Второй после Мадары

      Видение в конце коридора испарилось быстрее, чем его даже успел ухватить шаринган. На долю секунды Обито показалось, что он видел клочок завихрения камуи.       Это невозможно.       Хотя… Почему Какаши или кто-то ещё не мог вживить себе его второй глаз? Он ведь всё ещё в распоряжении Конохи.       Другой вопрос, как его здесь нашли?       И, убедившись, что Обито здесь, не захватит ли разведчик с собой сейчас подкрепление?       Вспомнив, что у обладателя его второго шарингана наверняка будет и неуязвимость, Обито поспешно дематериализовался, рискуя, однако, столкнуться со своим преследователем в измерении Камуи. Но это в любом случае лучше, чем попасться здесь, в этом чёртовом каменном гробу.       В карманном измерении никого не оказалось. Задерживаться здесь Обито, так или иначе, не собирался, как и менять свои изначальные планы, а потому сразу же переместился в следующий намеченный пункт.       В этих окрестностях ему уже много лет не были рады. Лес возле Конохи встретил его неприветливо, но всё же нехотя согласился скрыть непрошенного гостя густой листвой. Таково уж было его предназначение. _________________       Печати U, I, Hitsuji.*       Свет в правом глазу померк навсегда, давая Обито шанс исправить хоть что-нибудь, хоть в этот раз…       …Лицо Ханаби приближается к нему. Вместо поцелуя:        — Назад! Живо!!! — она отшатнулась; взгляд на себя: — Камуи!       Откуда взялись силы, Обито не знал. Чтобы сорвать с себя чёртовы куски проросшего растения-паразита, ушла почти минута. Ещё минута — чтобы поджарить их наверняка. Когда это он позволил навтыкать в себя семян и превратить в цветочный горшок?!       В голове мелькнула картина смерти Ханаби. Обито завыл, громко, выпуская всё накопившееся напряжение и срывая голос, пользуясь тем, что здесь никто не слышит. Он снова допустил это. Снова. Снова. Снова. Он не шиноби. Он чёртов мусор. Дорогие ему люди обречены умирать.       Несколько минут назад его сердце словно вывернули из груди штопором, а потом как попало затолкали обратно разодранные куски — и теперь это всё болело, силясь хоть как-то срастись.       Как он сейчас будет смотреть ей в глаза?       Помнит ли она, как только что умирала?       Он поправил повязку поверх выменянного на её жизнь шарингана, и камуи вернуло его в Деревню Дождя, снова грубо швырнув за шкирку прямо на каменный пол, измученного и окончательно обессиленного. ____________       Он лежал перед ней едва не без сознания.       Ханаби осторожно протянула руку и положила ладонь на его левую щёку. Она ожидала, что Обито чуть отведёт голову назад — он всегда так делал инстинктивно, будто любое прикосновение к шрамам обжигало. Однако Ханаби знала, что дело в смущении, он просто не хочет, чтобы их касались. Но это не меняет… ничего не меняет. Её так сильно тянет к нему, особенно к уязвимым местам…       Кажется, он не почувствовал — не отстранился. Он был крайне бледен, совершенно вымотан, под глазами пролегли синие тени. Ханаби освободила его торс от плотной ткани плаща и обнаружила множество синяков и кровоподтёков на правой — его собственной — половине. Бьякуганом стало видно многочисленные переломы нескольких рёбер. Они очень медленно, почти не заметно даже с додзюцу, по миллиметру срастались. «Наверное, это больно», — с щемящим чувством внутри подумала Ханаби и решила лишний раз не прикасаться. Всего лишь прижалась губами к его виску — и вздрогнула, когда Обито вдруг взял её за руку. Он так и лежал, не открывая глаз и сжимая её пальцы, терпя боль и ожидая окончания регенерации. Ей хотелось что-нибудь спросить, но она почему-то чувствовала, что про бой он не расскажет.       