Второй после Мадары

      Надо оперативнее привыкать к новому оружию. Вот и теперь Обито зачем-то схватил её за руку, вместо того чтобы сразу применить технику дистанционно. Эта собственная неуклюжесть слегка выбила его из колеи.       Затем пришлось ещё пару раз напрячь шаринган: не бегать же по лабиринтам пешком, пока она там сидит. Трёх минут ему хватило, чтобы заглянуть на склад и в одну из спален и телепортироваться обратно. Неизвестно почему, но Обито чувствовал себя совершенно разбитым. Раздражался по любому поводу. Даже зачем-то накричал. А потом сил и вовсе не осталось ни на что. Разве только расстелить возле дальней стены захваченные с собой матрац с подушкой. Для неё. Себе было достаточно нагреть камни — на первое время, пока засыпаешь. Простыть Обито всё равно не мог, даже если бы захотел.       Не известно, будет ли она спать — или прикончит его во сне и сбежит. Но что-то подсказывало ему, что он изначально ошибся с версией. И этим чем-то были её руки. В её прикосновениях не было фальши. Как человек, привыкший играть роли, Обито чутко улавливал любые неровности в поведении окружающих. Пришлось признаться себе, что первая версия была построена целиком и полностью умозрительно. К тому же в неё никак не встраивался тот факт, что она всю ночь провела, восстанавливая из руин его систему циркуляции чакры. Третья версия по-прежнему казалась абсурдной. Но когда отбрасываешь невозможное, истиной становится невероятное.       В Деревне Дождя даже днём всегда было сумеречно. В какой-то момент сумерки просто резко обрывались в ночь. Так что получалось только два времени суток. Их отделяла друг от друга тончайшая мембрана, готовая в любой момент лопнуть и окрасить небо чернильным всплеском, превращая капли дождя в потёки излишков чернил.       Ханаби радостно обосновалась на импровизированной кровати. Обито потоптался на месте и устроил себе ночлег у противоположной стены, что, обрываясь, переходила в балкон.       Как бы усталость ни пыталась раздавить Обито всей своей тяжестью, что-то не давало заснуть. Оказалось, мешала Ханаби. Обито лёг так, чтобы, пока он в сознании, она была в поле его зрения. И теперь не оставляло в покое зрелище, как она пытается согреться. Когда она сворачивалась калачиком, короткая майка переставала полностью закрывать спину, Ханаби её постоянно безуспешно одёргивала. Совесть замучила до такой степени, что пришлось раздеться и накрыть её своим плащом. Пока Обито в размытой для него темноте искал водолазку, Ханаби, видно, о чём-то интенсивно размышляла, потому что когда он услышал её голос, тот был как у человека, долго на что-то решавшегося и наконец прыгнувшего в омут с головой.        — Вдвоём было бы теплее. Мне кажется, мы тут уместимся? ..       Приглашает его, значит. Обито солгал бы, если бы сказал, что сам об этом не задумывался. Поэтому он немедленно отбросил все сомнения и просто молча лёг рядом. Спустя несколько секунд Ханаби робко уткнулась в его спину и накрыла его его же плащом. И тут же он остро осознал настоящую причину, почему забыться не удавалось. Прошлой ночью он впервые засыпал не в одиночестве. Как много это, оказывается, значит. Когда ты вот-вот потеряешь связь с реальностью, чувствовать, что рядом есть кто-то, кто в это время позаботится — о реальном — тебе. Это ощущение вызывало привыкание настолько стремительно, что успело жестоко обломать почти все внутренние стены Обито и едва не вывернуло его исцарапанную душу наизнанку. Будто впервые задышавший полной грудью, он смотрел на исчерченный пиками высоких строений город, ловил его влажный запах. Пелена дождя сливалась с пеленой испорченного зрения: капель и даже струй он не различал. Как будто впервые со дня битвы с Конан дождь покинул эту деревню. Спустя несколько минут он повернулся к Ханаби и нашёл её губы своими.       Она уже спала, и ответа на поцелуй он не получил. Глаза закрыты, её дыхание по его лицу. Но этим порывом он будто замкнул электрическую цепь связи между ними, разрушенную недавно им же самим.       