Как приручить дракона

      Уже несколько дней друзья украдкой бегали к озеру. Ни Тью, ни Фолкору они ничего не сказали: «Чем меньше лишних ушей, тем дольше будет жить наша тайна», — так решил Триггве, который сразу взял на себя роль некоего организатора этой опасной спасательной операции. Он назначал время для вылазок, количество рыбы, нужной дракону, он занимался лечением крыла, и рана уже начинала затягиваться, отчего Триггве был чертовски горд собой. Короче говоря, этот юноша стал строгой нянькой и для ящера, и для двух своих приятелей. — Мы ничего не скажем Фолкору или Тью? — спросил раз Эрно, нервно заламывая пальцы. — Всё-таки, они наши друзья, да и помочь могли бы.       Триггве на это непреклонно покачал головой, даже не взглянув на друга. — Тью в принципе говорить что-либо опасно: растрезвонит новость каждой сове. Мы должны предотвратить любую возможность быть раскрытыми. — Но ведь это… не по-товарищески.       Блондин улыбнулся. — Не по-товарищески не доверять, и мы им обязательно всё скажем, но, — он наставительно поднял палец, — ещё не время. Подумай, готов ли ты сам сознаться в том, что укрываешь опасное животное.       Оскар, который раньше не упускал случая поглазеть на звёзды, стал нервным и мнительным: теперь, глядя в телескоп, нет-нет да направлял его в сторону злополучного озера; ни дракона, ни его лежбища из-за густой чащи видно не было. Тем не менее, Оскар решил, будто по одному направлению трубы могут заподозрить неладное, проследить и за тем, куда он смотрит, и за самим наблюдателем, и в конце концов открыть это «жалкое предательство», как он сам выражался. В конце концов, паренёк туго завернул телескоп в шкуру и забил в самый дальний и пыльный угол под кроватью, после чего ходил сам не свой. — Соберись и не разваливайся, — твердил ему Триггве, ежедневно потчуя горячим лечебным чаем. — Я, конечно, могу помочь тебе успокоиться, но лекарства всего не сделают.       Теперь Триггве часто вздыхал, устало закрывая глаза. «Во что меня втянули? — ворчал он про себя. — Э, нет, во что я влез?» И он вздыхал ещё тяжелее, страдальчески морщась, но спустя минуту вновь принимался за взятый на себя труд, с усердием, с жаром няньки и с любопытством учёного. «Кто, как не я, не допустит катастрофы? Ну, по крайней мере, уменьшит её размах…»       Проще всего во всей этой ситуации было дракону. Из предосторожности ящера укрыли в небольшом углублении скалы, завалив её ветками, мхом и травой, и ходили к нему только ночью. Ослабленный раной, он спал в течение дня, но Триггве ещё и подсыпал тому в пищу и лекарство снотворное, чтоб уж наверняка. «Осечек быть не должно», — говорил он во время очередного посещения, бледнея.       Каждую ночь ящеру носили ведро свежей рыбы, и ему оставалось лишь наслаждаться пищей и удобствами, с любопытством наблюдая, как люди изучали его. Он шумно дышал, отчего шевелились страницы книг, рядом сыпались мелкие искры. Друзья с жаром спорили о том, как его лучше лечить, какая это порода, не слишком ли они беспечны; разговор о том, что будет, когда крыло восстановится, пока умалчивали. И дракон внимательно глядел на людей янтарным глазом, позволяя им близко подходить, опасливо касаться чешуи, даже беседовать. Пока нет опасности, можно и благосклонным побыть.       Так и протекли эти дни.       Раз Эрно, зарывшись ладонями в холодный песок, протянул: — Нужно его как-то назвать.       Оба вздрогнули; Оскар мутным взором посмотрел на друга и тут же сонно уронил голову набок; Триггве же глянул исподлобья, не переставая проверять крыло. Повисла тишина: ни ветер, ни птица, ни зверь не нарушали её; дракон тоже внимательно, будто ожидая продолжения, наклонил голову. — Зачем?       