Dum spiro spero et amo

      Возвращаюсь домой с чувством заполненности. С чувствам того, что я нужна и любима. И самое главное — люблю. Время с Гейлом пролетает быстро и совершенно не заметно. вот вроде бы я лежала рядом с ним, а в туже секунду уже лечу на планолете домой. Хотя, то место нельзя назвать домом. — Вы будете здесь завтра? — спрашиваю миротворцев когда выхожу. — Будем, победитель, будем, — каждое их слово сочится ядом. — Спасибо, — проговариваю еле — еле. Но не для них, для себя. Им моя благодарность не нужна.       Быстро перебираю ногами и пытаюсь как можно быстрее дойти до дома. Людей на улице почти не видно, кое — где гавкают собаки и ходят миротворцы с дубинками. — Эй, — вскрикиваю когда кто — то тянет меня за руку в сторону дерева. — Тшш, — оборачиваюсь — ментор. — Что такое? — Заткнись! — он зол. Очень зол. — Что ты, — он прижимает меня к дереву, — делаешь?! — пытается шептать, но голос так и хочет сорваться на крик. — Ты с ума сошла?! — Что такое? — Что такое?! Где ты была? — У мамы! — пытаюсь его оттолкнуть, но Эбернети крепко меня держит. — У мамы?! Пит там был. Тебя там не было! — Был? — мой пыл спал, — как был? Я же его пр… — Во так! Поэтому молись любым богам, солнышко, и придумай как из этой ситуации выкрутится. Иди! — Куда мы идем? — Домой. К Питу, твоему любимому мужу. — Я не пойду! — мотаю головой. — Я тебя за волосы поведу!       Дорога домой оказалась быстрой. Толком я так и не смогла придумать оправдание для пекаря. — А вот и мы, — крикнул на весь дом ментор, — улыбайся, солнышко, — шепнул мне в лицо. — Где ты была? — глаза Мелларка впервые наполнены злом, а кулаки плотно сжаты. — У меня, — говорит Хеймитч, — правда, Китнисс? — Да, — мотаю головой. — У него. — Зачем? — вижу как пекарь понемногу успокаивается. — Обсуждали подарок, — говорю первое что придумала. — Какой подарок? — теперь Пит заинтересован. — Для тебя, парень, — ментор подхватывает мою идею. — Для хорошего мужа. — Китнисс, — пекарь полностью успокоился. Нежно — голубые глаза снова наполнились лаской, — ты не могла предупредить? Зачем врать про матерь? — Я…не…не хотела чтобы ты узнал. Это должен был быть сюрприз. — Теперь все хорошо? — ментор вмешивается в наш разговор. — Да. Только, Хеймитч, больше не прикрывай, Китнисс. Так можно ведь и до инфаркта довести. — Обещаю что не буду.       Эбернети крепко пожимает руку Мелларку и развернувшись подмигивает мне. Через минуту слышу как дверь закрылась. — Что за подарок? — Сюрприз, — он купился. Теперь врать легче. — Нельзя говорить. — Китнисс, — Пит подходит ближе, — мне не нужны подарки. Ты — мой самый, самый главный подарок в жизни, — кладет свою руку мне на плечо и легонько сжимает. — Пит, — пытаюсь увернутся от его руки. — Я так устала. Я пойду в душ. — Вместе? — Что вместе? — непонимающе на него смотрю. — Пойдем в душ. — Нет! — ужасаюсь от его предложения, — каждый сам по себе. — Что с тобой случилось? — спрашивает пекарь. — Ничего. Ничего не случилось. — Китнисс, точно? — киваю. — Хорошо. Я тебе верю. Спускайся потом на кухню я приготовил нам обед.       Ничего не сказав поднимаюсь по лестнице наверх еле перебираю ногами. Дрожащей рукой тянусь к дверной ручки и резко открываю её — в нос сразу же бьет запах ванильной пудри. — Гребаный пекарь! — шиплю себе под нос.       Быстро преодолеваю расстояние от двери к окну и раскрываю его настежь — пытаюсь хоть — как — то избавиться от навязчивого запаха пекаря. Иногда мне кажется что этот запах преследует меня. До тошноты противный сладкий, как и сам Пит. Ничего нового.       Мое внимание привлекла молодая женщина с маленьким ребенком на руках. Неосознанно дотрагиваюсь к своему животу и мысленно благодарю Гейла за его помощь. Улыбаюсь про себя и представляю картинку, где уже не эта молодая женщина идет с ребенком, а я. Я буду нести на руках нашу с Гейлом радость, нашего сладкого Леонарда. Надеюсь что у нас будет мальчик. Очень хочу сына…       Мысли прерываются из — за ноющей боли в низу живота. Маленькие покалывание, словно искры что метятся внутри, вызывают неприятное жжение. Присаживаюсь на кровать и перевожу дыхание. Уж не думала что будет так. Вдох — выдох, вдох — выдох. На последнем протяжном выдохе резко встаю и ловлю новую порцию боли. Но не такой боли как была на Арене, нет. Скорее боли непривычной, боли что символизирует начала новой жизни.       