Обито едва шевелился. Как же она хотела к нему прижаться! Это чувство всё больше ей овладевало — и вот ей было почти уже не важно, причинит ли она ему боль. Но что-то всё ещё заставляло сдерживаться. Чтобы дать хоть какой-то выход эмоциям, Ханаби заговорила:       — Не уходи больше, пожалуйста. Ты не представляешь, что я пережила, не зная, где ты и что с тобой. Жив ли ты вообще.       — Ханаби, — выдохнул Обито, морщась.       — Что?       — Ты должна вернуться в деревню, — казалось, каждое слово давалось ему с дьявольским трудом.       Но слышать это было и подавно невыносимо.       — С какой стати ты возомнил себя в праве решать за меня? Это моё дело, где мне оставаться!       — Нет, — голос звякнул сталью. Обито смотрел на неё именно взглядом человека, который привык всё решать один. И сейчас решение уже определённо было принято. — Ты же понимаешь, что я мог просто переместить тебя, ничего не поясняя?       Она снова поднесла руку к его лицу — и он привычно дёрнулся, как от горячего. Внутри кольнуло, хоть реакция и была ожидаема.       — В интересах миссии, о которой я тебе говорил, ты должна молчать о том, что хоть что-то о ней знаешь. Кто бы тебя ни спросил. Подчёркиваю: кто бы ни спросил.       — Мне не нужны твои дурацкие инструкции. Я никуда не пойду.       В конце концов, она будущая глава клана Хьюга! Она сама способна о себе позаботиться.       Он ведь не посмеет переместить её сейчас, без её согласия? Более того. Ему ведь нужно будет последовать за ней, чтобы выбросить её из того пространства — если она правильно понимает принцип его техники. А сейчас он, мягко говоря, не в форме.       Обито молчал. Долго. Казалось, даже воздух вокруг потрескивает электричеством от того, как он злится.       — Ханаби, зачем тебе всё это нужно?!       Да что он несёт, почему? Ханаби хотелось его заткнуть — кулаком ли, поцелуем…       — Видишь, ты уже хочешь меня ударить, — усмехнулся он. Как-то горько усмехнулся.       Шаринган неактивен. Обито не видит микросокращений её мышц, он её просто дразнит.       Но почему у неё создаётся ощущение, что ему не просто физически больно говорить эти слова, а… больно во всех смыслах? Что за странный приступ мазохизма?       — Я люблю тебя, — она прошептала эти слова быстро, чтобы он не успел ещё что-то сказать. И сама их испугалась.       Ухмылка на его лице раскололась и рассыпалась на кусочки.       Шаринган.       Мангёкё.       Нет!       Ханаби метнулась в сторону из-под его взгляда.       — Я клянусь, я всем расскажу, где ты, если ты отправишь меня в деревню! Я запомнила это место, я опишу его! Я скажу, что ты умираешь, и соберу команду для спасения! Не прогоняй меня, — сбито закончила Ханаби упавшим внезапно голосом.       Она наткнулась на его свирепый взгляд. Глаз снова чёрный. Вероятно, сил ещё мало.       — Да как ты не понимаешь, — прошипел он сквозь зубы, — со мной опасно! Я сам не знаю, в какой момент могу умереть! Я не смогу защитить тебя! Я уже не смог! Ты не представляешь, каково видеть, когда на твоих глазах умирает кто-то дорогой тебе! Я бы отдал и второй глаз, чтобы этого не произошло! Но что если третьего у меня в нужный момент не окажется!       Она… дорога ему. Он сказал, что она дорога ему.       Внезапно Ханаби осенило.       — Мне нельзя в Коноху! Меня будут допрашивать. Я ведь была похищена. Моему отцу нужно будет знать о похитителе всё. А что я расскажу? Неудачной ложью я могу подставить под угрозу твою миссию. Не думаю, что я так искусно смогу провести бьякуган отца.       — Скажешь, что была без сознания и ничего не помнишь, — немедленно огрызнулся он, — чтоб врать поменьше. Уж на пытки-то тебя папаша не отдаст.       Однако в его взгляде уже поселилось сомнение. Интересно, почему в последнее время он закрывает правую глазницу повязкой? Из соображений эстетики?       — И… лучше поставить под угрозу миссию. Чем тебя.       