Ты не один

- Ты и вправду пришёл. Морис поднял взгляд на Джеффри, устроившегося на койке. Толстовки на нём уже не было, видимо, ему стало жарко. Хотя, сержант, будучи в теплом пиджаке, всё равно поерзал, так как от стен определенно отдавало холодом. Картина камеры, представшей перед полицейским, была и без того жалкой и убогой, но после появившегося там временного жильца, Джеффри, она стала ещё более мрачной и грустной. На стене рядом с койкой красовалось темное пятно, которое заинтересовало стоящего неподалеку Гэджа, после чего он, конечно же, полюбопытствовал и задал вопрос касательно этого странного пятна Морису. С тяжелым вздохом мужчина успокоил себя мыслью, что раньше было хуже. В первые дни, когда молодой детектив только перевелся в участок, бедный сержант был просто засыпан вопросами со стороны любопытного Лэнгдона. Но узнав историю возникновения этого пятнышка, Гэдж потерял все попытки возрождения дальнейшее любопытства. "Том Снелл здесь сидел. Когда я услышал стуки и плач из его камеры, тут же побежал туда. Тогда-то я и увидел, как он со всей силы бьётся об стену башкой. Да… представить трудно, с какой же силой надо бить, чтобы содрать себе кожу на лбу… Хотя, с нашими-то бетонными и неотделанными стенами всё возможно. Наверное…" Джеффри молча поднялся и, пододвинув себе стул, сел за стол в ожидании. Морис тоже не стал особо крутиться вокруг да около и сел, положив на стол ту самую зловещую папку с надписью "Дело №226: Джеффри Вудс". Сержант заметил, что парень смотрит не на него, а за его спину. Мужчина смутился, но, развернувшись, понял причину недоразумения. - Детектив Лэнгдон, вы здесь долго ещё собираетесь стоять? - комично подняв одну бровь, спросил Уайт. Гэдж очнулся и, вновь удивленно поморгав, сказал: - П-прощу прощения, уже ухожу, мистер Уа.. Сержант дернулся. - Мистер М-Морис, - юркнув в дверь, Гэдж закрыл её, после чего послышались его короткие, но быстрые шаги по коридору. Желая удостовериться в отсутствии паренька, Морис стал прислушиваться к его гулким, быстрым шагам. Когда все звуки присутствия Гэджа испарились, сержант, как ни в чём не бывало, с усмешкой повернулся обратно к Джеффри и спросил: - Так… на чём мы остановились? *** - Первые три убийства. Родители и брат. По порядку рассказывай. - помрачнев, начал было Морис, понимая, что на время работы свои проблемы, переживания и прочее нужно оставить там, за стеной, на улице, у себя дома. Это ведь всё равно никому не нужно, а работа требует беспрекословного выполнения устава, холодности и ни малейшего допускания слабинки. Сказали - сделал, нужно провести допрос - проводи. И плевать, что тебе хочется поговорить с пойманным не о его грехах, а о Боге, политике и смысле жизни, так как тебе он показался довольно интересным собеседником. Сейчас ты здесь его враг, и тебе придется сыграть с ним партию, основанную на жестах, вранье, пустых словах и вопросах. - Можно… - замямлил Джефф, - я расскажу тебе одну вещь? - Д-да, конечно, - сержант вовсю навострил уши, даже не заметив того, что парень-то не ответил на поставленный вопрос, попросту переводя тему. Но мужчина не придал этому большого значения и кивнул собеседнику в ожидании. Морис молча смотрел на Джеффри, в то время как сам мысленно вопил. Вместо того, чтобы сейчас сидеть и пытаться почесать кисть, затекшую от ношения наручников, вместо того, чтобы пытаться что-либо из себя выдавить для какого-то странного полицейского, который то ли выполняет свои обязанности, то ли нет, Джефф мог бы сейчас, как все подростки, заморачиваться любовными соплями, смотреть сериалы, гулять с друзьями и опаздывать с матом в школу. Каждый сам ломает себе жизнь. Бог тут не причем, хотя все так любят на него жаловаться. "Интересно, а Джефф верит в Него? Хотя, о чём я.." - Морис продолжал