Поставив вокруг элементарный барьер, Обито позволил темноте наконец-то укутать его с головой.       Проснулся он с мыслью, что возможен ведь какой-то четвёртый вариант. Он ворочался, пытаясь рассмотреть эту мысль со всех сторон, и вдруг резко сел на постели и открыл глаз. Не чувствовалось присутствия Ханаби. Активировав шаринган, Обито не успел даже разозлиться или порадоваться хотя бы тому, что, сбежав, она оставила его в живых. Его внимание привлекло другое.       Наконец-то удалось навести резкость. В воздухе парили сотни пылинок, Обито видел их так чётко, словно взгляд был сфокусирован на каждой из них одновременно, не важно, на каком расстоянии они замерли от него и друг от друга. Время будто остановилось. Он мог проследить, как на улице медленно-медленно преодолевают свой путь сорвавшиеся с неба капли вечного дождя. Он мог проводить взглядом каждую, любую. Увидеть в них отражения и даже смотреть сквозь них. Если подойти ближе к краю, можно было проследить, как они разбиваются далеко внизу на тысячи осколков, и как каждый осколок умирает, медленно растворяясь. Оказывается, он ещё помнил, как удивляться этому ощущению. Оно было сродни первому пробуждению шарингана, если даже не более долгожданным.       Всё-таки получилось.       Так, ну где теперь эта девчонка? Она не могла далеко убежать. Обито круто обернулся, словно рассекая взглядом стены. И накнулся на комочек чакры совсем близко. Выключив шаринган, он с удивлением наблюдал, как Ханаби как ни в чём ни бывало входит в помещение.       Во всяком случае, силуэт был похож. Взгляд Обито прилип к ней, ощупывая, знакомясь. Тёмно-каштановые, почти чёрные волосы чуть ниже узких плеч. Одна прядь постоянно падает на нос, но Ханаби, казалось, её не замечает — привыкла. Огромные, на пол-лица, дымчато-белые глазищи, маленький нос-кнопка, полосочка рта, подпирающая щёки кончиками улыбки. Невысокая, компактная, но не хрупкая, подвижная, как зверёк. Грудь совсем чуть-чуть больше, чем нравилось Обито. Да, ей действительно на вид около двадцати.       — Я это. Окрестности осматривала. Испугался? — выдернула она его из транса.       Обито почувствовал, что успокаивается. Ладно, чёрт с ней. «Готов поспорить, туалет искала». Но почему она ещё здесь? Он совершенно безответственно заснул. А она этим не воспользовалась.       — Погреешь мне еду, как тогда? — голос играл то пугливыми, то хитрыми искорками. Опять не типично для заложника.       Пока ела, Ханаби ни на что не отвлекалась. Обито был рад этому: можно было нырнуть в свои мысли. Но как только последняя ниточка лапши исчезла из коробки, он немедленно получил вопросом в лоб:       — Ты ешь вообще?       Похоже, она мало знает о множестве амплуа Мадары. И была она всё это время, скорее всего, в тылу. Иначе по куче особых примет давно бы уже его опознала. Какаши она назвала Какаши-саном, не сенсеем. Значит какие-либо откровения в прошлом в её адрес с его стороны исключены. Какаши никогда не был особенно социальным существом, общался только вынужденно — с теми, с кем непосредственно состоял в группе, — и то криво и косо. Так что вряд ли Ханаби слышала хоть что-то о прошлой жизни Обито. Хотя давным-давно бывали моменты, когда он тешил себя надеждой о том, что в Академии на уроках истории будут рассказывать о его героической гибели.       Отпускать её уже всё равно нельзя. А отдохнувший и накопивший чакры Обито теперь точно не даст ей никуда деться. Так что можно и рассказать что-нибудь. Хоть отстанет немножко. И, узнав о его способностях, делать глупости лишний раз поостережётся.       — В точку. Нет.       — Это как?       — Помнишь, я говорил про травму? Я получил её на Третьей Мировой Войне Шиноби, — Обито без большого удовольствия отдёрнул рукав плаща, демонстрируя правую руку. — Моё тело пострадало настолько сильно, что чтобы я мог выжить, мне вживили клетки Первого Хокаге. Как известно, он владел стихией дерева и повышенной регенерацией. Они прижились, мне повезло. Теперь у меня есть пара приятных бонусов. В том числе отсутствие потребности в пище.       — Это было в бою? Что же произошло?       — Обвал в пещере, — коротко ответил он, давая понять, что пояснять не намерен.       И тут Ханаби задала пронзительно меткий вопрос, заставив Обито посмотреть на неё по-другому.       — Не подумай, что я тебе не верю… Но откуда же тогда твои клетки берут строительный материал для собственного возобновления? Неужели внутри тебя идёт ядерный синтез? Но тогда бы ты просто расплавился! Во всяком случае твоя родная половина.       Он поражённо молчал, наверное, с минуту, прежде чем ответил. А она хорошо училась! Не то что сам Обито.       — Не ожидал от тебя таких познаний. Эти клетки особенные. Они, подобно некоторым разновидностям бактерий, фиксируют необходимые химические элементы прямо из окружающей среды. Преимущественно из атмосферы — азот, углерод, водород. Но также из почвы, например. Из осадков. На самом деле, мне не обязательно валяться на земле или мокнуть под дождём. Досточно тех частичек почвы и воды, что взвешены в воздухе. Оттуда берутся остальные химические элементы. Клетки Хаширамы создают из них аминокислоты, затем — белки, и так далее. Несмотря на то, что стихия дерева — растительная, энергия на эти процессы берётся из окисления ранее созданных клетками химических соединений, а не из солнечного света. Благодаря этому я, по крайней мере, не зелёный, — Обито неуклюже улыбнулся.       Если бы он когда-то сам не заинтересовался этим вопросом и не принялся шарить по библиотекам, то молчать бы ему сейчас, как идиоту, или угрожающе сверкать шаринганом, вещая что-то вроде: «Не лезь не в своё дело».       — Вот это да! Если честно, я тебя боюсь. Ты какой-то… Не человек.       «Давно пора», — подумал Обито злорадно, но не без досадного укола.       Тем временем Ханаби взяла его руку и принялась пристально изучать, наклонясь к ней лицом близко-близко, так что её дыхание касалось его кожи. В этой позе она была похожа на обезьянку.       — А откуда они взяли эти клетки? Ведь Шодай умер очень давно.       — Эмм… Думаю, в лаборатории вырастили.       — А почему их всем тогда не вживляют? Представляешь, как было бы здорово! Это ведь, фактически, бессмертие!       — Я уже говорил, что после таких экспериментов почти никто не выживает. Бессмертие, говоришь? — он усмнехнулся. — Видела меня недавно?       — Ну… У тебя просто не было чакры.       — Вот и всё бессмертие. К тому же, с обширными повреждениями даже эти клетки быстро не справятся. А значит, мозг может отказать гораздо раньше. Из-за кислородного голодания, например, в случае повреждения сердца. Можешь мне поверить, я знаю, о чём говорю, — тут Обито прикусил язык. Разоткровенничался. Не хватало ещё обучить девчонку, как в случае чего с ним расправиться.       Ханаби не отставала:       — А как ты это делаешь? Я имею в виду эти… перемещения.       — Это техника шарингана. Такая только у меня и… Нет, только у меня.       — А как ты так быстро овладел шаринганом? Ты ведь его только получил.       — Скажем так, я и раньше умел.       — Так ты Учиха?! Конечно, огонь… Надо же, я думала, вы все умерли! Ой, — стушевалась Ханаби.       — Ничего. У меня всё равно никого не было.       Обито прямо видел, как она жуёт во рту вопрос о том, почему он выжил в той резне, но боится высказать. Они сидели на матраце: он — спиной к стене, вполоборота к ней. Внезапно её глаза заблестели жалостью, она несмело, прерывисто пододвинулась ближе. В любое другое время он бы отреагировал на это жёстко, брызгами кипящей крови из раненного жалостью мужского самолюбия, но сейчас он чувствовал, что мёрзнет без неё, и потому даже руки приподнял, готовясь встретить ими её плечи.       Ханаби остановилась.       «Она боится, — понял Обито. — Почему? Я ведь в такие моменты ни разу её не отталкивал». Не выдержав, он сам притянул её к себе, постаравшись сделать это не резко. Его человеческое начало отозвалось томительным напряжением. Подумав, Обито пустил её к себе под плащ и укутал. Ханаби не сопротивлялась.       