Эрно лишь всплеснул руками. — Здрасьте! А то не знаешь, зачем имена нужны, — он вскочил на ноги и подошёл к ящеру. — Надоело каждый раз говорить «дракон», да «он», да «этот». Каждой твари необходимо имя. Неужели наш друг не заслужил его? — Заслужил? — вскинул брови Триггве. Он втирал в крыло какое-то очередное снадобье. — Ну-ка, и в чём эта «заслуга»? — Не язви. Заслуга, доказательство, подтверждение — называй, как хочешь, — в том, что он ни разу не озлился на нас, что они принимают нас дружелюбно… Так-то мог и спалить уже десять раз. — И это, по-твоему, стоит особого имени? — Стоит! — воскликнул Эрно, тут же испуганно зажимая рот рукой. — Стоит, — повторил он шёпотом. — Обращаясь к нему по имени, мы примем тем самым его в наш круг; особое имя значит, что мы не просто так скользнули по нему взглядом, это значит, что он был в нашей жизни и занимал не последнее значение!..       Пока паренёк проникновенно шептал, Триггве закончил лечебную процедуру и складывал свои травы, ткани, инструменты и прочее. Дракон, довольно вытянув крыло, потянулся, уронил морду на лапы. — Во-от, — перебил друга Триггве, — имя, как ты говоришь, залог значимости и дружбы. — Ах, дружить с драконом! — вновь начал Эрно, жмурясь, задыхаясь от волнения. — Мог ли я когда-нибудь мечтать! А ты — неужели ты не хотел бы? Нет, не переводи тему, а ответь: чем это скверно? — А ты не думал, станет ли сам дракон быть с нами приятелями? — сказал Триггве как отрезал. С Эрно мгновенно спал мечтательный туман, паренёк удивлённо, не веря взглянул на юного лекаря. — Если тебе угодно, захочет ли он быть равным нам, быть близким людям? Может, мы неинтересны ему; может, мы для него лишь враги, с которыми пришлось установить временное перемирие, пока зализываются раны; может, он просто не собирается задерживаться вблизи острова — могут быть тысячи причин, почему не суждено исполниться твоей наивной мечте!..       Эрно молчал, поражённый; Оскар сквозь сон слышал этот крик души и печально качал головой. — И тебе ли не знать, — вздохнул Триггве, — какую боль причиняет произнесённое имя утраченного… друга… — он на секунду замялся. Повисла скорбная тишина. — Так что же — прожить эту неделю — и забыть? Будто и не было ничего? — Увы!..       Эрно медленно прошёл по песку, долго смотрел в гладь воды. Луна повисла в ней, едва дрожа, окружённая слезами звёзд; порыв ветра смахнул каплю росы с листа. Наконец паренёк повернулся к другу. — Я согласен с тобой. И доверюсь тебе. Как всегда, — прибавил он.       Триггве сочувствующе состроил брови домиком. — Не пожалей когда-нибудь об этом вечном слепом доверии.

***

      Через пару дней после драконьей атаки Тью, примостившись на брёвнышке около дома, скучающе глядел вокруг. Всё разрушенное было восстановлено, новые мечи отточены (как они сияли после полировки! Такой меч — настоящая гордость для викинга), и заняться было совершенно нечем. Точнее, планы-то были: в голове находчивого Тью безостановочно рождались разные идеи, — планы были, а вот людей для воплощения их в жизнь — увы. «Куда все подевались?» — скучал Тью.       Несколько раз он ходил в хижины к друзьям, прочесал деревню вдоль и поперёк: все либо спали так, что их не добудишься, либо вовсе шлялись непонятно где. «А ведь это моя особенность! Моя!..»       Наконец, парень не выдержал: в сердцах двинул кулаком по бревну и пошёл в засаду — выслеживать, где его друзья прохлождаются.       Фолкор всегда на эмоциональные выходки друга либо закатывал глаза, либо со вздохом качал головой, либо делал едкое замечание — он так или иначе высказывал своё недовольство. Вот и в эти дни на гром и молнии Тью он отвечал, мол, не наше это дело — лезть в чужие дела; раз они скрываются от посторонних ушей — значит, это к лучшему; мол, не будет ли хуже, если тайна раскроется, — и всё в таком духе. Но кому ещё удавалось удержать природный порыв? «То-то», — ухмыльнулся Тью.       Очень хотелось спать. По всему острову разостлался туман, так что пропала всякая видимость; из-за него же было очень сыро, даже кожаное одеяние викинга начало пропускать воду. Тью поёжился — но и только. «Уж сегодня не отступлюсь», — решил он, стиснув зубы.       Как назло, кругом не было ни души: сквозь ставенные щели не просачивались поздние огни свеч; собаки не лаяли, птицы незримо дремали в ветвях. Тью уже начал тосковать по несбыточности своей авантюры…       Вдруг скрипнула дверь. Едва слышно, коротко, но паренёк вмиг сбросил дремоту и навострил уши. Чуть уловимый шорох шагов, ворчливое шушуканье; вот всколыхнулись ветки. «Ага, в лес пошли», — довольный Тью, потирая руки, хихикнул, потом подобрался и по-собачьи, тенью устремился в чащу.       