Второй после Мадары

      Он сверху.       Она чувствует, каким твёрдым становится его живот каждый раз, перед тем как его бедра бьются о её; это сводит с ума. Как перекатываются мышцы его плеч во время ритмичных движений тела. Ханаби ни капельки не тяжело, а значит, весь его вес ложится на его руки. Даже в переходящем в полную темноту сумраке видно, что одна из них светлее. Иногда он останавливается, вжимается в неё, опускаясь на локти, и становится совершенно неподвижен. Затем он принимается губами исследовать её лицо, сантиметр за сантиметром, будто считая эти сведения более надёжными, чем добытые с помощью шарингана. Она знает, что в эти моменты ему нужна передышка, потому что удовольствие вот-вот может накрыть его с головой, а он хочет подождать её. Ханаби не замечает, как начинает непроизвольно извиваться под ним, тереться о жёсткую кость внизу живота, требуя продолжения движения. Обито улыбается, позволяя тереться и в это время целуя её сосок, и вдруг прерывисто вздыхает, когда Ханаби сама вжимается в постель, а потом ведёт бедрами вверх, заставляя его член выйти и войти ещё раз. Он сдерживается из последних сил и просит: «Ханаби, подожди», — крепче сжимая её плечи, напрягаясь всем своим сильным телом. Она целует его лицо. Сейчас он не может отстраниться, хотя всё ещё рефлекторно слегка отворачивает располосованную шрамами щёку, будто извиняясь за собственное несовершенство. Ханаби хватает его за затылок и прижимает к себе той щекой. Всё ещё держа его голову, она проводит языком каждый шрамик, Обито дышит тише, боится шелохнуться и выглядит совершенно беззащитным. Самый любимый её шрамик — пересекающий губу. Во время каждого их поцелуя она всегда невольно сбивается на то, что начинает ласкать его, заставляя этим Обито немножко напрягаться. Их поцелуи почти так же редки, как секс, поэтому ему не удаётся привыкнуть к тому, что Ханаби принимает его таким, что она не видит в нём ничего отталкивающего. Он нервничает. Но Ханаби не теряет надежды заласкать его до смерти, чтобы он научился совершенно забывать об этом.       Обито потихоньку начинает двигаться, Ханаби обхватывает его обеими ногами, углубляя проникновение. Сейчас ей уже почти не больно, хотя поначалу казалось, что Обито внутри настолько много, что её вот-вот разорвёт на кусочки. Иногда он забывается и позволяет себе пару-тройку резких, грубых толчков. Ханаби вскрикивает, когда он входит в неё полностью — обычно до конца он не помещается. Обито немного приходит в себя, замедляется, безмолвно просит прощения, жарко ловя её губами и сбито дыша. Боль внутри утихает, и она снова подаётся ему навстречу, позволяя продолжить. Теперь он особенно нежен и осторожен, но его хватает ненадолго. Слишком сильны ощущения, слишком он нетерпелив. Скорость нарастает, и Ханаби находит удовольствие в этом темпе, и мысленно умоляет не останавливаться, и в какой-то момент замечает, что уже шепчет это вслух. Она кусает его куда-то между плечом и шеей, он рычит, его мокрые волосы щекочут ей лоб. Она слизывает с его кожи капельки пота, периодически не в силах сдерживать стоны от того, как же приятно он трётся животом там, где нужно. Волна наслаждения подступает, подступает — и окатывает Ханаби с головы до ног, заставляя сгибаться пополам, оставлять рядом с его ключицей отметины зубов, вжимаясь в него всем своим существом. Она обвивает его руками так крепко, что когда из-за её тугих нежных спазмов внутри Обито не выдерживает и срывается тоже, он успевает выйти только в самый последний момент и, плотно прижатый к ней, заливает горячим её живот. Из его груди вырывается низкий стон, такой сладкий, что Ханаби хочется поймать его ртом, впитать его, по позвоночнику пробегают мурашки до самой шеи и — боже, пусть он стонет ещё и ещё. Её пальцы впиваются в его спину, она чувствует его дрожь. Обито зарывается лицом в её шею и волосы и лежит так — долго, пока Ханаби наконец не начинает задыхаться под его тяжестью.       