Второй после Мадары

      Бледная, слабовольно не нашедшая в себе сил отпустить Кацую, которая так и продолжала сидеть у неё на плече и ворковать что-то успокаивающее, Цунаде вернулась в кабинет уже в сумерках. Вскрытие показало мало. Колотые сквозные раны широким лезвием, нанесённые как будто методично и последовательно. Никаких срезаных краёв, говорящих о том, что жертва двигалась во время этого. В тканях ни следа яда. Голова нисколько не повреждена, Цунаде проверила много раз. Значит, оглушения не было. Как Сакура так просто могла дать себя в обиду? Нужно дождаться доклада Какаши.       Она привычно потянулась к нижнему ящику стола, но вспомнила о том, что не одна.       — Спасибо за всё, Кацую-сама.       — Вы уверены, что мне не стоит остаться? — заботливо пропищала улитка.       — Нет, всё в порядке.       Плечо опустело. Цунаде выцепила бутылку и отхлебнула прямо из неё, не тратя время на поиски стакана.       Из дальнего тёмного угла кабинета вперёд шагнула тень.       — Кацую тебя не почувствовала. Неплохо скрываешь чакру, — Цунаде сделала ещё один глоток и только тогда повернулась в ту сторону. Её голос почти не дрожал.       — Похоже, из Какаши плохой парламентёр, — алый взгляд потух и слился с темнотой. — Я бы мог долго говорить или использовать гендзюцу. Но, думаю, это ни к чему. Ты ведь как Хокаге хочешь для деревни самого лучшего, не так ли? Поэтому сразу перейдём к делу.       — Тебе-то откуда знать, чего хочет Хокаге, чёртов предатель? — огрызнулась Цунаде. — И не тыкай мне, мальчишка!       — Странно, я думал, ты скрываешь свой возраст. Однако я заинтересован в благоприятном исходе переговоров, так что будь по-вашему. Что же, разве я недостаточно доказал свою лояльность Конохе, вернув вам Хьюгу?       — Из-за тебя погибла Сакура! — Цунаде так грохнула бутылку дном на стол, что та тоненько зазвенела, однако чудом осталось целой.       — Может, по-вашему, я её и убил? А потом насадил собственную грудь на меч для отвода глаз? — он раздражённо выдохнул и добавил уже себе под нос: — Похоже, без светских бесед не обойтись.       — С тебя станется, — прошипела Цунаде, садясь за стол и чувствуя, как к ней постепенно начинает возвращаться нужное сейчас хладнокровие. — Зачем ты явился? Я не ясно выразилась, что тебя здесь никто не ждёт?       Дверь распахнулась, и Цунаде поспешила дать отмашку охране, засёкшей проникновение в здание и прибывшей для устранения угрозы. Резиденция Хокаге — одно из немногих строений, покрываемых сейчас сенсорным барьером. Обито шагнул назад в тень. Цунаде была рада этому, её тошнило от одного вида мерзавца, на благополучие которого ушла последняя чакра Сакуры. Он не заслуживал жить. Это тот ребёнок, что выжить на войне был не должен. Как бы было сладко исправить сейчас это недоразумение, собственными руками… Чем больше она об этом думала, тем больше ненависти клубилось в ней и застилало глаза.       — У нас с вами одна цель. Я больше в Вечном Цукуёми не заинтересован. Мне нужно лишь поквитаться с Мадарой.       — Что же вдруг заставило тебя передумать? — ехидно протянула Цунаде. Она не верила Обито ни на секунду. Этот мерзавец тот ещё стратег, и какими бы то ни было моральными принципами его мозг не отягощён. Возможно, прямо сейчас он и не планирует нападать. Но только потому что ему самому это выгодно.       — Есть вещи поважнее счастья для всех. Вы хотели бы вернуть к жизни Дана, Цунаде-сама?       — Откуда ты знаешь про Дана?.. — вырвалось у неё раньше, чем она успела сообразить, что хоть он и был воскрешён в войне Кабуто, но Обито не может быть не в курсе состава своей армии.       — Вижу, что не отказались бы. Так вот, я о счастье любимых. Биджу с вами, не хотите мира — чёрт бы вас побрал. Значит, вы его и не заслуживаете. Но если можно сделать счастливым и защитить хотя бы одного, самого дорогого человека — разве это не самое важное?       — К чему ты клонишь? — Цунаде напряглась и стиснула кулаки. Ей не нравилось, что он полощет вслух имя Дана.       — Я не буду раскрывать перед вами душу, если вы этого ждёте. Я уверен, вы сами уже все из меня вытянули, у вас была такая возможность. Вы понимаете, о чём я, Цунаде-сама. Мне всё равно, как вы ко мне относитесь. Про Дана же я вам напомнил, чтобы вы поняли, чем я руководствуюсь. Союзники ведь должны знать о намерениях друг друга? Обещаю, Мадара будет мёртв. Он не успеет привести план в действие.       — Так значит, тебе нужен риннеган, чтобы убить Мадару. Где гарантия, что после этого ты не займёшь его место, устранив конкурента?       — Нет гарантий. И рыться в своей голове я вам не позволю. Вы уже знаете, что мне ничего не стоит взять риннеган силой, сейчас мой шаринган ещё сильнее, чем семнадцать лет назад, нападение на деревню в одиночку не станет большой проблемой. Однако я этого не хочу. Не буду лицемерно клясться в любви Конохе или просить прощения. Мне просто нужен сильный союзник, как и вам. Подумайте, насколько больше потерь вы понесёте, если пренебрежёте моей помощью. А это живые люди, у каждого семьи… Я не угрожаю, нет. Если только чуть-чуть, — улыбнулся Обито. — Просто подумайте, как вы будете потом родным бойцов в глаза смотреть, зная, что могли этого избежать. Если, конечно, сами выживете после противостояния Мадаре.       — Как же быстро ты забыл о своём поражении. Угрожаешь, говоришь! Больно было? Не помнишь уже? Напомнить?       Рука его сама собой потянулась к груди.       — Ну, Цунаде-сама, тут заслуги Альянса немного, — он снова усмехнулся. — А про Мадару я и не говорю, что я сильнее. Потому-то мне и нужна ваша помощь. Видите, я раскрыл все карты, я честен перед вами, — он театрально развёл руками. — Кстати, спасибо, что не добили меня. Я знал, что не прогадаю. Что вы помучаете меня, возможно, используете, но не дадите истечь кровью. Коноха добра даже к своим врагам. Вы тут интересовались… Больно было невероятно! Я почти дышать не мог. Думаю, вам приятно это слышать, могу повторить ещё, потешить ваше чувство ненависти. Мне не сложно, это меньшее, что я могу для вас сделать.       — Убирайся, — сузила глаза Цунаде. Он уже откровенно кривлялся, и это раздражало, как муха в рамене. — Я подумаю! Раньше завтрашнего вечера не возвращайся!       Он улыбнулся и, полыхнув шаринганом, растворился в воздухе.       Цунаде сжала бутылку так сильно, что горлышко, отвалившись, звякнуло об стол, осколки впились в руку и жидкость разбежалась вокруг, наполняя комнату резким запахом.       Она помнила ту девочку с лёгкой рукой, которая в полевых условиях произвела пересадку шарингана, да так, что он прижился. Впервые — не Учихе. Об этом в деревне много говорили. Цунаде даже довелось её учить какое-то время… Талантливая девочка, возможно, у неё врождённых способностей было даже больше, чем у Сакуры.       Сакура…       Цунаде сморщилась и потёрла лоб рукой.       Обито даже не счёл нужным прятать шаринган. Предположения о Какаши подтвердились. Копирующий ниндзя добровольно расстался со своим прозвищем. Второй же глаз наверняка был отнят у похитившего его Орочимару. Какаши, что ты наделал…       Главное, чтобы об этом не узнали старейшины.       Чёрт, почему вы с Наруто так ему доверяете, он же совершенно ненадёжен… И Сакура туда же. Девочка, ну зачем?       В своё время Цунаде отказалась от помощи Орочимару в воскрешении Дана. Она не могла пожертвовать всем и всеми ради одного человека. Пусть даже самого важного… Пусть даже ради самых важных двух… Иногда, тяжёлыми вязкими ночами, она жалела. Жалела до рыданий и истошной боли в сердце. Однако утро неизменно расставляло всё на свои места и приносило облегчение вместе с осознанием правильности поступка.       Но даже если этот фанатик не лжёт, он не Цунаде, он ради чего-то подобного не остановится ни перед чем. Кто бы ни встал у него на пути, намеренно или случайно. Такой союзник ненадёжен. Она не может так рисковать.       Но, чёрт, они действительно сейчас не способны идти против Мадары своими силами. Возможно, стоит воспользоваться этой возможностью и хоть как-то увеличить шансы. Мадара начал действовать… А значит, медлить нельзя, надо дождаться возвращения Наруто и Какаши и готовить армию. Снова…       «Мне нужно с кем-то посоветоваться», — поняла Цунаде. Однако внутренне она уже приняла решение, осталось только услышать от кого-то подтверждение для облегчения совести. «Нужно завтра вызвать Шикамару. Сейчас уже поздно».       Она подошла к окну и растворила взгляд в огнях вечерней Конохи.       «Пусть жители деревни ещё одну ночь поспят спокойно. Возможно, уже завтра нужно будет снова объявлять военное положение. Временному миру конец». ____________       Ханаби тут ужасно не нравилось. Столько времени провести в неподвижности, да ещё и теперь постоянно на кровати…       То, что происходило там, лучше не вспоминать — интуитивно чувствовала Ханаби. И получалось. Разве что вены на руках болели почти не переставая — из неё выкачали столько крови, что она несколько часов провела без сознания — Ханаби поняла это впоследствии по разговорам своих тюремщиков. И во время беспамятства, похоже, над ней тоже продолжали какие-то опыты. Больше всего Ханаби боялась за бьякуган. С самого начала ей перевязали глаза так, что она даже додзюцу активировать не могла. Она надеялась, что поверх повязки какая-то блокирующая печать и дело не в чём-то другом… Перед ней постоянно возникал образ слепого Обито. Теперь Ханаби с содроганием понимала, как ему было плохо. Эта темнота, жуткая до тошноты… Без глаз ей не быть шиноби. Даже её тайдзюцу основано на бьякугане, уже не говоря о ниндзюцу. Руки были связаны, темнота непроницаема. Первое, что сделала Ханаби после освобождения — украдкой потрогала, на месте ли глаза, и выдохнула из лёгких всю тревогу. Оставалось небольшое волнение, всё ли с ними в порядке, но это уже было поправимо. В госпитале сказали, что у неё истощение за счёт перерасхода чакры — и Ханаби вспомнила, как по прибытии в ту самую комнату кто-то прильнул к ней с мёртвыми ледяными прикосновениями, от которых она немедленно начала слабеть. Очевидно, эту технику обновляли, пока Ханаби была без сознания, иначе к настоящему времени чакра бы восстановилась хотя бы наполовину. В связи с этим ей запретили вставать и тем более — снимать повязку.       Обито занимал все её мысли. Он был примешан абсолютно к каждой. Каждая, даже самая посторонняя из них имела его оттенок. Это согревало и подбадривало. Всё-таки она ему небезразлична! Он пришёл за ней! Он вытащил её! Что бы там ни говорил о нём этот языкастый, Обито её не оставил. Она скучала по его рукам, ей не хватало возможности обхватить крупное, отзывчивое на ласки тело и забыться, питаясь его теплом.       Под шорох этих мыслей Ханаби незаметно провалилась в сон. Там, во сне, Обито прикасался к ней сильными руками, на которых почему-то то и дело сами собой возникали кровоточащие порезы. Обито их не замечал, но Ханаби, убеждённая, что ему больно, тянулась к ним, чтобы залечить, и вспоминала, что не умеет, что так и не научилась ирьёниндзюцу, и поэтому просто целовала, пачкая его кровью губы, и ранки заживали от поцелуев, но тут же возникали в новых местах. Ханаби, как щенок, тёрлась головой об его живот, показывая, что отдаёт ему всю себя, что принадлежит ему, и вдруг почувствовала, как волосы мокреют. Она взглянула вверх и обнаружила красный водопад, берущий начало из его груди в районе сердца. Ханаби в ужасе попыталась закрыть дыру руками, но кровь так и хлестала сквозь них, а Обито сидел неподвижно: казалось, он и этой раны не замечает. Ханаби попробовала поцеловать где-то рядом, с краешку — должно помочь, помогало же! Но кровь заливала ей рот и нос, она едва не задохнулась, и пришлось отпрянуть. Нужно что-то делать, он ведь так умрёт! И Ханаби пришла в голову идея, показавшаяся единственно верной. Она с какой-то неожиданной лёгкостью извлекла своё сердце и заткнула им дыру в его груди, перекрыв водопаду выход. Это место тут же затянулось кожей, и последнее, что Ханаби видела, умирая, — это его обеспокоенный, теперь полный боли взгляд…       Проснувшись, она поёжилась.       И всё-таки умирать — это страшно…       А вдруг она всё-таки умерла и эта темнота — всё, что теперь ей осталось?       «Обито… Где ты? Как ты?..» — всхлипнула Ханаби, надеясь мыслями о нём развеять тревогу.       Единственное, что может заглушить страх смерти — любовь.       Беспокойство, вытолкнутое из головы его образом, стало растворяться в воздухе вокруг, отчего даже чернота становилась чуть бледнее и переставала так давить на глаза.       Если бы Ханаби могла, то она бы увидела то, что ещё больше привело бы её в чувства.       Там, за окном, из уличной темноты на неё пристально смотрели два красных глаза. _____________