Пока разгорается Лаурелин

Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает. Подобно другим эльдар, Индис всегда любила время смешения света. Но с некоторых пор даже больше полюбила часы сияния Лаурелин – каждый день они напоминали о нечаянной радости, о счастье, на какое она и надеяться никогда не смела. Напоминали, как эльда, которого она так давно любила, сам подарил ей свою любовь, открылся и принял ее чувство, как нежданный и драгоценнейший дар. Как, наконец, назвал ее своей женой. Все эти воспоминания были еще настолько свежи и ярки в ее душе, что свет Золотого Древа становился от них воистину волшебным, и если в эти часы Индис сочиняла музыку, то мелодии ее обладали особой силой. Она знала об этом, и потому старалась, если чувствовала желание творить, не упускать этого, особенно плодотворного, времени. Вот и в этот день Индис пришла в свою музыкальную комнату в самом начале часов Лаурелин и долго была занята новой мелодией. Так что, когда музыкальный рисунок окончательно сложился и она, счастливая и полная странной легкости, которая всегда охватывала ее по завершении работы, поглядела в окно, золотое сияние уже почти достигло своего пика. Некоторое время Индис тихо наблюдала, как свет неспешно и почти неуловимо менялся, становясь все насыщеннее, но вдруг ее сердце дрогнуло, будто неосторожно потревожили струну на арфе. Мгновение эллет казалась удивленной, но потом ее губы тронула улыбка понимания, в которой любовь и радость странным образом мешались с печалью и состраданием. Чуткий слух Индис уловил вдалеке шаги Финвэ. Его всегда спокойная, уверенная, плавная поступь, быть может, и сейчас на вид казалась именно такой. Но для ушей любящей женщины в этих шагах явственно слышался страх, даже паника, и то, как идущий одним лишь усилием воли заставляет себя не бежать. Индис не нужно было гадать, что случилось. Она знала. Финвэ сам сказал ей об этом. – С тех пор как мы с тобой принесли наши обеты, я просто не могу без тебя. Действительно не могу. Час вдали от тебя заставляет меня испытывать беспокойство. День вдали – мучение. Иногда я сомневаюсь в том, что ты на самом деле существуешь. Иногда я боюсь, что ты исчезнешь. Мне нужно видеть тебя, слышать, касаться. Иначе я не могу побороть ужас. Твои мелодии... помогают. Они как утверждение того, что ты есть. Поэтому Индис так часто играла, когда Финвэ в другой части дворца занимался делами: она знала, что отголоски мелодий достигают его ушей и дают ему работать спокойно. А эльдар в городе шептались, что новой королеве, должно быть, скучно и одиноко. Шептались и приходили под окна дворца, чтобы послушать. Индис вздыхала и обещала себе в самое ближайшее время намекнуть им, что можно и зайти. Но пока играла одна и не знала ни скуки, ни одиночества. – Прости, прости, – говорил ей Финвэ. – Я так люблю тебя, так хочу, чтобы ты была счастлива. Но вместо радости делю с тобой волнения и страхи – все то, чего ты никогда не должна знать. Все, от чего я клялся тебя защитить. – Радость – быть с тобой, – отвечала Индис. – Делить с тобой что угодно. Делить все, что возможно. Облегчить твое страдание – счастье, и мне не за что прощать тебя. Она и вправду не считала, что он хоть в чем-то виноват перед ней и не думала, что ее радость меньше, чем могла быть. Индис была очень счастлива, и печалило ее только, что для ее мужа их счастье смешано с болью. Беспрестанно она старалась умножить радость, а боль уменьшить. И сейчас она сразу же коснулась струн арфы, заставляя их отозваться коротким ясным звуком. "Я здесь", "Я здесь". Финвэ услышал это, и шаги его стали ровнее. Должно быть, ровнее забилось и его сердце. Но все же скоро он появился на пороге музыкальной комнаты. И на лице его ясно читались и радость, и облегчение, и смущение, и вина. Финвэ шагнул в комнату, Индис поднялась ему навстречу, стремительно оказалась рядом. Он потянулся к ней, она – к нему. Их губы встретились. Поцелуй согревал и пьянил, как вино с пряностями. На время все тревоги и заботы покинули супругов, уступив место безмятежному блаженству.