Ей недостаточно. Она просит его приподняться, выскальзывает и вытирает живот простынёй, хитро и хищно поглядывая на Обито, который так и плюхается вниз, не в силах пока сделать ни одного лишнего движения. Она подбирается к нему, ложится на спину грудью и аккуратно кусает в шею, сразу под волосами. Он мурлычет и едва заметно выгибается ей навстречу. Она трогает языком краешек уха, ему щекотно, он зарывается лицом в подушку, чтобы спрятаться. Ханаби пробегает подушечками пальцев по бокам — он вздрагивает, напрягается. То, как он боится щекотки, будоражит её и заставляет возбуждение пульсировать внизу живота сильнее. Она ещё немного мучает его этим, гладя рёбра и наблюдая, как мышцы перекатываются под кожей лопаток. Обито вцепляется руками в матрац, но не пытается скинуть с себя Ханаби. Так взрослый пёс разрешает играть с собой щенкам, даже если они делают больно.       Он снова берёт её уже сидя, прижимая спиной к холодной стене. Она физически ещё не совсем отошла от предыдущего, между ног слишком чувствительно, и рука Обито оказывается бесцеремонно оттуда вытолкнутой. Он сажает её на себя — её колени по обе стороны от него — и у самого входа гладит мокрой головкой. Это почти невыносимо, но это нежнее, чем пальцы, и вскоре Ханаби привыкает, и чувство жгучей пустоты внутри растёт. Эта пустота уже готова принять в себя Обито, но он не торопится, дразнит. Ханаби внезапно ощущает себя такой маленькой рядом с ним. Он её держит одной рукой, не давая холоду камней добираться до её спины, а она вся помещается у него на коленях. Она смотрит вниз на него, истекающего смазкой, и внезапно чувствует, как он целует её в макушку. Заботливо, с оттенком покровительственности. Она опускает руку, касается кончиками пальцев дорожки волос от пупка и ниже. Обито шумно выдыхает прямо возле уха, едва не оглушая её. Несмело касаясь в самом низу нежной, сморщенной кожи, Ханаби вырывает у него хриплый стон. Обито дрожит, его движения становятся смазанными, он разжимает руку, отпускает себя, подхватывает Ханаби под попу и начинает медленно, осторожно насаживать. Она висит в воздухе, его рука подрагивает от напряжения. Обито откидывает голову назад, она утыкается ему в грудь, находит затвердевшие кружки и берёт один в рот, сжимая второй пальцами. Что-то странное происходит с Обито, кажется, у него сбиваются все ограничители, и он резко опускает Ханаби на себя, безбожно дрожа и хватая ртом воздух. Боль молнией пронзает Ханаби снизу вверх, она от неожиданности сильно сжимает зубы. Обито рычит и прижимает её голову к себе, словно эта боль от её укуса ему нравится, словно он за свою несдержанность её заслужил. Он хватает Ханаби под мышки и чуть-чуть приподнимает, с запозданием давая время к себе привыкнуть. Ханаби так больно, что она едва сдерживает слёзы. Обито замечает, что что-то не так, выходит из неё, бережно опрокидывает её спиной на постель и долго и жадно целует живот. Его влажное горячее дыхание лечит, возвращает одновременно спокойствие и возбуждение. Вдруг Обито ныряет ниже и одним прикосновением языка вышибает весь воздух из лёгких Ханаби. Он никогда так не делал, никогда её там не целовал. Ханаби в приступе внезапного смущения хочется сдвинуть ноги, чтобы он так близко не смотрел на неё, но Обито их держит. Он продолжает изучать языком чувствительную поверхность, мягко прогоняя напряжение и страх Ханаби. И вот она уже не замечает, когда успела в сладкой истоме вцепиться в его волосы; пальцы второй руки непроизвольно мнут подушку… Ханаби не знает, сколько это длится, но к концу у неё уже всё плывёт перед глазами, она что-то бессвязно шепчет, прерывая сама себя стонами и, кажется, кусая свою же руку. Когда это заканчивается, Обито еле ворочает языком, но выглядит таким довольным, словно это был его собственный оргазм.       Ему хватает двух рывков рукой, чтобы освободиться тоже, и вот она уже лежит у него на плече, чувствуя, как его дыхание выравнивается, и едва удерживаясь, чтобы не прижаться губами к любимому шрамику. Ханаби очень интересно, о чём он думает после секса. Она настойчиво прогоняет иголкой впивающуюся мысль о той, другой, чьё имя он бормотал в бреду в госпитале. Её больше нет. Значит, волноваться не о чем.       Ханаби кладёт руку ему сверху на сердце. Он её почти сразу накрывает своей. Такой трогательный жест. Разве может быть такое, что он в этот момент думает о ком-то другом? _____________