Мы — легенда

— Я бы выпил сейчас. Парня звали Бад. Он родился в штате Флорида и собирался стать булочником — семья вот уже четыре или пять поколений держала кондитерскую. Его можно назвать везунчиком: выжил, встретил почти сразу группу Кида, хотя подходил им почти так же, как крокодилу идёт розовый цвет. Бад был милым, пухлым парнем, вечно трясущимся от страха, но парадоксально смелым, когда речь заходила о безопасности группы. Он хотел убивать Ходячих по одному, чтобы дать остальным время уехать. Глупый наивный мальчишка, ему не исполнилось и шестнадцати! Кид как-то спросил, трахался ли он когда-нибудь с девчонкой, на что Бад дико смутился и долго ходил, спрятав пылающее лицо за воротником джемпера. — Пива нет. Только вода. Попробуй напиться ей. Ему оторвали руку по локоть. Должны были Киду, когда он зазевался и отвлёкся на что-то, но Бад подставился: его уже укусили в плечо, так зачем беречь себя, наверняка думал он. Кид тащил его на себе, бледного, истекавшего кровью. Они пытались ему помочь, как-то облегчить страдания, но никто в группе не был врачом. Музыканты, автомеханики, следопыты и даже, мать их, ландшафтные дизайнеры были, а одного долбанного врача не нашлось! — Мне хуёво, Кир. Я должен лежать сейчас там, а не он. — Закройся, Кид. Он знал, что делал. Если ты сдохнешь, мы тоже долго не протянем. Кид понимал, что Киллер прав. Понимал разумом, но сердце ныло нудно, слабо, мешая спать и заставляя взрываться из-за любой мелочи. Это нормально — умирать. Бад попросил выстрелить ему в голову до того, как он встанет и пойдёт. Достойная смерть для достойного человека. Группа разбила лагерь и похоронила Бада, как полагается. Кид лично выстругивал крест, засаживая в руки занозу за занозой. Рядом с могилой каждый либо сказал доброе слово, либо промолчал, если его душили изнутри эмоции. Хоукинс думал, что не разделит общей скорби, ведь кто этот мальчик для него, присоединившегося к группе каких-то жалких два дня назад? Он даже имени его не знал до этого момента. Но эмоции душили. Странно, когда в старом мире умирали люди в перестрелках, по пьяни, от наркотиков или напоровшись на нож, это воспринималось как норма, нечто обыденное и не заслуживающее внимания. Перед глазами всё ещё стояло бледное лицо Бада, вернее, его улыбка — он улыбался, когда ему откусили руку! Улыбался сквозь боль и, может, от выплеска адреналина в кровь, лопотал о том, как рад, что капитан уцелел и что парни в порядке, и что у них всё обязательно будет хорошо… Хоукинс не сказал ничего, но взглянул Киду в глаза, видя там знакомую тьму и боль, и положил руку ему на плечо. — Он навсегда останется с тобой, в твоей памяти. Если ты не забудешь, он будет жить. — А мы сами? Мы разве доживём до конца? — спросил Кид глухо, но никто не допустил и мысли, что он плачет. — Смотря какой конец нам нужен. — Хоукинс когда-то умел читать судьбы по линиям на руке человека. Хоукинс когда-то предсказывал казённый дом и долгую дорогу тем, кто платил за это деньги. Хоукинс до рези в сердце хотел сказать, что у них всё правда будет хорошо и что предсказание сбудется. Но он ненавидел лгать. — Тогда мы станем легендой, чтобы конец был охрененным! — заключил вдруг Кид, и парни его воспряли духом, почувствовав прежнюю неуёмную энергию в своём лидере. Базиль мягко улыбнулся, не собираясь комментировать возбуждённые выкрики Юстасса. Киллер стоял чуть в стороне от разошедшейся компании и смотрел в затылок Хоукинсу, словно желал просверлить в нём дыру. — Ты что-то хотел? — Да. Поговорить. — На тему? — Группа готовилась уезжать. Набирали воду в бутыли из небольшой речки, ловили штыками рыбу, искали съедобные ягоды и грибы, чтобы приготовить всё это на следующем привале. Консервы и вяленое мясо с душком порядком достало, если не сказать, что встало поперёк горла. — Я думаю, ты что-то скрываешь, — прямо сказал Киллер и грустно добавил: — Как все мы. Но я хочу знать, чтобы… Просто знать. Мне это нужно. Откровенность за откровенность. Базиль коснулся резинки, что крепко держала его волосы в «конском хвосте» и ровно предложил: — Равноценный обмен. Я не привык, знаешь ли, разбрасываться