Звук шагов по траве

«Я до сих пор помню, как продирался сквозь хлеставшие меня безжалостно по лицу тяжелые ветви деревьев в надежде догнать безумно танцующий вдали свет. Я так долго бежал, что ужасно запыхался, но моя цель ни на шаг не стала ближе. Мы забежали уже очень глубоко в лес, и я даже не понимал, в какой части его нахожусь, потому что попросту не знал. Начинала кружиться голова; и без того кромешная, обволакивающая всё вокруг темнота, расплывалась в глазах… Луны не было видно, единственное, что могло бы обеспечить мне каплю света – старый карманный фонарик – потух за неимением заряда батарейки. Каору, на свет которого я ориентировался, казалось, остановил гонку, но, увы, вне поля моего зрения. Крупные капли начинающегося дождя неслышно покрывали меня своим шелестяще-поющим роем и растворялись в ночной темноте. Вокруг меня была только тьма. Ни луны, ни звезд, ничего. Эта была та самая страшная тьма, которую невозможно себе представить - та тьма, которая была моим самым первым воспоминанием, с тех пор, как я себя помню – в этой тьме одна за другой всходили странные луны, и невозможно было определить, какая из них настоящая. Это настолько завораживало, что не давало ни одной мысли в голове и пошевельнуться. Это не та тьма, в которой могут гнездиться сотни и тысячи странных существ, порой пугающих, от одного вида которых кажется, что смерть – ничто по сравнению с этим. Сколько не протягивай руку, их не схватить, не прикоснуться, но их присутствие греет душу. С ними ты не одинок. Также, это и не простая тьма, возникающая от отсутствия света. Это именно та, которая лелеет в себе пустоту, овладевающую твоим сознанием и телом. Та, в которой ты можешь позабыть всё, что связано с тобой, как с человеком, даже своё имя. В ней и живет Токоями – муши, поселившийся внутри меня. Поэтому в тот момент я почти никак себя не ощущал – токоями внутри меня через тонкую оболочку моей ледяной кожи общался с токоями, окружавшим меня. Я готовился снова потерять память и снова придумать себе имя, чтобы вырваться из лап Токоями. Я не собирался ему сдаваться. Сердцебиение, которое уже можно было ощущать разлившимся по всему телу, отбивало немыслимый ритм. И вдруг наступила полная безмятежность. Я просто падал во тьму – неизвестно, сколько долго это продолжалось, ритмы жизни во мне исчезли. Но в какой-то момент я почувствовал странное тепло – долго силился вспомнить, что это за тепло и, когда понял, наконец, что это - тепло человеческих рук, моя память, зрение, ощущение пространства – всё мало-помалу возвращалось в прежнем виде. "Гинко, где ты?!" - этот голос словно родился внутри меня и с судорожным отчаянием пытался докричаться до кого-то... "Гинко, ты ведь здесь, да? Почему я тебя не вижу?!" - настойчивый голос продолжал плакать во мне, пока молнией не озарилась мысль: "Гинко... это же...я..." И я наконец-то увидел свет, но не солнечный, а свет, источаемый сидящим рядом и держащим меня за руку Каору. "Вернулся..." - прошептал я сам себе с облегчением, а вслух даже нашелся пошутить: "Что, страшно без меня умирать-то, а?" - Вот дурак, ты сам-то хорош, в ловушку муши угодил! Если бы не я, где бы ты сейчас был? - то ли смеясь, то ли плача, бормотал Каору, прижимая меня к своей груди, словно младенца. Я не видел его лица - только чувствовал, как что-то теплое струилось по щекам, и как тепло его дрожащих рук распространялось по телу - оно пылало на руках, груди, шее, на лбу, щеках и губах... Потом я начал чувствовать дождь, обжигающий холодными каплями, а потом увидел и Каору - бледный и дрожащий, со сверкающим в глазах возбуждением то ли от страха, то ли от радости, мокрый от дождя, но уже без золотистого света Коки, струящегося по венам, он растирал мне виски. Все произошедшее показалось мне просто дурным сном. Я был счастлив, что именно Каору оказался рядом в момент моего пробуждения - радостный, как ребенок, он продолжал обнимать меня, крепко сжимая мне плечи и шептать какие-то бессвязные фразы типа "Ха-ха, как же я испугался... Так давно тебя не видел, а ты уже решил уходить... навсегда... ха-ха..." - Кто бы... говорил... - выдавил я из себя, притягивая Каору к себе за его черную футболку, в клочья разодранную сучьями, касаясь губами его влажных ключиц и проводя пальцами по часто вздымавшейся груди. Думалось, ничто в жизни не сможет оторвать меня от этого человека. Прозрачные глаза сквозь такие же прозрачные полуприкрытые веки смотрели на меня непотухающим огнем какого-то странного чувства... Того чувства, с которым он однажды произнес: "Знаешь, как описать одним словом одновременно меня и весь мой мир?" А потом ткнул меня пальцем в плечо и, опустив глаза, тихо пробормотал, силясь, чтоб я его не услышал: "Ты". Странно, но этот слабый, чуть ли не душевнобольной человек для меня был одновременно и родным домом, которого в реальной жизни – жизни путешественника - я никогда не имел, и матерью, что коротала дни лишь в надежде скорой встречи с любимым сыном... Ощущая его губы, отдающие слабое тепло моим вискам, и пальцы, судорожно убирающие мокрые волосы со лба, я был спокоен, как небо, поглощающее последние отблески заката, зная, что солнце все равно вернется. Но рассудок, который я так неаккуратно оставил без присмотра, вдруг вернулся, заставив меня разбираться в произошедшей, не очень логичной цепочке событий: - Коки... Он должен был либо убить тебя, либо... Что же стряслось?! - ловя разлетающиеся в мозгу и не желающие строиться в правильные предложения слова, я отчаянно пытался понять, что могло заставить Коки исчезнуть. - Я не знаю, но... Его больше нет. И я такой же, как прежде, человек. А сломанная на ноге кость срослась, надо же... - Каору помолчал, дав высказаться разошедшемуся дождю, роняя свои увесистые слова на листья, - Это ты убил его, Гинко. Чтобы спасти меня. Но, увы, я не смогу тебя поблагодарить... Ведь ты снова помешал мне. Жаль, не захотел послушать мои последние слова... Ну и правильно, ты их прекрасно знаешь. А я ухожу... Но пока он говорил, я почти все понял: Токоями не может никак повлиять на Коки, но успешно питается мелкими муши. Теория "подделки Коки" в моей голове становилась все яснее, и выстраивалась более или менее логичная цепочка».