Ханаби испытывала странную смесь ощущений. С одной стороны она жалела о неуместной откровенности, вырвавшейся у неё против воли, она теперь чувствовала себя слишком открытой и уязвимой перед таким разозлённым Обито, особенно учитывая его странную агрессивную реакцию на её слова. С другой — разве не получила она в ответ аналогичную откровенность? Он признался, что она дорога ему. Что-то он говорил ещё про глаза, про смерть… Обито не был похож на человека, который будет в такую минуту сыпать поэтичными метафорами. Скорее всего, он имел в виду нечто конкретное. Похолодев, она непроизвольно схватилась рукой за горло. На долю секунды ей показалось, что она видит прямо перед собой нечеловечески белое лицо с жёлтыми глазами… Ханаби закашлялась.       Последняя его фраза и вовсе выбила её из колеи. Она не знала, что ей делать. Броситься ему на шею или замереть, не дыша, стараясь не спугнуть внезапное потепление.       Больше он с ней не говорил. То ли передумал, то ли ждал, когда восстановится чакра, давая ему возможность воплотить его намерение. Ханаби села на край балкона, свесив ноги вниз, под дождь, и не забывая бьякуганом сквозь затылок наблюдать за Обито. Перед этим она подложила ему под голову подушку и подтянула поближе постель, чтобы ему было проще при необходимости забраться.       Что за странная ситуация. Что вообще происходит в последние дни, как так вышло, что она оказалась здесь? Ещё совсем недавно она в той или иной степени постигала медицинское искусство, болтала с Хинатой, сердилась на чёрствого Наруто, боялась гнева отца… А сейчас она почти нукенин, беглый преступник, дезертировавший из родной деревни в такой сложный период. Пусть официально она и считается похищенной. Она их бросила. Только сейчас Ханаби ощутила, как сильно скучает по сестре. Они ведь её ищут, впервые осознала она, и ужас пробрал её до костей. Имеет ли она право находиться здесь? С человеком, которого знает… три дня? Месяц? Сколько она вообще о нём знает?       Ещё один чудом выживший Учиха. Почему в деревне тогда говорили только о Саске-куне и отступнике Итачи? Между тем об Обито могли не распространяться, если, например, он всё это время был членом АНБУ и его личность засекречена. И тогда это объясняет его… одиночество. У АНБУ не должно быть близких. Однако у него всё же были. Была. Разрешены ли у них такие отношения между собой?       Не оборачиваясь, Ханаби схватилась за кунай. Обито приближался сзади. Безоружен. И не используя додзюцу. Но что ему стоит просто толкнуть её вниз, раз уж он решил от неё избавиться?       О чём она думает? Он только что устроил скандал из-за того, что не хочет её смерти.       Лишь только он коснулся её, Ханаби резко развернулась — сработали рефлексы ниндзя. Кунай замер в сантиметре от виска Обито, блокированный его предплечьем.       — Эй, полегче. Я просто хочу поговорить.       Сквозь кажущуюся невозмутимость едва заметно проступала грустная улыбка.       Она только что чуть не убила его.       Ханаби поняла, что из глаз бегут слёзы, только когда почувствовала на губах солёную влагу. Через мгновение она этими губами вжалась в губы Обито — то ли чтобы показать, как ей больно от его слов, то ли чтобы он не видел её плачущей. Её трясло, она захлёбывалась в смеси из его губ и своих слёз. Его руки осторожно легли ей на спину. Обито не пытался её успокоить. Он просто был рядом — и это всё, что было нужно сейчас Ханаби. Его тепло, его сила и его спокойствие. Обито разорвал поцелуй, прижал её к себе и положил свой подбородок ей на макушку.       — Я не прогоняю тебя, — произнёс он после долгого молчания за её спиной куда-то в дождь. — Ты вообще сейчас всё, что у меня есть. Я перемещу тебя в деревню, как только ты об этом попросишь. Но без твоего согласия — нет. Не знаю, зачем ты сейчас здесь, со мной. И всё же я рад этому.