секретами. Тем более, что ты мне не доверяешь. Киллер не стал отрицать очевидного. Кид всё ещё находился в приподнятом настроении и махнул на обоих рукой, разрешив бездельничать хоть до ночи. Главное, предупредил он, не приставай к Базилю. Он мой. Киллер с ехидной улыбочкой парировал, что на кидово добро никто не покушается, а по поводу принадлежности и прочего им стоит поговорить наедине. Кид смутился и сбежал на крышу фургона, а мужчины с удобством устроились на жёстких седушках. Перед ними лежала карта, но границы штатов волновали Киллера и Хоукинса меньше всего. — Эта заколка принадлежала моей младшей сестре, — начал Киллер, не растягивая время глупыми вопросами «Кто начнёт?». — Ей было восемь, я заботился о ней с самого рождения, матери плевать на нас было. Хахалей меняла чуть ли не каждый день. Последнего она требовала называть «отчимом» или «папой». Мы называли «сукиным сыном». Я работал помощником нотариуса в одной конторе. Непыльная работа, денег хватало даже на подарки сестре, ну и машину купить хотел, как без этого. После работы я в тот день зашёл к знакомому продавцу оружия, он давно меня уговаривал ружьё купить, мол, у каждой приличной американской семьи должно быть дома ружьё. Я и купил, он скидку сделал, зарядил, всё, как полагается. Дома меня должна была ждать сестра и отчим. Я им звонил, но они почему-то не брали трубку. Знаешь, как в дешёвых ужастиках, всё начиналось слишком странно, чтобы поверить в правдивость происходящего. Киллер прервался, глотнул тёплой воды из бутылки и, помолчав, продолжил: — Я был в полной уверенности, что всё в порядке. Зашёл во двор, позвал сестру… И она вышла. Вся в крови: платье, руки по локоть, даже колени. Я в ступор впал, решил, что отчим с ней что-то сделал, ударил и ранил или сам себе глотку перерезал, всегда от такого много крови получается. И потом лишь понял. Она пса убила, любимого своего. Перегрызла шею и живот разорвала. Эти твари, когда встают, чудовищно сильными становятся. Знаешь, как я перепугался? Чувство такое было, будто меня самого заживо пожирают. Сестра ко мне пошла, медленно, переваливаясь, одну ногу ей отчим, похоже, обглодать успел. Его первым укусили. Киллер посмотрел на Хоукинса больным, уставшим взглядом, на дне глаз у него ничего не плескалось и не чудилось, только вот тоска, от которой выть хочется, ощущалась физически. — Я любимой сестре мозги вышиб. Прикладом ружья, потому что стрелять не умел, хоть знакомый и показывал, как надо. А потом и отчима, гниду тухлую, размазал по стенке. Вонял жутко. По радио и телевизору передавали экстренные новости, просили не выходить на улицу и соблюдать осторожность, но я плевать уже на всё хотел. В гараже нашёл лом, одежды и еды какой-то в рюкзак побросал. И резинки у сестры из косметички взял, не мог ничего другого — руки колотились. Смотреть на неё не мог даже. Знаешь, я ведь всегда добропорядочным был, правильным таким, аж тошно. А как понял, что как раньше уже не будет, то с катушек сорвался. У нас город большой, много людей, каким-то чудом я сквозь толпу паникующих прорвался и в автосалон пошёл. Машину украл у всех на глазах, прикинь? Это потом их жрали Ходячие, а я ехал куда глаза глядят. Чуть Кида нахрен не сбил, он дорогу перебегал. — Вы с ним с детства знакомы, верно? — Хоукинс никак рассказ не комментировал. Просто молчал и нервно водил пальцами по светлому ободку на коже. — Ага. Я с ним дружил, помогал в универ поступить. С математикой нелады были. А он, шальной, прямо под колёса! Дальше вместе поехали. У любого из группы, — добавил тусклым голосом Киллер, — таких историй навалом. Разные все, но суть одна. Я чуть с ума не сошёл, меня Кид вытащил, в чувство привёл. Если бы не зомбиапокаллипсис, меня бы обязательно убили на электрическом стуле за жестокость, и не зря. Он замолчал. Фургон быстро ехал по узкому шоссе. Мимо пролетали деревья и столбы с частично оборванными линиями электропередач. Изредка попадались Ходячие, но останавливаться и добивать их не было смысла. — Пожалуй, — вдруг сказал Хоукинс, — я был не прав насчёт тебя. Ты всё-таки мне доверяешь. — Теперь — да. И не только