладный коридор, где не так сильно воняло куревом и дешёвым пивом. Хоукинс зябко поёжился, ему не нравилась сама атмосфера психбольницы, словно они неизлечимые пациенты, предоставленные самим себе и своим болезням. Они все ― больны. Лекарства нет. Выхода нет. Разве что горькие губы Кида, разве что его руки, задиравшие рубашку до самой груди, разве что его тело, вжавшее Хоукинса в стену со всей страстностью, на которую был способен парень, только-только разменявший второй десяток. Хоукинс по сравнению с ним чувствовал себя древней развалиной. И плавился-рушился, раскалывался на куски от поцелуев со вкусом мяты — когда Кид успел съесть жвачку?.. — и охотно подставлял шею для укусов, болезненно-сладких, жизненно необходимых. При желании их можно принять за долгожданное спасение. Ещё никогда сдержанность и серьёзность не изменяли Базилю, он держал ситуацию под контролем и не отдавал власть кому-то другому. Кид же действовал лучше любого наркотика, заполнял собой всё пространство, успокаивал обманчиво безобидным видом, а после сжимал в объятиях так, что перед глазами плясали цветные круги и взрывались звёзды. Хоукинс тщетно упирался руками ему в грудь, говорил про несвоевременность, давил на благоразумие — алкоголь выветрил все слова и мысли из рыжей головы, подтолкнув инстинкты к активным действиям. Когда Кид оставил влажный след на шее и ощутимо прикусил выступавшую ключицу, сопротивление угасло. Сложно убеждать самого себя, что не хочешь, если тело предаёт и подаётся навстречу диким, нетерпеливым ласкам. Хоукинс отдавал себе отчёт в том, что у них нет ни душа, ни смазки, ни презервативов, даже маломальских знаний об анальном сексе и то нет, а просвещаться в такой момент Юстасс явно не намерен. ― Здесь есть кровати, ― выдохнул в сухие, потрескавшиеся губы Хоукинс, воспользовавшись перерывом между поцелуями. Кид целовал так, будто у него были вторые лёгкие, влажно, грубо; он был воплощением похоти и развязности, бурлящей крови и гормонов, которые требовали разрядки прямо здесь и сейчас. Сколько же он себя сдерживал, раз теперь сорвался?.. ― Я не намерен делать это на полу. Кид недовольно буркнул что-то нецензурное и потащил мужчину в ближайшую палату, где сохранились приличные кровати с матрасами. Пружины болезненно впились в поясницу, но Хоукинс перетерпел неудобство. Его с лихвой компенсировал Кид своими руками, языком, губами… Об одежде, гигиене и прочем-прочем, что волновало когда-то давно, мгновенно было забыто. Дрожащими руками Базиль стянул с себя рубашку и обнял Кида за шею, поцеловал сам, глубоко и медленно, вдумчиво изучая языком чужой рот, напрашиваясь на ответ. Сердце бешено стучало в груди, отдаваясь ужасным шумом и гулом, словно где-то раскачивали огромный колокол. ― Волосы распусти, ― попросил-приказал Кид, а Хоукинс в ответ ласково послал его. Искать после заколку среди пыли и мусора он не собирался. ― Не отвлекайся, ― волосы Кида оказались жёсткими и сухими, пыльными после долгих путешествий и неприятными на ощупь, но Хоукинс зарылся в них пальцами и потянул у самых корней, заставляя Кида подставить беззащитную шею. ― Терпеть не могу, когда треплются в постели. ― Я тоже, ― дыхание Кида щекотало живот и было безумно приятным. Секс с парнем легко вместился в рамки мировоззрения Базиля, ведь он знал ― завтра для него может не наступить. Растягивать прелюдию Кид не собирался: уверенно дёрнул ширинку, спустил штаны до щиколоток и, нависнув над Хоукинсом, хрипло рыкнул, чтобы он тоже пошевеливался, а не то останется без целого замка. От предвкушения перед глазами всё плыло и мир сузился до болезненно-сладких вспышек-осознаний. Базиль чувствовал лопатками сырую ткань матраса; вздрагивал, когда Кид ладонями нажимал на бока, трогал живот и