Лес, в отличие от деревни — оплота цивилизации, — был полон тихими голосами, какими-то шорохами, перешёптываниями, и все они сливались в тихий-тихий гул. Тью безошибочно ориентировался на звуки тех, кого он преследовал, сам оставаясь скрытым от самого леса. Так, тенью, он добрался до холмика, на котором росли кусты в изобилии, схоронился за ними. За шиворот упало несколько потревоженных капель, и Тью чуть было не зашипел, но прикусил язык: от картины, которая перед ним вырисовывалась, волосы у парня встали дыбом.       Из тумана выступило озеро, возле которого темнела какая-то туша — не то валун, не то гора веток. К ней приблизились трое: Эрно, Триггве и Оскар — за ними-то и следил Тью; в ведре у Эрно что-то шлёпало, и при этих звуках туша всколыхнулась, на её верхушке хитро сверкнули два желтых огонька — и Тью увидел, как навстречу его друзьям поднимается чёрный дракон. Он хотел закричать, но успел закрыть рот ладонью. Очень не хотелось ему шуметь — перестарался: сильно впился в кожу зубами.       Дальше трое друзей хлопотали вокруг ящера: кормили, щупали крыло, что-то обсуждали — за кустами было не слышно. Так Тью просидел до рассвета, наблюдая за ними в каком-то несвойственном ему оцепенении.       Наконец засобирались домой. Дракон уполз в убежище, а несчастный викинг решил выйти из своего. Когда друзья прошли мимо него, Тью поднялся и громко окликнул их.       Повисла тишина.       Эрно и его товарищи, бледные по уши, медленно обернулись. Будто в насмешку, где-то рядом оглушительно крикнула птица. — Что? — процедил Тью. — Не ожидали? — Вид у него был пугающий: такой же бледный, с раскрасневшейся ладонью, он едва стоял на ногах. — Что это было? — Где? — пискнул Эрно и сам испугался своего осипшего, жалкого звука. Горло у него пересохло.       Тью же взревел: — Не дури! Что за дьявол был ночью?! — И шёпотом прибавил: «Какого дьявола здесь делает дракон?»       Они молчали, предоставив другу распинать себя. — Сделали из врага питомца! Мягкую игрушку! Отличное дело… Не возникай, Эрно! Я узнал: это тот самый, которого ранило. А вы мозгой своей подумали, чем это грозит? Он может повторить налёт на деревню; а может одному из вас руку откусить во время кормёжки. Я видел, как вы ему рыбу кидали, как учёной собаке!..       Он всё шипел и шипел, ломая на ходу мелкие веточки, которые попадались ему под руку. Трое мальчишек же становились из бледных пунцовыми; они то переминались с ноги на ногу, то потерянно чесали в затылке, то озирались вокруг, ища поддержки. Лес безмолвствовал. --…и всё это я ещё мог стерпеть, — шипел Тью, изрыгая последние ругательства, — но самое ужасное не это! Самое гадкое, что вы сделали в своей жизни, — не сказали мне! Друзья вы мне после этого?.. Э-эх!..       Он махнул рукой и, обессиленный, опустился прямо на корни, обхватил голову руками.       Вновь повисло молчание.       Эрно сдался первый. — Прости! — Да, прости нас, — присоединился Триггве, покашливая. — Но сам подумай, какой бы ты шум поднял, если бы знал… — Триггве! — шикнули разом два его приятеля. Тот часто заморгал. — А что я сказал?       Они махнули на него рукой. — Просто прости нас, Тью. Действительно по-свински было не рассказать ничего вам с Фолкором. — А-а, так Фолкор тоже не знает, — ухмыльнулся блондин. Он, как довольный кот, зажмурился, покивал головой, скрестив руки на груди, наконец встал. — Что ж, значит, буду искоренять в себе недостатки — чтобы никто не сомневался, какой я ценный товарищ. — Ах, Тью, ты очень, очень ценный! — Эрно кинулся к нему на шею, а Оскар, вздохнув, заметил: «Незаменимых-то нет.»       Тью, отстранив от себя Эрно, протянул руки к товарищам. — Ну, что? Один за всех? — Один со всеми.       Когда они, возвратясь домой, рассказали о своей авантюре Фолкору, тот лишь невозмутимо кивнул. — На самом деле, у меня было предположение, что всё этим кончится. — Так ты с нами? — Обижаешь, — поморщился тот.       Итак, пятеро друзей впустили в свою жизнь дракона, ещё не зная, во что развернётся этот маленький жест милосердия.