потому, что ты вскружил голову Киду. Если решите снова трахаться, то далеко не уходите, но предупредите, чтобы мы уши заткнули. Кид эксцентричный малый, однако массовый вуайеризм вряд ли одобрит. Хоукинс кивнул, принимая к сведению. Следы от зубов Кида он скрыл свитером с высоким горлом. — У меня одна просьба. — Какая? — Не рассказывай никому о том, что сейчас узнаешь. Пока Кид поддерживает энтузиазм в группе, мы можем выжить. Но если они услышат, то опустят руки. Киллер подобрался и цепко посмотрел на Хоукинса. Ждал, ловя каждое слово. — Мы все заражены. Бурной реакции — ужаса, недоверия, отрицания — не последовало. Хоукинс развил мысль: — Я пересекался с другой группой выживших. Их лидер рассказал про учёного из исследовательского центра, который выяснил, что эта зараза сидит во всех нас. Даже если кто-то умрёт своей смертью, не повредив мозг, он всё равно встанет. — Как после укуса? — уточнил Киллер удивительно хладнокровно. — То есть, все мы — потенциальные Ходячие? — Именно. — Хреновая перспектива. Вот и весь ответ. Спокойное принятие истины, которая способна загубить любую надежду на корню. Киллер откинулся на спинку сиденья, сложил руки на груди. Посмотрел в окно, где пейзаж был удрачающе неизменен, и вдруг улыбнулся. Почти как Кид — легко отбрасывая прочь гнетущие мысли. — Но знаешь… Как бы ни было хреново, пока мы вместе, мы справимся. — Пока мы останемся людьми, — добавил Хоукинс, чувствуя странное облегчение, словно с плеч свалился чужой, совершенно ему не нужный секрет. — Порой это сделать сложнее, чем кажется на первый взгляд. — Кто нам мешает попробовать? — ухмыльнулся Киллер. — Я не верю в то, что где-то есть безопасное место, но я готов идти за Кидом куда угодно. А ты? — Мне некуда идти. Его путь не так уж и плох, — улыбнулся Базиль в ответ, и эта улыбка вышла намного более искренней, чем та, на реке. — К тому же мы стали очень близки… Я вижу в этом некоторые обязательства с обеих сторон. Киллер выглядел удовлетворённым и спокойным, смотрел на Хоукинса без прежнего недоверия и даже иронически посоветовал официально обвенчаться. Америка — толерантная страна, где есть место разным меньшинствам. Теперь вот и зомби появились, плавно превращаясь из меньшинства в большинство. На тихий смех притянулся Апу, который скучал рядом с водителем и достал его постоянным мурлыканьем под нос разных песен. Скречмен поворчал для вида, подвинул Базиля на сиденье и принялся с воодушевлением рассказывать про свои творческие планы. Человек не терял времени даром, записывал по памяти в подобранные где-то блокноты тексты песен, чужие и свои, даже отрывки из произведений. Апу много читал и много знал, жаль, что раньше его не слушали. — Можешь спеть ту песню, которую играл тогда? — попросил Киллер, терпеливо выслушав отрывок из трагедии Шекспира. — Она не настроенческая, — поморщился Апу. — Но по смыслу подходит, конечно. Кид на крыше фургона благополучно задремал, согревшись необычайно тёплым для осенних деньков солнцем. Музыка разбудила его и втянула обратно в фургон, где Кид тут же развёл бурную деятельность: прогнал Апу к Киллеру, уселся рядом с Хоукинсом и нагло положил руку ему на талию. Хоукинс косо взглянул на него, но возмущаться не стал. Сказал только на ухо таинственным тоном: — Найди мне карты Таро. Я погадаю тебе на Судьбу. — Я могу сам её творить! — возразил Кид, но после покладисто пообещал найти. Мелочь, а приятно. Да и будущие легенды нового ужасного мира могут себе позволить иметь гадательные карты. И танк. Пусть Кира против, но Юстасс серьёзно решил заполучить танк — уже не мелочь, но до чего охрененно же! Группа двигалась в сторону столицы штата Вашингтон, минуя крупные города, и каждый день их преследовала песня, ставшая почти что девизом. Вайэ не смог раздобыть марихуаны и устроить сельское хозяйство, зато приобщился к прекрасному. Ему, как и капитану, нравились слова песни и её звучание. Им не хотелось думать о будущем. Они жили сегодня, здесь и сейчас. Ведь кто знает, наступит ли для них завтра?..

Now it's too late, too late to live, And my conscience killing me, So I'm alive But I'm not free.