размеренно плавать в своих мыслях, всё более сосредоточенно рассматривая парня. Взгляд Джеффри, до этого опущенный вниз, медленно поднялся вместе с головой парня и устремился на Мориса. Помолчав, Вудс шмыгнул носом и начал: - Я… плохо помню, как совершал убийства. Я даже не могу четко вспомнить число тех, кого я убил своими руками. Часто у меня начинает темнеть перед глазами, гудеть в голове, дергаются руки. Что в этот момент происходит в моей голове, я не знаю. Я только слышу свой жуткий смех, вижу, как моя рука с ножом замахивается на людей. И в этот момент я почему-то счастлив. Я чувствую облегчение. Но когда наваждение уходит, только тогда я понимаю, что снова допустил непоправимое, снова сделал ужасные вещи, - его голос стал тише, - Я не хочу убивать. Я… - он осекся, - мне страшно. Я пытался покончить с собой. Но тот, кто сидит во мне и жаждет убийств, всегда предотвращал это. Я даже убить себя не могу. Я… никчемен… Я... Внимательно слушая его рассказ, Морис понял, что его мысли куда-то уплывают. В голове только билось гулкое: "Джефф, Джефф, Джефф". Он видел, как из иссушенных глаз убийцы стали течь слёзы. Озерца, блиставшие голубизной, переливаются, чуть ли не в прямом смысле выплескивая из себя эмоции. Первые капли тяжело упали на стол, разбиваясь о холодную сталь. Потом ещё и ещё... Тишина, повисшая в этой мрачной комнате, прерывалась только короткими всхлипами, от чего на душе полицейского становилось еще хуже. Но Морис не почувствовал отвращения к плачущему ребенку. Да, может, он и преступник, но Уайт сейчас видел перед собой не маньяка, не психа, а именно плачущего ребенка, который «немного» разочаровался в этой жизни. Взгляд скользнул по голым рукам Джеффри. Следы от порезов. Парень действительно хотел покончить с собой, со своими страхами, с болью, с мучившей его совестью и со вторым ужасным… "Я". Нет. Не правильно. Он хотел жить. Об этом говорили слезы. Он хотел убить не себя, а того монстра, который медленно пожирал его изнутри. Морис, помешкав, хотел было сказать: "Да ладно тебе, успокойся..", но понял, что это будет с его стороны выглядеть нелепо и неубедительно. До этого бывали, конечно же, случаи, что задержанный прямо на допросе не выдерживал и рыдал, то ли от мучений совести, то ли от страха оказаться за решеткой, то ли от нежелания мириться с такой тяжкой судьбой, но всегда у сержанта находились хорошо подобранные слова, чтобы успокоить человека, но сейчас что-то пошло не так. Слов не было. Пустых, безразличных и типичных фразочек не оказалось в запасе вовсе. Морис поднялся и, подойдя к дрожащему Джеффу и помешкав, всё же обнял его. Прижав к груди трепещущего маньяка, взяв его под своё надежное крыло, Уайт только сейчас услышал, как бьется сердце этого мальчика. Он живой. Он жаждет жить, а не лишать жизни. Джеффри, не сопротивляясь, уткнулся в полицейского и, чуть ли не завывая, начал лепетать: - Мне страшно… Мне... Страшно-о-о… Морис вроде бы и не был рад тому факту, что ему приходится успокаивать ребенка и выслушивать его плач, но и отвращения никакого он не испытывал, хотя никогда детей и не любил. Да, он хотел, чтобы Джеффри перестал плакать, но не от того, что его раздражали всхлипы, нет. Он не хотел, чтобы этот человек страдал. Ох, как давно же он не испытывал этого странного чувства беспокойства за чью-то жизнь, давно он не ощущал чьего-то тепла рядом. Морис впервые прислушался к тому, как бьется его собственное сердце. Он услышал этот мирный стук, он уловил своё дыхание и дыхание Джеффри. Так они и сидели вдвоём в тёмной комнате, свет в которую попадал лишь через маленькое окошко, закрытое решеткой, так как лампа, словно тоже поняв настроение, воцарившееся в этой камере, пару раз моргнула и погасла. Да, так они и сидели вдвоём - маньяк и полицейский.