После минутного помутнения собираюсь с силами. Захожу в ванную комнату, включаю теплый душ, медленно раздеваюсь и встаю под него. Капли воды стекают по моему телу, и только сейчас замечаю что на бедрах остались немаленькие синяки после Гейла. По телу проходит волна воспоминания и становится теплее. Мочалкой стираю последствия моего приезда к любимому шахтеру и выключаю воду. Стоять под ней целыми часами не очень хочется. Белое пушистое полотенце, что так же сладко пахнет выпечкой, обволакивает моё нагое тело и придает чувство защищенности. — Ты уже? — вздрагиваю всем телом — Пит. — Что ты тут делаешь? — Живу. — Спокойно отвечает тот, — как и ты. Зашел переодеться. Видишь, — он показывает на красное пятно на футболке, — испачкался джемом. — Свинья, — говорю шепотом. — Что? — вижу как он снимает с себя свою тряпку, — ты что — то сказала, Китнисс? — разворачивается ко мне. — Нет, — покрепче беру край полотенца, — ничего не говорила. — А я то подумал что ты сказала, — делает шаг ко мне. — Ну, — подходит совсем близко. Чувствую запах булок, — может мы…- он показывает на кровать, — ну ты понимаешь? — наклоняется к уху и начинает шептать слова которые я не могу расслышать в полной мере. — Нет, — отталкиваю его, — пока не стоит. — А когда стоит? — Я скажу тебе, — гордо поднимаю голову, — я тебе скажу. Не волнуйся. — Ну, спасибо и на этом, — ухмыляется пекарь, — я буду ждать. Спускайся на обед, Китнисс.       Мелларк выходит за двери, предварительно схватив с полки зеленую футболку. Наблюдаю за этим процессом, а когда понимаю что он уже спустился на первый этаж с облегчением падаю на кровать. Смотрю в потолок и вдыхаю свежий воздух из окна. Полежав так с минуту понимаю что надо спускаться. Еще одного прихода «сладенького» я не выдержу.       Надеваю на себя свою любимую черную футболку и старые джинсы. Красоваться мне ни к чему. Это я уже усвоила давно. Заплетаю еще не высохшие волосы в толстую косу и смотрюсь в зеркало. — Сколько же ты пережила, старушка? — говорю себе с ухмылкой. — Тебе наверное уже лет сорок!       Отображение улыбается мне кривой наигранной улыбкой, а глаза пустеют с каждым прожитым днем. Морщины под глазами меня совершенно не красят. Бледность, как у мертвеца, не может вызывать любви. Не понимаю как они меня любят. Не понимаю и даже не хочу в этом разбираться. Копаться в чувствах — тоже самое что копаться в куче мусора — только запачкаешься.       Спускаюсь, и с каждым шагом чувствую что не хочу туда идти. Он там. Чувствую что он ждет. Выжидает как жертву. Хочет покорить меня. — Садись, я приготовил твоё любимое, — фыркаю. Вроде он знает что моё любимое. — Помнишь, — он раскладывает тарелки, — в Капитолии ты говорила что любишь жаренную картошку с мясом. Вуаля, — Пит показывает на стол, — твое любимое. — Спасибо, — присаживаюсь за стол, — приятно что ты помнишь.       Пит садится напротив и кладет салфетку себе на колени — чертов аристократ! — Пробуй, надеюсь тебе понравится. — Вкусно, — откусываю кусочек картошки, — прожарилась. — Я рад. Я старался. Хотел сделать наш обед особенным. — Зачем? — тяжело проглатываю кусок мяса. — Мать моих детей должна питаться хорошо. — Ч…что? — давлюсь едой, — что ты сказал? — кашляю. — Мать моих детей, Китнисс. Ты же помнишь приказ? — Помню. провались он в ад, этот приказ! — кидаю вилку на стол. — Китнисс, не нервничай. Съешь все получишь десерт. — Да? — наиграно спрашиваю, — и что же там такого сладкого будет? Свобода? — Китнисс, не язви. Я приготовил тебе твой любимый яблочный пирог. — Прям все то ты знаешь что я люблю, — ухмыляюсь. — Знаю. Потому что люблю тебя, — пекарь спокойно прожевывает пищу. — Это все любовь, Китнисс. Ты ешь, ешь. — Не хочу, — отодвигаю тарелку. — Ты должна есть. Должна родить мне здорового наследника. — Ни — че — го не должна! — вскакиваю из — за стола. — Ты меня достал! — Это приказ. Приказы не обсуждаются! — Я тебя ненавижу!       Со всех ног лечу наверх и забежав в комнату закрываюсь на замок. Слезы обжигают слезы. Я снова сдалась — слабая тряпка. Сегодня мне нужно все переосмыслить. И в моем «сегодня» пекаря не существует. в моем мира его не существует.       Сажусь на пол рядом с кроватью и подгибаю под себя ноги. Громкий стук разносится в моей голове — пекарь побежал за мной. Маленький Ромео. Слышу его не разборчивые крики. Слышу, и специально не собираюсь на них реагировать. Он прав — мне нельзя нервничать. Я еще должна родить Гейлу здорового наследника.