Они сидели так некоторое время. Водолазку Обито так и не нашёл, и теперь её волосы под плащом щекотали ему грудь. Он терпел, потому что казалось — вот сейчас шелохнёшься — и хрустальная умиротворённость момента даст трещину.       — С этой стороны ты теплее, — вдруг разбила молчание Ханаби.       Он вздрогнул: ему казалось, что она задремала. Произнося эту фразу, она так нежно погладила правый бок, что Обито задрожал от возбуждения.       — Обмен веществ тут интенсивнее, — пояснил он, мысленно умирая от того, как хочется сжать, поглотить её всю.       Инстинкты взяли верх. Он опустил голову, пробрался через волосы и осторожно прикусил зубами нежную кожу на шее, будто пробуя на вкус сдержанность Ханаби. Она вздрогнула, но не отстранилась. Обито прижался теснее, напирая, подталкивая, лишая воли. Его руки уже вовсю хозяйничали у неё на груди и, совсем осмелев, скользнули под майку. Стараясь не так сильно мучать грубыми руками, как хотелось бы, ставшие уже плотными соски, он шумно дышал ей в ухо, почти рыча.       Сжираемый страстью, Обито периодически силой заставлял себя выныривать и прислушиваться к её реакции. Таким уязвимым, как сейчас, он никогда ещё не был. Давно погребённая под обломками души открытость осторожно высунула мокрый нос наружу, как суслик. Казалось, стоит сейчас Ханаби хоть чуть-чуть оттолкнуть его, его изломает, разорвёт изнутри и вышвырнет куда-то за границу себя самого, всего, чем он когда-то был.       — Камуи, — в последнее мгновение пробормотал он, взглянув последовательно на постель, на Ханаби и на себя.       Расчёт оказался верным: она приземлилась ровно на мягкую подушку, Обито тут же набросился на Ханаби, в одну секунду оставив её без одежды. Она вцепилась в его губы до привкуса крови, руками — в грудь. Его распахнутый плащ закрыл их обоих со всех сторон, подбадривая её, поощряя. Ханаби скользнула руками ему за спину и стянула с него штаны, царапнув ногтями по ягодицам, окончательно снося крышу Обито.       Чувствуя, что ему невыносимо жарко, Обито сорвал плащ, и бёдрами толкнулся к Ханаби, прижавшись твёрдой плотью к её животу в попытке хоть чуть-чуть заглушить это умопомрачительное безумие. Он уже не различал, что делают с ним её руки — кажется они занялись чем-то совершенно запретным. Ему было плевать. Почувствовав, где нужно, влагу, он ворвался в неё, интенсивно, быстро, содрогаясь всем телом при каждом движении, умирая, растворяясь в ней без остатка. Плотный контакт кожи, плоти, подсознаний. Вокруг всё пульсирует — Обито не знал, он это или она, это не было важно, это было оттуда, где они — по-отдельности, здесь же они — едины. Едины стоны. Едина боль. Едино удовольствие. Он уже не проверял, он чувствовал — ей тоже хорошо, она вжимается в него, просит, направляет. Он не останавливался до тех пор, пока дыхание не перехватило и пока инстинкт не заставил резко рвануть назад, так что изливался он, уже упав на спину рядом с ней. С каждым движением руки по его телу проходила такая волна, что он каким-то чудом не бился затылком об пол. Позже выяснилось, что это вовсе было не чудо — а её ладонь, вовремя заботливо ей подставленная. Он долго целовал потом эту руку.       — Обито?       Взволнованный взгляд, она трогает его за плечо. Раздета. Отлично. Обито перекатился к ней и сгрёб её в охапку. Между ног мокро, пальцем — извивается, — ещё — да, без сомнения. Надо же, он даже и не почувствовал, когда это было. Как она отключила ему мозги! Довольный, он прижался лицом, носом — к её лицу. Обнимая — свою, близкую.       — Мне нравится, когда ты произносишь моё имя, - охрипшим от стонов голосом прошептал он.       Ханаби широко улыбнулась и потрепала его по загривку. Поцеловала в бровь над отсутствующим глазом. Это было так интимно, что Обито замер и в который раз почувствовал, как в груди что-то трепыхнулось. Удар. Удар. Ещё удар.       В её руках он больше не чувствовал себя бесполезным, бессмыссленным, полумёртвым. В её руках он оживал. _____________