грудь, выкручивал соски; рвано дышал и облизывал губы, нервно царапал короткими ногтями широкие плечи и задним умом совершенно понимал, что ни с одной женщиной не был так близок к оргазму после одних только прикосновений. Кид льнул к нему и хотел его, как хочет подросток, у которого на уме один секс, сию же секунду, много, долго, без остановки и лишних слов. Он зашипел сквозь зубы, попытавшись войти без смазки, отстранился и закопошился, злобно ругаясь. Что он там достал, Базиль не видел, но холодные влажные пальцы сразу принесли облегчение. Больно не будет. Нет ничего больнее одиночества, а Кид здесь, с ним, он горячий и страстный, и Хоукинс совершенно забыл, что планировал не доверять этому странному парню. За пределами комнаты находился ужасный новый дивный мир, куда не хотелось возвращаться. И не нужно. Хоукинс притянул Кида к себе, обвёл языком контур губ и подался бёдрами навстречу, чуть прогнувшись в пояснице. И снова он трещит по швам, осыпается пылью прямо на кровать и не думает ни о чём, что-то в голове перемыкает и выбрасывает все мысли на помойку вместе с проблемами и страхами. Сознание ещё на плаву, ещё можно осознать, где кончается его собственное тело и начинается тело партнёра, но это настолько неважно, настолько смехотворно и нелепо, ведь какая разница — они едины. Они одно и могут позволить себе быть счастливыми, громкими, несдержанными и развратными. Кид с удовольствием трахает Хоукинса, не любит, не размеренно двигается, а входит глубоко и рывками, именно трахает, и ему не нужны просьбы или мольбы «ещё!». Кид понимает желания Базиля без слов, наклоняется и целует в шею, и от места поцелуя по всему телу проходят электрические разряды, жаром опаляющие каждый нерв. Воздух плавится, кипятком вливается в горло и лёгкие, но нельзя не дышать — задохнёшься, полностью растворишься в ощущениях и потеряешь возможность думать вообще. В такие моменты вредно думать. Хоукинс содрогнулся от сладкого спазма, крепко зажмурил глаза и без сил откинулся на кровать. Кид тяжело дышал ему в шею, слепо, как котёнок или щенок, покрывая влажную кожу смазанными поцелуями. Момент конца пролетел мимо, мощным ударом обрушившись на разум и выведя его из игры на долгое время. Хоукинс чувствовал себя удовлетворённым и одновременно жутко вымотанным, будто он не в постели кувыркался, а бежал несколько километров без передышки. Спина Кида была мокрой от пота, но безумно горячей, и Базиль бездумно водил по ней подушечками пальцев, очерчивая расслабленные мышцы. — Почему ты не распустил волосы? — обиженно спросил Кид, завалился на бок и положил голову на плечо Хоукинса. — Мне они нравятся. — Не хочу потерять заколку. С ней удобно, — подумав, ответил Базиль. Он устало смотрел на выбоину в потолке и чувствовал, что вот-вот уснёт, а этот невозможный и страстный мальчишка оказался из того рода людей, которые не трепались во время секса, зато после… О, их было не остановить. — Это всё, что ты хотел знать? Я бы предпочёл сон разговору. Кид вместо ответа положил горячую ладонь Хоукинсу на живот, потёрся щекой о плечо и улыбнулся. В полумраке комнаты его лицо выглядело тёмно-красным овалом, только белая кромка зубов хоть как-то выделялась. — Ты не настолько старый, чтобы сразу засыпать, — пружины впивались в поясницу, и Хоукинс невольно подвинулся к Киду поближе, на его части кровати почему-то матрас казался мягче. — А впрочем, мне плевать на возраст. Давай спать, — может, он хотел ещё что-то добавить или спросить, но организм требовал отдыха после всего, что ему пришлось пережить за день. Из соседней комнаты сквозь сонную дымку пробивались слова песни:

— So fine this day, All your problems has gone away, But tomorrow, when you wake up, All your problems are back to stay…*